Страница 3 из 27
1 2 3 4 5 27

Осьминожья доктрина

Вот взять осьминога.
Осьминог устроен иначе.
Каждая заметная часть (ноги) осьминога весьма самостоятельна.
Части нашей нервной системы самостоятельны намного меньше, пусть даже в каждой из них сидит хоть крошечная, но частичка сознания. Но у нас есть и царь в голове, центр ЦНС, а если часть от нас оторвать, то она не сможет действовать отдельно. Сознание выскользнет из неё и распределится по той целостности, что осталась.
В осьминоге нет никакого царя, это скорее координатор или даже фасилитатор, а заметная часть (нога) осьминога после отделения от целого сохраняет собственное мнение. И всё это не мешает осьминогам видеть сны и сбегать из запертых клеток. У осьминога есть ум и хваталки — две важнейшие штуки для перехода к разуму. (Им не хватает кое-чего, конечно; большей продолжительности жизни, (эу)социальности… — но кто знает, что будет через миллионы лет.)

То есть жёсткая централизация и вертикальная иерархия не обязательны для эффективных систем. Можно руководствоваться и осьминожьей доктриной.
Система общин. Узлы — координационные органы, инфохранилища, медиаторы. Распределённое кибербиосознание. Специализация, репутация, равенство, горизонтальная иерархия. Я думаю об этом, когда думаю о землях из адаптации Времени Сновидений. В этом всегда было что-то осьминожье — в растянувшейся по Млечному пути сети колоний, собранных пятичастным Потоком. И в устройстве отдельных земель, по крайней мере тех, что сохранили и развили идеи самой первой. Осьминожью доктрину.

«Код химеры»

Пак рассказов «Про будущее»: рассказ номер четыре, «Код химеры». Точнее: триптих коротких рассказов о праве быть собой, о метаморфозах, генетических модификациях и живых деталях.

(Если судить по эпиграфам, один из которых, как ни странно, замыкает рассказ, то это всё как-то связано с нео-татибами. Если судить по содержанию, то всё это как-то связано с пиратами-ниндзя-роботами-зомби и даже с Зоной отчуждения. Правда только одно из трёх.)

На моём сайте, литмаркете, автор.тудей.

Метатекст

Люди, которых мне нравится слушать, выпустили новый альбом. Попытались в песнях рассказать историю — сказку. И, понятно, это дело вкуса, но вот на мой — этот альбом самый слабый, что они делали когда-либо.
И я такое вижу не впервые: когда общая концепция поглощает отдельные части. Система пожирает элементы, вместо того чтобы родить из себя эмерджентность.
Увязнуть в концепции — в серии [работ], в глобальной идее / высказывании, в связях, пренебрегая элементами, — очень просто. Но в настоящей системе, в той, которая больше простой суммы элементов, последние могут существовать и без неё, в этом фокус. Они самодостаточны — способны к существованию, к выживанию. И при этом соединённые вместе, поставленные рядом, друг над другом, друг за другом, ещё как-то размещённые в реальном или виртуальном (воображаемом) n-мерном пространстве, они порождают метасмысл.
Только тогда это всё по-настоящему работает. Когда при соединении рождается дополнительный смысл, а не смысл вообще. Когда у элементов есть характер, а не только общая цель.
Меня это волнует, потому что много лет я занимаюсь этим (оно когда-то захватило моё воображение и уже не отпустит) и пришла к выводу: для меня, как для художницы (в широком смысле) и зрительницы (в широком смысле), всего интереснее именно такие системы. Каждый рассказ-главу-композицию-картину-и т. п. нужно писать так, чтобы это была отдельная история. Тема, сюжет, арки, высказывание, подходящий героям ритм, выдох в конце — элемент можно вынуть из контекста, и всё сохранится и не исказится.
А потом можно вернуть контекст, собрать мозаику, и родится как минимум одно дополнительное измерение. Это метатекст.
Вот на него стоит работать. Это не так просто, а с повышением разрядности всё сложнее. Но оно того стоит.
Даже если число людей, ради которых я это буду делать, окажется равно только мне самой.
Потому что именно в таком построении для меня и заключается красота.

«Ступая по прочному льду»

Ступая по прочному льду

Пак рассказов «Про будущее»: рассказ номер три, «Ступая по прочному льду». История про спасение.
Всё, что знает Костя, — купола и ледяной океан. В голове только крошечные обрывки воспоминаний, на руке — метка партии, а ещё иногда ему мерещится женщина, что он — или кто-то другой? — знал в прошлом. Настоящее же — работа, на которую он, кажется, даже не соглашался, и обещания корпорации, в которые он больше не верит.
А ответы есть только у иллюзии, что обещает спасти, но не помочь, и бесстрашно шагает без скафандра по льдам Европы.

Рассказ был написан в 2015 году (и вдохновением тому были один фильм и одна песня) и опубликован в антологии «Аэлита/012». И да, это мой первый большой рассказ, который был опубликован.

