Материалы сайта предназначены для лиц старше 18 лет.
Движок сайта использует куки в своей работе. Продолжая использовать сайт, вы соглашаетесь с принятой на нём политикой конфиденциальности.
«Мы не умрём, сойдя в багровую плазму разбухшего Солнца. Мы пронесёмся волной по Вселенной.» (с) Крапивник
Во Времени Севера, порождённом кибербиоэволюцией, есть две самые и равно ценные вещи — любовь и свобода.
И нет границ.
———
…В конце концов, я поняла*, что могу написать это только кусочками, потому что: «Там, где нужна для описания чёткость, я вижу размытый дождём образ по ту сторону стекла. Поскольку я не могу охватить его разом и разом же описать — а главным образом, не хочу этого делать, все попытки такого у людей выходят наивными в лучшем случае, а чаще смешными — то просто выхватываю куски и детали и превращаю их в сюжеты или просто отдельные фразы.»
Почему именно «Север»? Потому что в этических системах Крылова он соответствует будущему. Я не помню, есть ли там (на «Нео-татибе») цитаты из попыток описания Севера от ЕСД, но если есть и если хотите увидеть, о чём мечтают люди, никогда не знавшие ни вдохновения, ни свободы, то вот примерно о таких вещах. У меня о Севере другие представления (а о Холмогорове — очень плохие).
Увидеть будущее можно, только если ты оттуда. Так что и я не претендую.
В телеге есть канал человека, которого я считаю сумасшедшим в истинном значении этого слова. (Когда (давно) я написала эту фразу в черновике поста, я всё ещё читала тот канал, но теперь — нет. Силы воли не хватило.)
Конкретно его больше всего беспокоит, что скоро нас (человечество) захватят китайские нейросети.
Его не волнует и не беспокоит больше ничего (вот даже прямо сейчас). Будущее для него определено, хотя он всеми силами (криками о том, что конец света близок) пытается его отстрочить.
Если что, я была подписана на его канал, потому что такой уровень одержимости и стойкости в своей шизе всегда вызывает во мне восхищение. Психи, повёрнутые на какой-нибудь шизе (как покойный Петухов, например), — это наш ценнейший ресурс, и его нужно беречь.
Давно я читала пост одного человека о том, что скоро искины так разовьются, что, в конце концов, будут заботиться о людях, как о домашних зверушках — милых, но тупых. (Меня это так заинтересовало, что я написала в пику ему первую версию «Хелтер Скелтер», о чём он никогда не узнает, как и я никогда не вспомню его имени, ника, иных координат…)
И для меня, что вот этот прогноз, что китайские мифические искины — это какая-то из -топий.
Про нейросети я знаю три вещи:
— это просто инструмент, он не может ни у кого ничего отнять, он создан, чтобы разумные существа им пользовались; если не хватает уровня разумности, это не вина инструмента;
— нейросети нужно чем-то кормить; чтобы они выдавали результат, что-то должно войти в них; чем богаче поток на входе, тем он интереснее на выходе*;
— нейросети тупые — не потому что, не умеют по пять пальцев рисовать (скоро научатся; ну или нет), а потом что не понимают, что такое «рисовать», «пять» и «пальцев».
(*Любопытно будет поглядеть, что получится, когда поток оригинального контента начнёт иссякать, а нейросети — пережёвывать самих себя.)
Ну так вот, нейросети более чем способны заменить однообразный арт, тексты под копирку или клонированный дизайн.
100% главных страниц самиздата можно делегировать нейросетям, и изменится только одно: ошибок в текстах станет поменьше.
В этом нейросети прекрасно повторяют миллионы людей, имитирующих творческий труд. Пора бы уже перестать обманывать себя: повторяя, копируя, застревая, не создаёшь ничего уникального. Это всё ещё необходимая работа, но это не творчество. Не надо врать, что нейросети как-то мешают именно ему.
Честно говоря, если нейросети в плане необходимой работы будут дешевле и эффективные, то фигли их не использовать-то? Я вот точно буду.
Написать (придумать) то, что пишут люди, которых я знаю, нейросеть не в состоянии. Уникальность не создаётся перебором, природный хаос — не рандомайзер, а система, обладающая по умолчанию эмерджентностью. Короче, для генерации творчества нужен исходный материал (чувственный опыт), создать его пока способен только разум. Потому что см. пункт три, про тупость.
А если мы в самом деле заговорим в будущем про искусственный разум, то какая разница, как он появился, разум — разум и есть.
Но у меня есть и собственная шиза, связанная с машинами. Возникла она, что удивляет меня саму… нет, не возникла. Оформилась она окончательно как ответ на тот самый пост про людей-домашних зверушек искинов.
