Восходит звезда. Лучи постигают воздушную сферу, проходят сквозь и поверх — слепящая полоса по кромке шара.
Она уже видела это раньше, но тогда всё ощущалось иначе. Сейчас в ней что-то горькое — и во рту, и в сердце. Горькое и металлическое.
Кажется, был толчок? Сотрясение.
Она понимает, что это нужно вспомнить, но понимания недостаточно.
Так что просто смотрит, как звезда появляется из-за планетарной сферы. Капсула хотя бы перестала кружиться вокруг своей оси — подключились манёвровые. Хотя бы у автоматики капсулы мозги не спеклись.
За свои собственные она сейчас поручиться не может.
Она даже не уверена, что всё вокруг осталось таким же, как до толчка (это точно был толчок?).
Что-то приближается, и она не сразу, но фокусирует взгляд: мимо проплывает ветвь. Алые лепестки, тёмно-зелёные плотные и узкие листья, собранные в пучки. На них дрожит влага.
Роса?
Она тянет руку и касается ветви. Приближает к себе, её взгляд сосредоточен на каплях. Они выглядят так, будто их тянет куда-то гравитация. Не идеально круглые, прижатые к листьям. И всего три.
В них отражается несуществующее внутри капсулы небо — чуть красноватое на рассвете, с редкими, будто взбитыми облаками.
Она отмечает: одна её часть понимает, что это невозможно. Второй — всё равно. Это может быть правдой, может — галлюцинацией. Но разве мы знаем до конца, что вообще о мире правда, а что наш мозг достроил на основе полученной информации? Мы слепы и глухи.
Вряд ли сейчас, когда она медленно покачивается и крутится внутри разгромленной капсулы, время философствовать об ограниченном восприятии.
По крайней мере, цветок — интересная галлюцинация. Значит ли он что-нибудь?
Она прикасается свободной рукой к одной из капель, осторожно пробует её пальцем, и капля отрывается от листа, перетекает на кожу, размазывается тоненькой плёнкой и исчезает, заставив умолкнуть и горечь, и металл, и перфорацию, и рассечение, и шум в голове — даже то, что она пока ещё не замечает, занятая осознанием шока.
Впервые она чувствует вкус кожей. Немного памяти возвращается — просто чтобы дать о себе знать. Теперь она уверена в двух вещах: она тоже заражена. Это бы всё объяснило.
И второе: они получили сообщение.
«Да, точно так: мы получили сообщение.
Зашифрованное светом послание от тех, кто очень-очень далеко.
Далеко-далеко-далеко.
Слова-слова-слова, чтобы осмыслить необъяснимое, отталкиваясь не от того, что мы знали о мире, а от того, чего ещё не знали. Ведь именно где-то в области неизведанного должен был прятаться ответ, как можно отправить что-то такое.
Я знал только: мне повезло, что я к нему прикоснусь. В реальности или внутри инфосферы, но я изучу голос чужаков. Один из немногих, я пройдусь по краешку фронтира. Разве это не повод чувствовать себя особенным?
Разве это не шанс возгордиться?
Я касался вспышек послания, вертел их так и этак, позволял им найти покой на моей ладони, уснуть ненадолго, как крошечным зверькам в норе. Они были мне благодарны.
Конечно, изменился я тоже одним из первых. Особенный, как никогда, я почувствовал, что сыграю в «личинка превращается в бабочку», и никому об этом не рассказал.
Я смял и скрутил все нити, что вели ко мне и от меня в инфосфере, и не выходил за стены моей жилой «виноградины», пока она продолжала свой танец внутри общественного конгломерата. Я позволял себе только растворять окно, когда «виноградина» выбиралась на поверхность, и смотреть на движение огней и облаков, жизнь других и другого, и она всё больше представлялась мне непривычной.
Потому что то, что было зашифровано светом, вошло в мою душу и в моё тело и переиначило каждый бит и каждый ген.
Я не был против. Пусть сейчас, когда всё привело к тому, к чему привело, это кажется преступлением. Я не желал распространять свои метаморфозы на всех, тем более не спрашивая разрешения. Но я был лишь клеткой в потоке новой жизни. Чужой жизни, зашифрованной светом. Я открылся ей — и всё стало предрешено.
Разве не безумием было принимать то сообщение всерьёз? Но я принял.
Я принял его.»
Тянутся тени по сфере, массивы облаков, хребты, он видел это ни раз, он знает, какая тень ляжет следующей. Капсула движется навстречу восходу.
Он смотрит на ветвь: что же всё-таки произошло? В тенях внизу есть что-то неправильное, это его тревожит.
Но состояние собственного рассудка тревожит больше.
Это всё ещё шок или что-то повреждено? Как глубоко проникла зараза?
Лекарство есть, он взял его с собой — в самом надёжном месте. Оно циркулирует в нём, встроилось в геном, блокируя чужеродные изменения. Спасение в последний миг, оно всё же было найдено.