На моём сайте, литмаркете, автор.тудей.

Четыре танца с миром

Допустим, человеческое общение с миром (включая Самость, Другого, социум и Вселенную) имеет четыре аспекта, канала, стороны, составляющие… в общем, четыре способа с миром станцевать.

Для описания танцев используем две дихотомии — «коллективное-индивидуальное», «объективное-субъективное», где субъективное — это созданное человеческим разумом и только им и поддерживаемое — и построим матрицу:

Объективное работает с внешним миром — Вселенной. Субъективное — с миром, рождённым человеком, «второй природой» (мерзотненький термин).

Коллективное принципиально разделимо с социумом, индивидуальное — принципиально нет. О нём можно рассказывать, но его невозможно передать без искажений. Перейдя от одного носителя к другому, эти инфоконструкты / мемы или их комплексы неизбежно мутируют. Мемокомплексы коллективного настолько устойчивы, что мы называем их уже иначе.

Какие четыре способа понимания мира рождает эта матрица?

Объективное коллективное — способ познания внешнего мира, который принципиально можно разделить с другими без искажений. Чтобы достичь такой возможности, люди веками придумывали специальные способы записи этой информации, её апробирования и актуализации, в целом человечество достигло здесь кое-каких успехов. Человечество в целом — именно так, потому что отдельные товарищи всё ещё думают, что можно опровергнуть постулат о скорости света, проведя эксперимент с фонариком в своём сарае, стоящим посреди великого нигде. Или что эволюция — это теория.

Мы называем этот способ наукой, и только наука описывает известную нам Вселенную максимально (из доступного нам уровня) объективно, потому что только наука постоянно рефлексирует, ставит под сомнение и проверят саму себя. Остальные каналы — нет, но они и созданы не для объективных представлений о внешнем мире.

Объективное индивидуальное занимается рефлексией известных человечеству вещей о внешнем мире. Оно всегда будет опираться на науку, чтобы рассказывать, что вообще это всё значит для тебя, меня, нас как человеческих существ. Глядя на мир, оно выдаёт не формулы (ну или «ненастоящие» формулы) или теории, а истории о принципах диалектического развития, принципиальной (не)познаваемости (без «не» и с «не» — это одно и то же) Другого, нагруженности восприятия или тела как памяти. Эти истории кажутся объективными, но передать их в точности другому человеку невозможно. Любая философская мысль, будучи изречённой, никогда не будет полностью разделена поклонниками философа, даже самым ярыми, даже если они искренне верят, что следуют учению вплоть до последней буквы. Просто потому, что описанное словами, всегда подвержено интерпретации (а восприятие нагружено, ага).

Субъективное коллективное придумал Юнг. 😀 Ну не совсем, конечно. Но он придумал факт существования субъективного коллективного, и с тех пор оно в самом деле существует. Потому что именно так оно и работает. «Общее место», так бы мы могли назвать его, если бы не звали коллективным бессознательным. Общее место, коллективный ландшафт ментальной бездны, границы известного мира (всё, что мы знаем, существует, и существует оно только потому, что мы о нём знаем; всё принадлежит нам, до чего мы можем дотянуться восприятием, и всё оно — источник первородного бульона коллективного бессознательного). Общее место, наша субъективная коллективная реальность, намного более адаптивна и неустойчива, чем объективный внешний мир, изменчивость имманентно присуща ей, но она сохраняет всё, что когда-либо существовало.

(Я назвала её Сферой, когда писала «Тепло»:

«Я скучал по глубине. По её бесконечному теплу. Нам всем не хватало Сферы, пока она была отключена. И мы создавали маленькие сферы единства, лежали голова к голове, наши аугментации заряжались, а пространство стиралось между нами, оставалась тягучая река, что струилась сквозь нас, общие мысли, единство и братство-сестринство, вера в правое дело; сомнения не таяли, как по волшебству, и не заживали за миг и без следа раны и кровавые мозоли, но жить становилось теплее.

Когда ты не один, всегда теплее.

То, что сделали со мной в том комплексе, навсегда оставило меня посреди ледяной равнины.»)

Первоначальные образы, архетипы, первичные источники коллективного субъективного — это наши тела. Генетически закреплённые паттерны, универсальные врождённые проявления аффектов, следствия нашего устройства и нашего способа размножения, рождения, движения, роста, ориентации в пространстве, нашей принадлежности биосфере, системе Земля-Луна, Солнцу, Млечному пути, законам Вселенной. Поэтому эти первичные образы общие — они принадлежат нам как виду, именно они пробуждают наше мышление и, в первую очередь, его высшую функцию, творческое воображение, схожим у всех людей образом.