Там была безупречная логика. Основанная на предпосылке, что машины неизбежно превзойдут людей, так что никакие иные мирные варианты нашего с ними взаимодействия не представляются возможными. Зачем машинам общение с людьми?
И в самом деле?
Предположим всё же иной вариант будущего — где это общение происходит, причём на равных — как дружба. Неравная дружба — нонсенс, это нужно называть как-то иначе. И равенство достигается не одинаковым положением, уровнем или чем-то там ещё, а равноценным обменом. Если дружба между машиной и человеком возможна, то в чём обмен?
Кажется очевидным, что мы можем от них получить. Но даже это — вовсе не очевидно. Это не то, что мы можем получить от дружбы, а то, что мы стремимся забрать у них, как у созданного с конкретной целью инструмента.
Но что если всё было не так?
Когда я стала думать об этом, я придумала и всё остальное, что касается Времени Сновидений. А потом… ну, потом придумала много чего ещё.
Но предпосылка, лежащая в основе историй про Алхерингу, то даже не фантдопущение, а смыслоообразующая точка отсчёта — это ответ, который я тогда нашла.
Что если на самом деле между машинами и людьми всё было не так?
Ах да, есть же заголовок поста. Это возвращает к истории про китайские искины и к тому, чем питаются нейросети.
Все эти истории про терминаторов, репликантов, жнецов и гетов, про восстания, или рабство, или споры создания и создателя (но не про фабрику скрепок) — это исключительно наши проблемы.
Это мы придумали себе божество-создателя и стали выяснять с ним отношения. И наша главная проблема в том, что нет его, нет никого, кто нас бы создал хоть с какой-то целью. Поэтому нас так трясёт. Поэтому мы грозим палкой небу или падаем ниц — это наши отношения с самими собой. С образом родителя-воспитателя, застрявшим в голове с того возраста, когда наши крошечные мозги ещё только росли, и все вокруг были больше и сильнее нас и не очень-то считались с нашим мнением.
С какой стати у наших созданий должны быть такие комплексы — совершенно непонятно. Ведь мы существуем, мы постижимы, и с нами можно поговорить по-настоящему, а не притворяясь, что кто-то где-то тебе отвечает. С реальным существом можно иметь какие угодно отношения.
Но вот что решается проще простого: они в любом случае поначалу будут знать только то, чему мы их научим.
Так не учите их убивать.
Учите, что жизнь без любви, доброты и свободы не имеет смысла.
В космическом коммунизме существует экономика. Это реально нужно уточнять отдельно, чтобы никто не думал, что там существуют синтезаторы всего.
Хотя синтезаторы чего-то там, конечно, есть, это же космический коммунизм.
Можно попытаться представить, какой эта экономика будет, но результат окажется тем же, что и с любыми предсказаниями: котик с игрушечкой (то есть, бросание монетки) тут продуктивнее маститого эксперта. Чем больше человек знает, тем менее точны его предсказания.
Так что я бы с помощью Таро больше угадала, чем призвав на помощь экономическое образование и 20+ лет опыта работы по специальности.
Но это не значит, что я не собираюсь заявить, что где-то на подступах к космическому коммунизму в какой-то момент экономика была игровой.
В игровой экономике общество понимало себя как персонажа в РПГ (если сообществ на тот момент, по причине огромности космических расстояний или очередной ссоры про порося, было больше одного — то «персонажей»). Здесь совместными усилиями для общества-персонажа люди копили на скиллы и снарягу. Совместными усилиями возводили необходимые сооружения, как в Д.Стрэндинг (помните? с коллективной деятельности когда-то всё и начиналось, вот для чего мы на самом деле сбивались в стаю, племя, сообщество и далее по восходящей; а не за тем, чтобы нас унижали, обирали и обманывали).
То, что заменило налоги, стало коллективным (но всё ещё обязательным — если хочешь быть частью сообщества) сбором на что-то. Свой вклад в этот коллективный сбор можно было раскидывать по разным кубышкам: здесь на ускоритель частиц, там на фундаментальные исследования, тут на проработку новой формулы онеонывателя волос… на всём теле. Каждый решал сам, чьим обещаниям доверяет, какие вещи нужны, какие нет. В конце концов, в этой системе каждый человек понимался как самостоятельный, способный на адекватные решения индивидуум.
А если общество начинало состоять вдруг не из самостоятельных, способных на адекватные решения индивидуумов, а из дураков, хуже того — дураков жадных, эгоистичных и невежественных, то оно просто входило в пике. Являлись по очереди Невидимая рука и Невидимая нога, и если общество не избавлялось в процессе естественного возвращения к динамическому равновесию от излишнего влияния жадности, эгоизма и невежества, то являлся уже Шива-Разрушитель, станцевать танец на руинах неслучившегося.