Но почему тогда… откуда тогда какое-то плавящее чувство? Не даёт покоя, тревожит так же, как и тени внизу. Хотя с тенями всё ясно: медленно переворачиваясь, плавно поводя конечностями, сосредотачиваясь только на движении, он избегает присматриваться к тому, что проплывает под спаскапсулой. Но трудно удержаться по-настоящему, нет-нет, но он бросает взгляд в круг окна: он слишком часто видел такой восход, чтобы не замечать разницу. Там, где были хребты, растут иглы ульев; там, где плыли облака, дрейфуют питательные мембраны; там, где жили люди, всё прошито жилами и узлами неведомой структуры.
Нужно сосредоточиться на себе. На своём вращении и своей дырявой памяти. Плавящее чувство стало заметнее, когда утихла боль. Первая капля забрала её.
Что сделает вторая? Стоит проверить. Разве ему есть что терять?
Плавящее чувство усилилось, когда он перенёс каплю в рот. Так вот что это, вот что оно делает: держит слово.
Свет и вещество — как и было обещано.
«Видеть свет как поток частиц, а вещество — как узор атомов. Вот что было обещано.
Всего лишь приманка. Вызвать интерес. Надавить на жадность до чудес. Заставить слушать дальше. Вслушаться. Впустить в себя.
Нет, вот так: дать в себя втечь.
Как знать теперь, было ли то, что последовало, намерением авторов сообщения. Предусмотрели ли они такой эффект, рассчитывали ли на него или полагали, что его вероятность низка? А может быть, они не могли его ни заметить, ни предотвратить, поскольку он просто был частью их природы.
Они существовали с ним, в нём и никогда не замечали его. Их слепое пятно.
Чтобы понять чужака, нужно стать чужаком. Вот и всё.
Там, где были хребты, проросли иглы: тонкие, неровные, такие длинные, что достигали облаков — пока ещё облаков. В них роилось что-то, похожее на модели молекул в обучалках для детей. Шарики и цилиндры, толстые сетки, конгломераты ячеек; и самое мелкое тело — размером с кулак.
По небу поплыли вуали: скопление нитей — их бесконечно вытягивали из себя крошечные искусственные существа. Этих прядильщиков ещё успели изучить: они были подобны насекомым, но как воспоминание о них, а не воспроизведение. Они были полны подписей тех, кто работал над ними — над поколением за поколением, пока не было достигнуто эффективное совершенство. Радиация звезды была их пищей для производства, а в вуалях росло и сыпалось вниз, на ульи, мягкое мучнистое волокно — пища и лекарство.
Пока иглы и вуали — два столь заметных события, занимали ума и сердца, что-то подспудное, способное переплавить материю, зрело. Оно втекало внутрь людей через мысль — от соприкосновения с посланием в свете. И мысль становилась триггером.
Мысль занималась тем, для чего была создана: метаморфозом сущего.
И что потом? Диссимиляция и новый синтез.
И запоздалое прозрение. Ничто живое не останется прежним.
Ничто созданное не останется прежним тоже: вещи и информация разделят судьбу своих создателей, животные — своих хозяев.
Так что теперь вокруг лежит иная земля. И внутри — внутри каждого, внутри всех — вирус.
Вирус, зашифрованный светом. Команда для перемен.»
Всё затихает внизу, последние пятна прежнего тают прямо сейчас, на глазах. Тонкая плёнка растекается, смыкается, утолщается — поднимается до бывших облаков. И опадает снова.
Единый шуршащий океан живого и неживого.
Больно смотреть.
Но либо туда глядеть, либо на разгром внутри капсулы: одна из стенок вогнута, но трещин нет; даже часть закреплённых вещей оторвало; что-то покорёженное и разорванное кружит по капсуле. Проплывает мимо… молоток?
За ним плывут соединённые в цепочку пластинки персональных терминалов — в каждом код лекарства; лучше раздавать его так, по старинке, ведь связь небезопасна, именно через сеть вирус переходил от человека к вещи, от вещи к животному. Колония была не скоплением людей, а единой общностью — и это вдруг стало слабостью. Это и выдало чужакам.
Что ж, СЖО пока работает. Включилось гашение. Проплывает внизу поглощённая плёнкой планета.
Вот что случилось: нападение.
Толчок, повредивший капсулы, был попыткой абордажа: нужно достать тех, кому достало сил бежать. Единственный взлетевший с планеты корабль уничтожен, и не так много спаскапсул из него вылетело. Куда пассажирам деться?
Может быть, это уже даже милосердие — добраться до них раньше, чем это сделает нехватка ресурсов.
Хотя вода ещё есть: последняя капля на листе. Потянуться к ней, подобрать языком, ощутить мгновение прохлады. Воспоминание о рассвете внизу, на планете. О сумерках и тишине перед взрывом живого многоголосья.