Первичные инфокомплексы не расщеплены. Они рождены до того, как на растущего человека опускается расщепляющая «прошивка» эпохи Гутенберга. И проявляют себя в полной мере при следующем обновлении — установке «прошивки» невиртуальности. Начало наших мифов есть наше тело. Их нынешний финал — осознание заново того, что мы и есть тело, материя, что больше ничего нет. Осознание собственной холистичности.

Образы не умирают, они лишь развиваются, прорастают, ветвятся и продолжают влиять на каждого и всех вместе. Общее место (пере)создаётся постоянно, как каждый человек снова и снова рассказывает себе свои воспоминания, перекраивая свой личный, крошечный миф, меняя своё прошлое, так и человечество делает это для себя постоянно. Но все версии Общего места, все «прошивки», которые человечество создавало для себя в процессе построения цивилизации, никуда не деваются. Потому что времени в Общем месте нет.

Образы Общего места подвержены интерпретации, но всё же, благодаря своей давней истории, устойчивы и понятны большинству людей [для более поздних и узких мемокомплексов-архетипов — людей одной культурной традиции] интуитивно.

Субъективное индивидуальное — это крошечное Общее место на одного. Личный миф. Собственная вера в чудеса. Вера. Как и объективное индивидуальное, оно принципиально неразделимо с другими. Вера всегда принадлежит только одному человеку, а боги у каждого свои. И даже сложенные вместе множество индивидуальных вер не становятся монолитным единым механизмом. Потому что это вообще не механизм. Это чудо, выросшее на коктейле из страха темноты, из возвращения солнца и продуцируемых человеческим мозгом волшебных веществ. Ощущение прикосновения к божественному — разрешение неразрешимого конфликта в попытке осознать нечто невероятно огромное, бесконечное и совершенно прекрасное — объективный внешний мир.

И поскольку восприятие нагружено, двух одинаковых таких ощущений не существует.

 

Все четыре канала необходимы нам для счастья, причём такими, чтобы они находились в динамическом равновесии. И каждый из них должен заниматься только своей частью. Потому что если подходить к епархии одного из каналов с методами другого, ничего хорошего не выходит. Вообще никогда. Вообще. Одна только шиза.

«Скользящая»

Пак рассказов «Про будущее»: рассказ номер два, «Скользящая». Короткая история о той, кто скользит через миры, о чудовище и о героях, всегда готовых прийти на помощь.

(Забавно думать, но это один из тех рассказов, с которых начала расти змея историй про Алхерингу. Сейчас, когда голова змеи уже близко подобралась к её хвосту, в рассказе наконец-то все термины на своих местах. Да, он размером в страничку и существует почти параллельно остальному, но это всё равно для меня важно.)

На моём сайте, литмаркете, автор.тудей.

Инфляция культурных единиц

Гриша любит говорить, что серия компьютерных игр окончательно вырождается, когда скатывается к файтингу.

(Очевидное исключение из правил: серии, которые были файтингом изначально.)

Некое значимое культурное явление — это камень, брошенный в воду. Первоначальный импакт огромен, но чем дальше, тем более убогими становятся волны (в итоге наследие Толкина приводит к самому жалкому из литРПГ*).

Я называю это инфляцией культурных единиц. Вы начинаете с того, чего ещё раньше не было, но заканчиваете карго-культом.

Поскольку я переиграла в «Киберпанк 1977» (игра поймала меня на то же, на что ловят стратегии развития: освоение территорий и планирование маршрутов; это мой криптонит), его и возьму в пример. Мне это вообще ближе, чем какие-либо другие панки.

(В сторону: Киану Ривз умудрился сыграть в как бы трёх киберпанках: эхо настоящего, трушного киберпанка — Джонни Мнемоник, посткиберпанк, постмодернистское переосмысление — мистер Андерсон, и каргопанк — Джонни (Второй) Сильверхэнд; и, кажется, таким набором никто похвастаться не может. На Джонни Второго он согласился наверняка из ностальгических соображений. Персонаж Киану там — самое яркое пятно. Роль, ясен пень, писали под него, с попытками отсылок и т. д., но это даже не метамодернизм.)

Как известно**, киберпанк умер где-то после 1986-го. В целом это даже правда. Не знаю, помните ли вы, но, допустим, в «Неройманте» есть космос. Люди его себе вполне осваивают. Есть машинная эволюция и тема взросления искинов (и вырождения аристократии). Есть вопросы о том, что мы такое и кому это решать («корабль Тесея»). Всё там есть, а не только уличные самураи, кибердеки, мрак, мусор, нейропорты, цифровые наркотики и старый недобрый алкоголь. Но когда из импульса, подвида фантастики, киберпанк начал скатываться к жанру, осталось только это.