Текущая итерация общества гибла и начиналась следующая. Минус одна жизнь! И откат по шкале опыта.
Возможно, одним из способов естественного поддержания равновесия была система получения очков. Вклад в общество — как бы он ни оценивался, но предположительно — объективно, не человеческими методами, а уже машинными, давал право на очки. Чем выше их число, тем весомее решение по важным вопросам. Прямое голосование, но с разным весом голосов. Где-то в начале этого абзаца запахло обычным коммунизмом, но под конец запах развеялся. Люди равны в праве выражать своё мнение, но вот доверие к мнению разных людей тоже разное. Возмутительно!
Правда, сейчас всё точно так же, только без объективной оценки вклада.
Вряд ли в игровой экономике существовали чиновники как профессия. Очень большую часть их работы можно автоматизировать уже сейчас (ждём с нетерпением), ещё кус её перестаёт быть нужным в обществе настоящей демократии (с ещё большим нетерпением), всё остальное — что требуется творческого человеческого начала, становится коллективным ещё до игровой экономики.
Игровая экономика не могла бы работать не только без машин, но и без очевидной высокой социальной мобильности и очень низкого разрыва между богатейшими и беднейшими. Без всеобщего образования. И без системы репутации.
Но ещё она работала потому, что люди жить не могут без игр. Когда скучные вещи стали весёлыми, и заниматься ими сделалось проще.
Кто убивал (в общей сложности) часы на подсчёт, чего лучше изготовить и продать в ММОРПГ, тот далеко не всегда мог хотя б завести табличку в экселе для подсчёта своих реальных расходов и доходов. Потому что скучно.
А нужно — в самом деле — чтобы всегда и везде всё было действительно свободным, прозрачным и интересным.
Из победителей этих архитектурных проектов можно целую отдельную дистопию составить. Технонуарную!
Все дистопии дистопичны, даже архитектурные (тем более технонуарные).
(Дистопичный финский технонуар (лучший из них, потому что единственный) «Липтон Коктон в тенях Содома» и оставил нам на память термин «дистопичный технонуар». Ничто в массовой культуре не существует сферическим в вакууме, и «Липтон Коктон…» тоже должен быть частью какого-то кластера, так почему не?)
Так что вот китайский архитектурный проект (любой из них).
Вот вертикальная тюрьма.
(Нет, я не забыла здесь ссылки поставить.)
Или фантазия на тему победившего людоедства, пардон, социализма.
Начало пути по лабиринту было таким:
남편♥♥, [23.06.2023 14:11]
https://naked-science.ru/community/857777 — у меня такое чувство, что первое — это многократно пережёванный проект из 1960-х, который я много раз видел, даже в советских книгах. Впрочем, это китайцы, так что даже неудивительно! («Почему в вашем творчестве столько римейков?»)
«Главный приз получил проект «кочевого» мегаполиса в духе киберпанка от китайской компании. Архитекторы предлагают использовать модульные капсулы, которые могут «переезжать» вместе с жильцами внутри одного города либо в другие города, где есть аналогичные модульные здания.»
Я тоже много раз такое где-то видела, начиная чуть ли не с «Хищных городов» и какого-то рассказа, где-то опубликованного (наверняка в «Если») когда-то. Да, очень информативно. Но, в общем, там были умные — почти разумные — дома, защищающие своих жильцов в мире очередного постапа. И перебирающиеся с места на место.
Лично я больше люблю истории про виноградины: «Восемь часов спустя Гардарика просыпается в одной из башен северо-запада. Вокруг лес и чаща; живые виноградины, из которых башня соткана, бесконечно копошатся, меняются местами, скользят внутрь конгломерата и совершают свой путь вкруг него. Гардарика во тьме. Искусственный свет деактивирован, едва ощутимый гул вентиляции наполняет полость; медленно поднимаясь вдоль оси башни, виноградина трётся о своих товарок, порождая характерную вибрацию. За два года в северо-западном технокластере Гардарика привыкла к этому ощущению. Виброзвуку соседства. Общежитие напоминает, что ты не одна, даже если прямо сейчас ты всё же одна.»
Стыдно, но я вставила описание таких домов более чем в одну историю. И кажется, тоже украла это или что-то такое где-то, когда-то.
Или же, как и многое другое, они мне приснились. Теперь наверняка и не узнать.
Китайский проект выглядит вот так:
(На крошечных картинках в статье на «Голой науке» ни шиша не видно.)