Горькое понимание, что вариантов теперь всего лишь два… нет, один. Он всегда был один, но почему так быстро он настал и пришёл в такой отвратительной форме?
Либо истощение, либо плавящее чувство — так и так это смерть.
Поэтому уже просто любопытно: удался ли абордаж?
Прорвалось оно или нет?
«Она помнит исцеляющие коды — сама приложила к ним руку. Вот её отпечатки, здесь и здесь, она точно знает, что коды работают.
Она проверила их на шелестящих глобулах в улье и своими глазами увидела их распад. Через фильтры маски проник запах, показавшийся чёрным цветом: такой бы у цвета и был аромат. Но он означал не смерть: гниение — да, но не смерть. И всё же от исцеляющих кодов родилось достаточно чёрного, чтобы вытравить послание света.
Она знает, что коды работают. На ранних стадиях или до заражения — выстраивают непреодолимые стеклянные стены, будто сознание погружается в колбу. Без швов, без крышки, просто пузырь — ни единой уязвимости. Немного света, попавшего внутрь, будет утилизировано. Если же дело зашло далеко… Что ж, сознание взорвётся изнутри, когда при перестройке высвободится слишком много энергии.
Но ни один вирион, ни одна строка кода, ни одно слово не вырвется из пузыря. Прочная — безупречная клетка.
Так почему же она теперь здесь, внутри разрушающейся капсулы?
Когда исцеляющие коды были созданы и проверены, когда было сделано достаточно, чтобы счесть их готовыми, на планете уже остались немногие. Немногое. Крошечный кусок процветающей колонии, который уместился на один корабль.
Они и правда рассчитывали сбежать?
По крайней мере — вознестись прочь от перерождающейся биомассы.
Во всяком случае — там, в безопасности космоса, искать иные пути или звать на помощь. В конце концов — хотя бы предупредить других.
Пусть не доверяют тому, что приходит как обещание будущего. Будущее…
Что-то напало на них. Разнесло корабль в клочья. Пожирало обломок за обломком.
Несколько капсул успело стартовать. Безнадёжная попытка спастись — ладно, просуществовать ещё немного. Потому что такова наша биология, подумала она, втискиваясь в капсулу. Потому что до самого конца мы будем бежать.
Или биться, если уж нас загнали в угол.
Капсула рассчитана на четверых. И если прикрыть глаза, если сосредоточиться, она вспоминает пляшущие перед глазами лица. Тряска, испуганные взгляды, какой-то треск.
Здесь она была не одна.
Потом та сила, должно быть, поглощала капсулы одну за другой.
Но даже если так, если что-то прорвалось внутрь — где остальные?
Где ещё трое, что были с ней?»
Где ещё трое?
Исцеляющие коды работают. Они внутри неё, всё ещё каждый миг выстраивают стеклянную клетку. Если она не сдастся сама…
Плавящее ощущение поднимается из живота, но всё не может достигнуть головы. Или всё наоборот? Ощущения уже должны быть спутанными, а тело — будто чужим. А что будет потом? Единственной из всех людей сохранить изначальное сознание — ту часть, что удалось защитить исцеляющему коду? Плыть одиноким стеклянным пузырём в море бесконечного?
В том, что вздымается и опадает внизу, тянется к иллюминатору?
Насколько её решимости хватит?
По крайней мере, она вернула часть памяти.
Хотя не уверена, что своей собственной. Где ещё трое? Куда им деться из спаскапсулы?
Стали ли они этими каплями на листах, её ли это память, или их, или уже общая? Как знать.
Ей не больно, скорее щекотно. Она примирилась.
Она слышит голоса.
Кто-то уже в её голове.
Три капли будто стеклянной росы дрожат на листьях. Вот соскользнули капли, вот пожелтели листья и лепестки, вот не стало ничего.
время прощаться
Я… не хочу уходить. Но и идти к вам не хочу. Можно мне просто не выбирать? Можно… Можно хотя бы узнать, как это будет?
апоптоз
Смерть клетки?
просто листопад
Кто здесь клетка?
Где здесь стеклянная клетка… и как её сломать…
Я не хочу уходить. Это биология.
биология изменчива
не нужно оставаться там
там где я нашёл тебя
я нашла тебя
мы нашли тебя
ты боишься
Я привыкла быть человеком.
но кто сказал, что мы не человек
Невозможно, чтобы это было правдой.
это то, кто мы есть
несколько тысяч лет как мы разошлись
выйдя из одной колыбели
не так просто преодолеть все эти годы, что по временной оси, что в пространстве
зачем оставаться в одиночестве
разве там есть кто-то ещё
разве ты не последняя выжившая в последней спасательной капсуле на орбите погибшей цивилизации
просто прими сообщение до конца
попрощайся
соскользни каплей с последнего листа
и слушай свет