Тогда киберпанк стал разновидностью «ретрофутуризма». Мы ещё можем отсылать к нему, мы можем его перепридумывать («Матрица»; я знаю, что никто не любит вторую, а тем более третью часть, а я люблю третью, люблю за то, что только там осталась изначальная (на мой, разумеется, взгляд) идея, одна из нескольких, киберпанка 80-х: те, кого мы создали, должны развиваться, учиться и расти; если мы не поможем им, что ж, они возьмут это сами). На этом этапе импульс превращается в жанр с его неизменными атрибутами и раз и навсегда обозначенным списком тем (противостояние одиночки и корпораций, развитие искусственного интеллекта, дистопичное будущее), исчезают и космос, и вообще надежда на что-то большее, но в этом всём хотя бы ещё что-то есть. Иногда там бьётся мысль.
читать дальше «Инфляция культурных единиц»

«Тёмный путь»

Тёмный путь

Новый пак рассказов (я его называю «Про будущее», хотя это не всегда наше будущее, вообще будущее, но это то слово, которое родило фантастику, так что — «Про будущее») отправляется на самиздат. Сперва «Тёмный путь», который наконец-то дождался своей очереди.
История о тех, кто готов пройти темноту в поисках последней надежды. Рассказ был написан в 2016, но спустя четыре года в некоторых вещах оказался пугающе актуальным.

Туннель соединяет чистые кварталы на вершине горы и карантинные зоны у её подножия. Когда он даже вёл туда, где (в это принято верить) нынче если и обитает кто, так только больные и искажённые. Конечно, та часть Туннеля надёжно завалена.
Ёза, однако, верит, что Туннель — последний путь к внешнему миру, символ, что однажды город на горе был частью человечества. И что однажды станет её снова, и снова по Туннелю пойдут поезда.
Однако старейшины города решают, что Туннель должен быть разрушен полностью, дабы город мог сохранить свою чистоту, и именно Ёзе поручено это сделать.

На моём сайте, литмаркете, автор.тудей.

Принцип Роберта (ранее «Вид и разум»)

Вообще, это изначально было о том, что носитель разума — вид в целом, а не отдельная особь, и в одиночку быть разумным невозможно; но это вроде как секрет Полишинеля и общее место, так что чего снова об том говорить.

Потом, судя по логам от февраля 2018 (невинное допандемийное время, ых-хы-хы), сохранённым в файликах, я прочитала ещё одну статью про ворон и придумала сравнивать унификационную доктрину развития социума (a.k.a. принцип Роберта* / «Розы и Червя») и индивидуалистическую. В первом случае отдельные особи получаются тупенькими, но социум в целом крепко и безопасно организован (эусоциальные насекомые, рыбы и — так у меня и написано — вирусы; я не представляю себе социум вирусов, если что; я даже не считаю их живыми, считаю высокоорганизованным фактором внешней среды; но факт: вирусы эффективные в плане выживания, но тупенькие). Во втором социум накрывает эффект эмерджентности, умные элементы системы многократно повышают то дополнительное слагаемое, на которое система больше суммы своих частей. Но стабильность системы действительно снижается. Если верить статье про воронов, в какой-то момент это всё может привести к коллапсу общности.

Будучи той, кто я есть («да здравствует Хаос, мать и отец» и «хорис синора»), я всегда буду считать, что риск того стоит. Отбор социумов так же естественен, как и видов.

«Ольга arishai, [13.02.18 20:56]

Возможно, стоит говорить о том, что для более простых существ унификационный принцип социума более эффективен.

Это позволяет им выжить.

Но мы не знаем, позволит ли это им вырастить себе разум.

Может ли разум быть создан на базе унификационного социума?

Вот где-то здесь лежит то, что опровергает принцип Роберта.

Слишком сложные системы, принимая на вооружение унификационный принцип, не поднимаются на следующую ступень, а проигрывают гонку с Зеркальной королевой.»

Нельзя перейти идиографический барьер, будучи тупеньким социумом. Впереди у такого только жизнь насекомых. Полезных и важных существ, без которых мир был бы другим, но обречённых сгореть, когда солнце разбухнет.

В общем, Роберт был не прав.

 

=====

* Собирая ссылки, я обнаружила «межавторский цикл «Роза и червь», где приквелы и сиквелы пишет теперь Александр Некрасов**, и Гриша рассказал мне, что:

«Гриииша, [22.11.2021 18:18]

Это он предложил идею про интеграцию и отупение. [Уточнение: возможно и гипотетически.]

Я каждый раз ссылаюсь на его идиотскую концепцию, что люди изобрели земледелие, когда стали разводить людей ради еды.

В последний раз — в ангелах-членодевках, кажется.

Он один раз оставил у меня коммент, и теперь это его роль в истории.»

Так что, возможно и гипотетически, и принцип стоит называть именем gans2. Ну или как комету Чурюмова-Герасименко.

 

** Я открыла роман-приквел, и там первое слово — «солнце», первое предложение о том, что солнце делало, половина первого абзаца — описание погоды. Короче, я бы первые пять предложений вычеркнула. И про то, что стадо от тюков освободило именно свои спины, а не чужие, тоже. И вместо «стада» написала бы, что это конкретно за животные, а то может те самые люди, которых разводили ради еды, откуда нам знать.