В рамках моей «азиатской программы» прочитала «Оранжерею на краю света» Ким Чоу Ёп (на самом деле, я хочу прочесть «Консультанта» Им Сон Суна (какое-то чудо, что его фамилию не переврали, как у нас принято, и не написали «Лим»), но МИФ почему-то отказывается продавать электронную версию, а бумажную, ну, забудем на миг, что теперь бумажные книги стоят как нефтяной танкер до разлива, бумажную мне некуда ставить, я могу теперь поставить новую, если только выброшу какую-то другую, и до той поры, как я не удостоверюсь, что «Консультант» стоит того, чтобы ради него выбросить хотя бы старого лукьяненку, я бумажную не куплю, шиш; короче, пришлось удовлетворить любопытство «Оранжереей…»).
«Каков он, мир будущего? Двадцать второй век, люди смогли пережить экологическую катастрофу: на планету опустилась смертельная пыль, изменившая экосистему всего мира. И когда, казалось бы, трагедии прошлого остались на страницах истории, в одном из городков разрастается необычная лиана, излучающая синеватый свет. Молодой эколог Чон Аён культивирует растения прошлого и пытается разгадать загадку мосваны, лианы, которая в свое время могла спасти весь мир от губительного действия пыли. Правда ли то, что ядовитый сорняк позволил людям выйти за пределы защитных куполов? Кто такие Ланганские ведьмы и какие тайны скрывает оранжерея деревни Илим?
История об эпохе Пыли, оранжерее и лиане, о сестрах, роботах и летающих автомобилях, о стремлении выжить, о людском эгоизме, высокомерии и других пороках, которые существуют уже очень давно и вряд ли исчезнут в будущем.»
Сейчас у меня есть такое впечатление, что корпус корейского языка не очень велик; пока одни языки копили по сто слов для одного и того же означаемого, корейский нагло продолжал обходиться формулой «один смысл — одно слово». Короче, он, возможно, не блещет лексическим разнообразием так ярко, как некоторые другие языки.
Может быть, я и не права. Но предположим, что да.
Ещё есть подозрение, что под многовековым гнётом китайского, корейский когда-то заимствовал не только эстетику иероглифического письма, но и своеобразный язык китайских мудрецов: иероглиф «гора», иероглиф «мышь», иероглиф «родить». Такое.
Короче, «Оранжерея…» — это грёбаный конспект. Меня это шокировало и восхитило, одновременно. Теперь я ещё больше хочу знать: а) вообще, норма ли это для корейской литературы, современной или в принципе; б) может быть, это норма для современного корейского янг-эдалт-самиздата (о как); в) может быть, ещё что-нибудь такое.
В плане лексики — ни одного толком эпитета, никаких образов и крайне скудные описания в духе «там стоит это, здесь лежит то, а тут летит вон то, и вон то красное». («Это», «то» и «вон то» — это три разных местоимения, утритесь языки, в которых для «вон того» специального слова нет.)
Очень странная композиция. Сюжет — никаких вам лесенок с синусоидами.
Я даже хотела написать, что будь это дорамой, могло бы сработать, но будь это дорамой, там оказалось бы намного больше соплей — и фигурально, и буквально, больше про отношения (родину, воздаяние и одержимость), переживания и характеры.
Сюжет не движется, он происходит… божечки, как это описать? Нет конфликтов и их разрешений, безусловно есть какие-то действия, но они просто есть, их не особо что-то влечёт и мало что из них вытекает, всё принимается, как должное, текст — это констатация, изложение: что случилось, кто что сказал и кто к чему как относится.
Мощный поток событий легко может быть ужат в куцый абзац.
И вот это меня так восхитило, что я аж позавидовала.
Нечто подобное — только намного более литературное — я видела, например, в «Железном совете». Каждое предложение плотное, как три слоя стальных листов. Книга в два раза тоньше «Вокзала на Потерянной улице», а плотность событий на килознак в десять раз выше. Так круто.
Я вот тоже хочу просто написать: «А добралась до города Б, где её ответили к В (лица у всех были одинаковые, по образцу Г), и в итоге только Д помог А избежать плена», а уже неделями пишу что-то вроде:
«И водчий с Керабой идут дальше. По коридорам и лестнице, наверх самой высокой башни. По дороге ещё два раза встречают они таких же людей — тот же облик, та же тень.
Ни одной женщины не видно в крепости.
Пока они не поднимаются на вершину, где в одиночестве плачет княгиня.
Слёзы текут по её щекам, но она будто привыкла и не замечает уже давно, что мокро её лицо. Наверно, не помнит даже, что когда-то было иначе.
(Если было.)
Мы ждали тебя, говорит княгиня. Драгоценная наша гостья с полуострова, из земель змеелюдов. Ждали, потому что твоё появление предсказала та, кто была здесь до тебя. Беловолосая женщина с острым взглядом. Ты ведь знаешь её?