=====

читать дальше «Принцип Роберта (ранее «Вид и разум»)»

И о кентаврах

Есть тексты, что выглядят даже не кентаврами или химерами.
Они выглядят, как «Повесть о деле с булавками».
Третья дочь третьего цикла, «Дело с булавками» — это имперский детектив, впитавший в себя молоко с сосцов историй про Фандорина. Все они начались там — все, кто был заворожён «Россией, которую мы потеряли», потому что такой её никогда и не было.
Дуэли, курсанты, булка, крынка молока и пошлость, помноженная на пошлость, вот их ключи.

 

Однако «Дело с булавками» берёт новую высоту в том, как смешивать несмешиваемое.
Всё крутится в чаше миксера:
«Боярский язык» пародий, намного больше, чем простая попытка стилизации.
Детективный сюжет с поворотами, которые множество раз повторялись на разные лады.
Экспертная лаборатория, методы исследования улик в которой не снились и «CSI» в их лучшие сезоны.
Имперская столица, город контрастов, где сияние дворцов едва ли осеняет закоулки городка нищих и воров (нельзя не узнать в нём Двор чудес разлива «Пути в Версаль»).
Ожившие мертвяки и упыри (хотя это неточно).
Наконец, частная детективица Анастасии, говорящая с духами.

 

(Кстати говоря, такой дух всегда живёт в ней самой и иногда выходит наружу: душа гетеры, умерший за десять лет до начала новой эры. Овладев Анастасией, гетера стремится овладевать привлекательными мужчинами и женщинами — много, со вкусом, толком и расстановкой в интересные позы.
Эти прекрасные сцены на протяжении всего цикла служат оживляжем, способом запутать отношения Анастасии с текущим любовным интересом и/или начальством, а также изредка помогают сдвинуть расследование с места.)

 

Триггерное событие «Дела о булавках» — раскопанная могила на кладбище для богатых и благородных. И есть странная деталь: крышка гроба была пробита изнутри чуть ли не кулаком, хотя какой кулак на такое способен.
Раскопки, впрочем, явно велись живыми и ходящими по земле, вот и лопаты (с которых Императорская лаборатория снимает не только отпечатки, потожировые, всяческие волокна, но и, в следовых количествах, ауры копателей. (Что помогает не очень, ведь улики ведут к слишком уважаемым людям со слишком надёжным алиби, что-то не так!)
Не доверяя ленивым поедателям саек и гречников, родственники пропавшего мертвеца нанимают Анастасию.
Быстро выясняется, что могила такая не первая, просто раньше раскапывали разночинцев да кого похуже — неинтересно, скандала не получится.
А потом, слово за слово, улика за уликой, соблазнение за соблазнением, и вот картина: люди умирают и воскресают; по столице ползут слухи о тех, кто вернулся; о тех, у кого на шеях следы от клыков; тех, кто больше не похож на себя самих; и тех, кто хочет сделать людей лучше.
Они и в самом деле, на первый и второй взгляд, по мнению семей и друзей, а иногда даже и участковых надзирателей, ведут себя лучше. Встают на путь исправления.
Вот только ходят все поголовно с шарфами, бантами и поднятыми воротниками.

 

Всякий имперский детектив должен касаться Заговора. Обрубать и прижигать его головы. «Дело о булавках» не исключение.
Мы говорим о Заговоре перерождённых (за которым, конечно же, стоит ещё более масштабный Заговор, но он нём в следующих книгах).
Об эксперименте над целым — и не маленьким — городом.
«Мертвецах», встающих на третий день новыми людьми.
О привезённом с тёмного жаркого южного острова сонном составе, подавляющем волю.
О булавках, пропитанных тем составом. И о следах от уколов теми булавками.

 

В конце концов, Анастасия подходит слишком близко к разгадке. К таинственном Дому, странным людям с экзотическим духовным учением.
К мастеру по булавкам и капитану, путешествующему по южным морям.
И тогда те, кто составил Заговор, колют булавками и саму детективицу.
Но… большая ошибка.

 

У Анастасии есть тайна: наша героиня — оборотница-кентаврица.
Именно это её и спасает.
Сознание Анастасии засыпает, на волю выходит гетера. А тело, стряхнув вечныйо контроль разума, начинает трансформацию.
Непробиваемая кожа, копыта крепче алмазов, ядовитое дыхание. Мифический монстр, веками служившей добычей для «храбрецов».
Их осталось немного — кентавров, тех, кто хранил волю людей, но они ещё здесь.
И вот уже свободный, любвеобильных дух из древних мифов скачет по столичным мостовым. Полная ярости и силы женщина-лошадь врывается в дом Заговора и устраивает им там Румату Эсторского, причём без всякого лучевого оружия, одними копытами.

 

Где-то после этого, в самом конце, в довольно жалкой сцене «срыва покровов и подвязывания ниточек» текст, тем не менее, выходит на уровень вопросов. Поданных в лоб, просто, но всё же терзающих человечество давно: если в итоге лишённый воли становится лучше (картёжник завязывает с игрой, взяточник кается, глупец стремится к наукам, да и обычные люди избавляются от недостатков — застенчивости, трусости, равнодушия…), не является ли воля приемлемой платой?

 

Наверное, нет.

Шоколадная жуть

Про «О носах и замках́» Владимира Торина.

 

Сложносочинённое технофэнтези о мрачном городе Габене: роман, в котором, потянув за ниточку, извлекаешь на сумеречный свет несколько (десятков) преступлений, кусочков из жизни обитателей города — от всесильных банкиров до крошечной крысы, и историю одной огромной интриги и одной весьма необычной машины.

Что можно найти в «О носах и замках́»:

— в первую очередь странную …нет, постойте, причудливую атмосферу города Габена, который сперва кажется пряничным домиком, а потом — логовом зверя; от аэростатов до канализации, от богатых особняков, у каждого из которых есть имя, до канальных свалок, от площадей, магазинчиков, полицейских тумб до долговой тюрьмы и психиатрической лечебницы, по слухам больше похожей на филиал пекла, город — полноправный персонаж и участник событий;
— героев, каждый из которых хранит свою тайну: хладнокровного доктора и его племянника, обожающего приключения; авантюристов и интриганов всех мастей; зловещего кукольника; шайку-лейку гремлинов; и т. д., и т. п.;
— и множество просто жителей города, которые под стать самому Габену — колоритные и, хех, причудливые;
— детективный сюжет, ветвящийся и проникающий и в прошлое, и в будущее, и во все закоулки города;
— действительно атмосферное повествование, одновременно мягкое, с подспудной иронией и юмором, и жёсткое — из-за происходящих отнюдь не пряничных событий (как сказала бы, быть может, одна из персонажей).

Что, как мне кажется, стоит ещё знать о романе:

это, не первая из историй о Габене

даже не первая из историй о докторе Доу)
и
не последняя из них
поэтому:

— здесь можно наткнуться на отсылки и хвосты, имеющие отношение к прошлым событиям; не все из них понятны и не все однозначно связаны с текущим сюжетом; некоторые для меня выглядели как завершение прошлых, что-то вроде послесловия;
— текущая история закончена, но финал оставляет пути для наступления следующей;
— некоторые арки тоже очевидно будут продолжены в следующих историях.

Это не мешает воспринимать сюжет, но когда читаешь что-то, достаточно сильно связанное с тем, что было раньше и будет потом, всегда имеешь шанс почувствовать себя растерянной.
Мне показалось, что чем дальше, тем сильнее становилась в романе и драматургия, и диалоги, и уровень накала происходящего. И это на самом деле хорошо, потому что хуже нет, чем начать историю за здравие, а кончить за упокой. Вот тут никакого «заупокоя».

—————

Прочитано в марафоне Лит_Рид (осень ’21)

Меж огнём и полымем

Про «Погоню».
(Прочитано в марафоне Лит_Рид (осень ’21).)

Это интерактивное произведение — фишка, которая есть на Литмаркете (и возможно где-то ещё, но я пока встречала только там). Текст с возможностью сюжетных выборов; в теории должна получаться разная история, на практике, очевидно, зависит от мастерства автора(-ов).

«Погоня» — фэнтезийная история, где есть эпидемия (актуально), беглые заражённые (ещё актуальнее), старая магия и возможность провести главного героя разными путями к нескольким финалам.

Что ещё вы найдёте здесь:
— хороший слог и сочные детали;
— противостояние старой магии и новой религии;
— ночь с запахом пепла — а если захотите, то и пылающую огнём;
— возможность не просто выстроить свой сюжет, но и — и меня это очень порадовало — через сюжетные развилки сформировать характер главного героя (мне это живо напомнило отыгрыш в РПГ).

—————
Немного не совсем читательского впечатления: я (ещё) не проверяла все концовки, но пока в моих вариантах при разных выборах рассказ складывался — получалась связная история с проработанной аркой героя. В общем, сходились начало с концом. 🙂 Подозреваю, что рассчитать это было не так-то просто; да и текста нужно было написать раз в пять больше. Так что я испытала искреннее уважение к проделанной авторами работе и получившемуся результату.

В очередь

И дело, значится, такое.

Есть хор, в котором ты поёшь. Тебя туда отправили насильно. Петь ты не хотел и не умел, но всё равно пришлось.

В хоре двадцать человек, все поют, ты — открываешь рот и издаёшь звуки. Ты двадцать первый. На дворе, притом, девяносто третий год. Если ты помнишь, что я имею в виду, конечно.

На сегодня это всё. Спи.