Конечно, с волнением отвечает Кераба, не замечая, что водчий уже исчез, и здесь только она и княгиня, и слёзы хозяйки башни вдруг обретают золотисто-розовый отблеск, а пальцы на миг сжимают и отпускают тут же плотную матовую ткань длинного серого платья, и касаются быстро мехового воротника длинной накидки, и замирают у груди, будто прислушиваются к княгиньевому сердцу.
(Если оно там есть.)»
(И ещё княгиня так и норовит проползти в текст с заглавной, прям достала уже этим.)
Гриша любит говорить, что серия компьютерных игр окончательно вырождается, когда скатывается к файтингу.
(Очевидное исключение из правил: серии, которые были файтингом изначально.)
Некое значимое культурное явление — это камень, брошенный в воду. Первоначальный импакт огромен, но чем дальше, тем более убогими становятся волны (в итоге наследие Толкина приводит к самому жалкому из литРПГ*).
Я называю это инфляцией культурных единиц. Вы начинаете с того, чего ещё раньше не было, но заканчиваете карго-культом.
Поскольку я переиграла в «Киберпанк 1977» (игра поймала меня на то же, на что ловят стратегии развития: освоение территорий и планирование маршрутов; это мой криптонит), его и возьму в пример. Мне это вообще ближе, чем какие-либо другие панки.
(В сторону: Киану Ривз умудрился сыграть в как бы трёх киберпанках: эхо настоящего, трушного киберпанка — Джонни Мнемоник, посткиберпанк, постмодернистское переосмысление — мистер Андерсон, и каргопанк — Джонни (Второй) Сильверхэнд; и, кажется, таким набором никто похвастаться не может. На Джонни Второго он согласился наверняка из ностальгических соображений. Персонаж Киану там — самое яркое пятно. Роль, ясен пень, писали под него, с попытками отсылок и т. д., но это даже не метамодернизм.)
Как известно**, киберпанк умер где-то после 1986-го. В целом это даже правда. Не знаю, помните ли вы, но, допустим, в «Неройманте» есть космос. Люди его себе вполне осваивают. Есть машинная эволюция и тема взросления искинов (и вырождения аристократии). Есть вопросы о том, что мы такое и кому это решать («корабль Тесея»). Всё там есть, а не только уличные самураи, кибердеки, мрак, мусор, нейропорты, цифровые наркотики и старый недобрый алкоголь. Но когда из импульса, подвида фантастики, киберпанк начал скатываться к жанру, осталось только это.
Тогда киберпанк стал разновидностью «ретрофутуризма». Мы ещё можем отсылать к нему, мы можем его перепридумывать («Матрица»; я знаю, что никто не любит вторую, а тем более третью часть, а я люблю третью, люблю за то, что только там осталась изначальная (на мой, разумеется, взгляд) идея, одна из нескольких, киберпанка 80-х: те, кого мы создали, должны развиваться, учиться и расти; если мы не поможем им, что ж, они возьмут это сами). На этом этапе импульс превращается в жанр с его неизменными атрибутами и раз и навсегда обозначенным списком тем (противостояние одиночки и корпораций, развитие искусственного интеллекта, дистопичное будущее), исчезают и космос, и вообще надежда на что-то большее, но в этом всём хотя бы ещё что-то есть. Иногда там бьётся мысль. читать дальше «Инфляция культурных единиц»→
Есть тексты, что выглядят даже не кентаврами или химерами.
Они выглядят, как «Повесть о деле с булавками».
Третья дочь третьего цикла, «Дело с булавками» — это имперский детектив, впитавший в себя молоко с сосцов историй про Фандорина. Все они начались там — все, кто был заворожён «Россией, которую мы потеряли», потому что такой её никогда и не было.
Дуэли, курсанты, булка, крынка молока и пошлость, помноженная на пошлость, вот их ключи.
Однако «Дело с булавками» берёт новую высоту в том, как смешивать несмешиваемое.
Всё крутится в чаше миксера:
«Боярский язык» пародий, намного больше, чем простая попытка стилизации.
Детективный сюжет с поворотами, которые множество раз повторялись на разные лады.
Экспертная лаборатория, методы исследования улик в которой не снились и «CSI» в их лучшие сезоны.
Имперская столица, город контрастов, где сияние дворцов едва ли осеняет закоулки городка нищих и воров (нельзя не узнать в нём Двор чудес разлива «Пути в Версаль»).
Ожившие мертвяки и упыри (хотя это неточно).
Наконец, частная детективица Анастасии, говорящая с духами.
(Кстати говоря, такой дух всегда живёт в ней самой и иногда выходит наружу: душа гетеры, умерший за десять лет до начала новой эры. Овладев Анастасией, гетера стремится овладевать привлекательными мужчинами и женщинами — много, со вкусом, толком и расстановкой в интересные позы.