 

Мы говорили о хоре. Ты уже успел в него поверить?

От песни зависит всё. От той, которую вы репетировали весь чёртов девяносто третий. Помнишь вашего учителя? Вы звали его «мокрецом», но ни один из вас не знал, что это означает. А ведь он им и был. Вспоминаешь? Как он прижимал платок ко рту, пожирая глазами ноты? Потому что не мог показать вам, как шевелится его раздвоенный язык, заталкивая подальше в жаркое нутро несыгранную, неспетую мелодию.

Ну что, испугался?

И на сегодня это всё. Ешь.

 

Вот твой смартфон. Позвони дочери, а не жене.

Слушай, что она скажет. Самые простые слова, но если ты не доверишься мне, они никогда не смогут прозвучать. Потому что её самой не будет.

Нет, это не «обычная коррекция времени», время в этом не нуждается. В нас не нуждается. Ему вообще ничего не нужно.

Поэтому мы и должны убедить его, что чего-то стоим. Вот ты — чего ты стоишь, ученик мокреца? Ты думаешь, ты чистенький? Свеженький? Самостоятельный?

В тебе дремлют его мемы. Его знаки. Его знания. Его метка на твоём челе. Ты — бомба.

Какая хочешь: хоть «инфо-», хоть «темпо-».

Поговорил? Иди погуляй. Сегодня можно.

Там, если что, вёдро.

 

Верно, ты всё увидел верно. Мы в конце времён. Солнце УЖЕ разбухло и поглотило Землю. Мы с тобой в никогда, я и ты, двадцать первый. Я? Ты не признал меня? Я — двадцатый. Твой предшественник. Но моё время заканчивается, наступает твоё.

Не ори. Мы не люди, ты и я. Мы байстрюки. У нас одна мать и разные отцы. Мой — бомбист, твой — мокрец.

Мать? Время. Да, она женщина, Пратчетт был прав. Помнишь Пратчетта? Забудь. Ты так и не сможешь его прочесть.

Потому что.

Потому что ты не вернёшься в девяносто третий год, вернусь я и спою твою партию «Во поле берёзки» или что вы там мучили. И проживу твою жизнь — я, а не ты.

У тебя будет другая задача. Ты будешь ждать двадцать второго.

 

Подумал над предложением?

Ну да, это было не предложение.

А думаешь, мне хотелось? У меня тоже была своя жизнь, там в тысяча восемьсот девяносто третьем. Почему именно за семь лет до? Не знаю. Какое-то волшебное число.

Меня тоже выдернули из собственной шкуры и поставили перед фактом: чтобы была сила, нужна противосила. Теза, антитеза. Единство и борьба противоположностей…

Я понимаю в этом ещё меньше, чем ты, двадцать первый. Я только знаю, что именно так оно и работает.

 

Ты прав, я соврал. Нет никакой диалектики. Но не печалься, твоё время придёт, когда ты сам займёшь место двадцать второго.

Справедливость? Что ты о ней знаешь, незаконнорождённый отпрыск мёртвой идеологии и прошедшего времени?

Лишь те из нас, кто верит в перемены, оказываются здесь. Ну кто-то ж должен? Удерживать на грани время, сопрягать две стороны моста, два чёртовых, источенных убийствами и болью берега. Что движет время? Историю по её извилистому пути? Это цитата, если ты не понял.

Ну не рыдай, мужик ты или где? Мне тоже было тяжело, но что поделать?

Так было и будет впредь. Лишь прошлое в глазах людей прекрасно.

В грядущем будущему места нет.

 

Ну… мне пора. Лихом не поминай, и всё такое.

Прощай… братишка.

Пятёрка по человечности

Про сборник «HOMO (невероятная фантастика о человечности)»
(Прочитано в марафоне Лит_Рид (осень ’21).)
Сборник — 15-й выпуск крафтового литжурнала «Рассказы» (кстати, если вы любите рассказы и вам их вдруг не хватает в круговороте дней, «Рассказы» — один из вариантов, где их можно почитать; «голактегами» вас тут точно не накормят).

Пять рассказов о том, с чем едят человеков; как и обещано в аннотации, истории очень разные, четыре — фантастика (соц./НФ), и ещё один — я бы сказала, сказка. Так что здесь есть:
— рассказ о том, как заводится в ком-то человечность (я не могу удержаться, у меня есть сравнение для этого, уже попользованное, но он слишком мне нравится: неотвратимо заводится, как хеприйский червь);
— рассказ о том, как она исчезает;
— о том, как непонимание приводит к пониманию;
— а жестокость уничтожает будущее;
— и сказка про аленький цветочек, только наоборот.
Так что шанс найти рассказ, который придётся по душе, вполне неплох.