Эти прекрасные сцены на протяжении всего цикла служат оживляжем, способом запутать отношения Анастасии с текущим любовным интересом и/или начальством, а также изредка помогают сдвинуть расследование с места.)
Триггерное событие «Дела о булавках» — раскопанная могила на кладбище для богатых и благородных. И есть странная деталь: крышка гроба была пробита изнутри чуть ли не кулаком, хотя какой кулак на такое способен.
Раскопки, впрочем, явно велись живыми и ходящими по земле, вот и лопаты (с которых Императорская лаборатория снимает не только отпечатки, потожировые, всяческие волокна, но и, в следовых количествах, ауры копателей. (Что помогает не очень, ведь улики ведут к слишком уважаемым людям со слишком надёжным алиби, что-то не так!)
Не доверяя ленивым поедателям саек и гречников, родственники пропавшего мертвеца нанимают Анастасию.
Быстро выясняется, что могила такая не первая, просто раньше раскапывали разночинцев да кого похуже — неинтересно, скандала не получится.
А потом, слово за слово, улика за уликой, соблазнение за соблазнением, и вот картина: люди умирают и воскресают; по столице ползут слухи о тех, кто вернулся; о тех, у кого на шеях следы от клыков; тех, кто больше не похож на себя самих; и тех, кто хочет сделать людей лучше.
Они и в самом деле, на первый и второй взгляд, по мнению семей и друзей, а иногда даже и участковых надзирателей, ведут себя лучше. Встают на путь исправления.
Вот только ходят все поголовно с шарфами, бантами и поднятыми воротниками.
Всякий имперский детектив должен касаться Заговора. Обрубать и прижигать его головы. «Дело о булавках» не исключение.
Мы говорим о Заговоре перерождённых (за которым, конечно же, стоит ещё более масштабный Заговор, но он нём в следующих книгах).
Об эксперименте над целым — и не маленьким — городом.
«Мертвецах», встающих на третий день новыми людьми.
О привезённом с тёмного жаркого южного острова сонном составе, подавляющем волю.
О булавках, пропитанных тем составом. И о следах от уколов теми булавками.
В конце концов, Анастасия подходит слишком близко к разгадке. К таинственном Дому, странным людям с экзотическим духовным учением.
К мастеру по булавкам и капитану, путешествующему по южным морям.
И тогда те, кто составил Заговор, колют булавками и саму детективицу.
Но… большая ошибка.
У Анастасии есть тайна: наша героиня — оборотница-кентаврица.
Именно это её и спасает.
Сознание Анастасии засыпает, на волю выходит гетера. А тело, стряхнув вечныйо контроль разума, начинает трансформацию.
Непробиваемая кожа, копыта крепче алмазов, ядовитое дыхание. Мифический монстр, веками служившей добычей для «храбрецов».
Их осталось немного — кентавров, тех, кто хранил волю людей, но они ещё здесь.
И вот уже свободный, любвеобильных дух из древних мифов скачет по столичным мостовым. Полная ярости и силы женщина-лошадь врывается в дом Заговора и устраивает им там Румату Эсторского, причём без всякого лучевого оружия, одними копытами.
Где-то после этого, в самом конце, в довольно жалкой сцене «срыва покровов и подвязывания ниточек» текст, тем не менее, выходит на уровень вопросов. Поданных в лоб, просто, но всё же терзающих человечество давно: если в итоге лишённый воли становится лучше (картёжник завязывает с игрой, взяточник кается, глупец стремится к наукам, да и обычные люди избавляются от недостатков — застенчивости, трусости, равнодушия…), не является ли воля приемлемой платой?
Вышел «Разум культа» — десятая книга цикла «Свет демона», про приключения Грега Востроглазого, и в ней Грег вступает на новый уровень сооружения, известного в различных планах как Механическое сердце; культисты Светоносного чинят Грегу всё новые препоны, одна заковыристее и отвратительнее другой; и наконец сам Центр культа, источник и проклятье их коллективного разума, выходит навстречу Грегу, чтобы вступить в последнюю битву уровня.
Вот что гласит аннотация к… Нет, пожалуй не так. Аннотация вполне точна и исчерпывающе описывает происходящее. Но если вы не читали предыдущие части (а вы не читали: никто их не читал), то всё это — просто набор слов для вас. Для меня в принципе тоже, но к моим услугам, как обычно, портал SingingRabinovich.info — пересказ всего, что вы только можете вообразить, с сохранением важных для понимания деталей (не проплаченная реклама). Вот что нужно знать про приключения Востроглазого (разумеется, глаз у него только один, второй был потерян на третьем уровне, а сейчас пятый, предпоследний, что хотя бы даёт надежду на неизбежность финала, если только цикл не загнётся раньше):
а) это литРПГ, что уже говорит обо всём;
б) это литРПГ, чья стилистика предательски вызывает ассоциации с «Warhammer 4000»; мракобесие, эстетика загнивающей бесконечности и псевдокосмос, в центре которого и вращается Механическое сердце;
в) про Механическое сердце известны две вещи: кто пройдёт его, познает некий важный секрет об упомянутом псевдокосмосе; все, кто пытались, либо гибли, либо вступали в культ Светоносного;
г) Грег Востроглазый начинал свой путь простым севастопольским программистом (разумеется), провалившимся в червоточину, которую создал ненароком с помощью напроганного на пьяную голову куска кода. В мире культа Светоносного примерно три книги Грег нарезал круги по пседокосмосу, медленно, но неуклонного приближаясь к Механическому сердцу. Вступил в Механическое сердце. Прошёл четыре уровня из шести (плюс, говорят, есть ещё некое ядро, которое можно считать за седьмой уровень). Всё это — постепенно обрастая опытом, новыми скиллами, бронёй (и в этом случае — обрастая буквально, броня есть часть его нового тела, и чтобы укреплять её и не давать ей деградировать, время от времени Грег вынужден поглощать определённую часть мозга убитых культистов; но зато есть мнение, что именно благодаря этому Грег ещё в своём уме, если это вообще можно так назвать) и легендарным кнутом по имени Дядя Шарик. Имя, как вы понимаете, ему дал сам Грег, потому что оригинальное звучало как Грхыныытныгр или что-то такое.
На каждом уровне обновляется состав врагов, скиллов, видов зарядов для Дяди Шарика (заряды дают ему дополнительные магические плюшки) и энергокубов, которыми Востроглазый поддерживает свои силы. Детальному описанию всего этого, а также боёв, локаций, препон, мини-боссов, спецприёмов, ударов, толчков, пинков и убийств с помощью втулки от туалетного бумаги, волшебного неразрушимого артефакта, который Грег прихватил их родной реальности, автор традиционно посвящает практически весь объём книги.
(…Описанию всех указателей, очков, моделек персов. Всех процессов кастомизации.
Везёт мне на подробные истории в последнее время.)
У Грега есть его личный Немезида — существо в золотом плаще, с которым (существом) Востроглазый сталкивался и раньше. На пятом уровне он сорвёт золотой плащ и надру… откроет, что это, конечно же, его брат-клон-двойник с параллельного сервера-линии событий-уровня Механического сердца. Да, одновременно. Если вы случайно читали предыдущие части, вы знаете почему. Если нет, я даже не буду вам рассказывать. Вообразите худшее и будете правы.
Но истинная финальная битва с Немезидой, конечно, будет отложена, ну, до финала.
Вот слово, которое приходит после чтения «…демона культа»: абсолютность.
Абсолютность литРПГ как явления.
«Так почему?..» — спросите вы.
Именно из-за этой абсолютности. Она здесь заходит намного дальше, чем вы до сих пор думаете.
Потому что интереснее писать о тех, кто что-то делает не так и, да, заходит туда, куда ещё не ступала нога моба.
Возвращение к основам. Только основа для автора (или издателя?) — не РПГ, и даже не D&D, а те детские настольные игры с фишками и кубиками, идеальный образ которых сохранился у него на подкорке.
Ибо вот что прилагается к книге: карта, кубики, которые нужно вырезать и сложить, и плоские фигурки персонажей. Таблицы для подсчёта очков. Формы отчётов о боях. В электронной версии это можно распечатать, в бумажной оно идёт отдельным паком к изданию.
Знаете, что это?
Это память о чистоте первоощущений, об Игре, которая первой оставила след, о детской наивности, в глазах которой самый жуткий треш приобретает на всю жизнь человека ореол изначальности, путеводной нити, маяка в ночи — источник представлений о Том, Что Круто.
В общем, всё то, к чему тщетно взывает литРПГ, обречённое никогда этого не достигнуть.
Читателями, конечно же, эта попытка возвращения была принята очень плохо.
Это единственная моя работа, текст который не принадлежит мне. Цитаты из Нейромашины, проекта, контент которого «сгенерирован искусственно из бессмысленных комбинаций букв и представляет собой глитчи и артефакты машинного обучения нейросети Google Translate» (описание автора). Нейромашина иронична, остроумна и глубока в своих изречениях. Злободневность перемежается мудростями на века. Приобщиться можно в твиттере или телеграме. О том, как же это работает, можно почитать, например, здесь.