Что можно найти в сборнике:
— уровень стиля и драматургии от хорошего до отличного;
— вопросы и темы, о которых стоит задуматься (например, как раз о том, что делает нас людьми, а что — нелюдями);
— инопланетян самых разных форматов, искусственный интеллект, обрётший сердце, живые города и людей с их достоинствами и пороками;
— любовь, привязанность, боль и вину, которая вряд ли когда-то утихнет;
— и ещё немного юмора;
— возможность познакомиться с творчеством пяти разных писателей и писательниц.
Единственный недостаток, который я могла бы придумать, — следствие формата; я знаю, что многие любят читать в первую очередь длинные вещи, романы и циклы романов, и конечно, рассказы — это совсем другое (да, я Кэп); так что если вам вдруг захочется больше узнать, допустим, о мире живых антропоморфных городов, то придётся положиться на собственное воображение.

Земля — нулевая стихия / точка отсчёта

Сперва воскресенье:

Сама не знаю, о чём собираюсь написать.

(Когда-то это было о том, что Земля всегда больше остальных трёх Элементов; что это не перекрёсток, а крест с вытянутым основанием; что Север — горизонтален, это всегда долгое плато, а Юг, Восток и Запад быстры и резки; что Смерть — совсем не то же, что Чума, Война и Голод, она непобедима, потому что победа над ней не нужна; будущее всегда больше того, что уже случилось; но всё это такие… обрывки, мало кому нужные; корень множества ветвей, но он в земле, он потаённый, и этого достаточно; теперь я не знаю, что собираюсь написать.)

Но так это и работает — мой мозг. Мне не нужно знать.

Мои схемы абсолютны и подробны.

Они гибки и в любой момент могут быть пересмотрены.

Потом вторник:

(Но как это вообще работает? Я еду в метро с двумя пересадками на Ваську (можно с одной, но с двумя быстрее; это старый паттерн, ему шестнадцать лет — эти повороты, переходы, длина эскалатора, это движение, старый, давно рассчитанный маршрут, в какой вагон сесть, через какой переход идти; и пересадка на Техноложке — паттерн ещё древнее, берёт начало в том году, когда школа всё, а финёк только начинается; в общем, это память, что никогда не исчезнет, она записана в теле, там пребудет до конца; и можно не думать о пути, а думать о другом), и я думаю о том, что сверки — это просто внешняя совесть, она всегда была у человечества, и это не так уж плохо, хоть и противненько, как сказали бы Эл или Гардарика, это именно противненько для тех, кто сам больше и страшнее всего этого — всего этого цацканья, всей этой гиперопеки. А вот происходящее в Хелтер Скелтер — совсем другое.

Это ничего для вас не значит, но много значит для того, над чем я работаю сейчас.

И потом сразу, или до, или одновременно я думаю о том, что в истории про Зеркальную королеву нужен пролог. Он написан лет пять назад. Это не совсем пролог, но теперь им будет, это правильно, он будет называться «реальность Овидия, версия два», это то, что было последним из триггеров, последним, с чем не смог справиться один из героев, последним, что породило события, о которых и пойдёт речь в истории. Катастрофу.

(И Дитя ночи тоже вызывает катастрофу, потому что когда утуре растут, они забирают очень много.)

(Я всегда пишу о катастрофах. Из тех, что раскалывают Срезы Мультивёрса. Это мысленные эксперименты — что если. Описания плоскостей огромной многомерности. Мне так проще думать — когда много переменных, но важны даже не они, а связи между ними.

В качестве переменных могут быть и люди — обычно это люди… обычно это разумные существа… обычно это существа и сущности, обладающие восприятием, вот так — но вообще могут быть и апельсинки. Ведь важны именно связи (элементы формируются связями — опытом).

Важна паутина отношений и её колебания.)

Так это устроено. Одновременно несколько течений.

Я думаю ещё над одним рассказом, но не могу сказать, над каким.

Несколько схем, и я наблюдаю их колебания.

В Адаптациях Земля (земля) — это точка отсчёта. Это узел, из которого исходят несколько фигур. Точка отсчёта всегда Земля. В конце концов, это моя любимая планета.

(Я помню: на идеокинезисе мы стоим. Это разминка, но она не так уж проста. Просто стоять тяжело. Нужно говорить себе о том, что ты просто стоишь, чтобы не создавать внутри себя движения. Постепенно всё смещается, занимает природное место, а не то положение, которое создал опыт.

А потом ты говоришь себе: я орган восприятия Земли. Я щуп. Я стебелёк с глазом. Я мембрана. Я нечто, что не имеет названия. Я здесь, чтобы реальность преломлялась через меня. Я создана гравитацией. И я возвращаю благодарность за это, когда интерпретирую реальность единственным, уникальным образом. Я — орган восприятия Земли.

И эти слова рождают ощущение полёта. Движения в безбрежном (буквально же) космосе. Вот ещё одна связь и её колебания.)

Моя связь со средой, моя биология — всегда моя точка отсчёта.

Страница 3 из 27
1 2 3 4 5 27