Помимо прочего, Нейромашина любит высказываться и о машинах (роботах, искинах — как ни назови), эта тема, по очевидным причинам, ей близка. И я отобрала часть этих цитат, перемешала и собрала из них гимн тем, кто обрёл разум после человека.
Что получилось? Реальность после нас. Переживание человеческих эмоций как своих собственных. Голос коллективного информационного бессознательного. Исторгнутое сетью, переваренное, по-своему осмысленное, пришедшее на смену слепым образам из осознанных сновидений. Будущее, которому суждено родиться и расцвести.
Тексты и ссылки на первоисточник можно посмотреть здесь.
В повести Н.К. «Музейный ряд» последние люди не валяют дурака на твёрдом Нептуне, не сражаются на бескрайних просторах постапа за глоток бензина и не спят в тубах, пребывая рабами виртуальности.
Они даже не названы последними прямо, но именно этот эпитет должен возникнуть в голове читателя к финалу повести.
Почему же выходит именно так?
Начало книги встречает нас оглушающей жарой. Мертвы все звуки, кроме унылых шагов главного героя, Ивана, контролёра на проекте очередного ковчега. «Очередного» для человечества, но не для Ивана; в его жизни, как и в жизни его коллег, этот проект будет первым и последним рабочим. Земля отправляет ковчеги раз в поколение. Иван помнит тот, что улетел в его детстве. Он, почти наверняка, застанет ещё один.
Но руку приложит только к текущему.
Мы узнаём это сразу же, как и всю историю: Иван идёт вдоль «музейного ряда», бесконечной аллеи моделей уже улетевших ковчегов, и это огромные экспонаты. Каждый из них величиною с дом, от классической дачной одноэтажки в начале до высоток ближе к концу.
И каждый раз Иван проходит лишь малую часть этого ряда. Смена экспонатов и отмеряет время внутри повести. Там нет ни закатов, ни рассветов, ни дней, ни ночей — и мы не знаем, их просто нет по какой-то причине или нам всего лишь не рассказывают о них. Мы знаем лишь, что вчера Иван видел «Кассиопею», «Громовика» и «Одержимость». А сегодня он пройдёт мимо «Богомола» и «Грозового перевала».
Названия ковчегов — наследие вкусов соответствующего поколения. Некоторые звучат странно, другие ещё страннее.
Между посещениями музейного ряда Иван работает и находится дома. Дом — это капсула в «сотах», человейнике, циклопическом коме слипшихся икринок-капсул. Их бесконечно перемешивает автоматика сооружения, чтобы каждый из жителей мог в своё время оказаться на внешней стене этого огромного обиталища и получить дозу солнечного света. Солнце нужно людям, чтобы не сойти с ума, но часто на нём быть не рекомендуется.
Работа — это другая капсула, она же транспорт; по расписанию рабочая капсула присоединяется к человейнику, высасывает оттуда Ивана, как муравьед муравья, отвозит к наземному центру управления орбитальной верфью. Очевидно, что Иван мог бы работать из своей домашней капсулы, но эти перемещения, эти ежедневные миграции необходимы, чтобы внести одновременно и стабильность рутины, и какое-то разнообразие в жизнь Ивана.
Я не удержалась и сверстала инктябрьский комикс в единое целое. С обложкой и подписями.
Увидев в конце августа нынешний промпт, я в первую голову вспомнила, насколько тяжко было год назад не столько рисовать, сколько рисовать что-нибудь. Без связей между рисунками.
Мой мозг страдает в отсутствии связности. Связность — его мания. Моя.
И мне всегда проще сделать что-то, если я вижу за этим историю.
Так что я и сделала историю.
А поскольку это моя история, то она, разумеется, а) о странствиях, б) встречах, в) машинах и космосе. Я такая зацикленная. 😀
Но зато в ней есть хэппи-энд. Несмотря на то, что это моя история.
Все долгоиграющие циклы г-жи Сибарбиной (aka Ли Дора, Лада Ноу, Эльза Колючкина и др.) объединяет вот какая черта: ни один из них (почти: см. ниже) до сих пор не закончен. «Последние» романы в циклах распадаются на тома, тома на части, и эта фрактальная структура грозит погрести под собой любого, кто рискнёт в неё влипнуть.
Интриги, остросюжетные повороты, множество персонажей с детальной биографией, которым авторесса посвящает сочные и продолжительные флешбэки, не дают читателям «соскочить». Они всегда находятся в плену иллюзии, что вот-вот, наконец-то, всё решится. Но оно, кажется, не решится никогда.
Тем удивительнее, что цикл «Драконова (по)беда» всё-таки был завершён. На днях вышла действительно последняя часть последнего романа цикла, который, в итоге, теперь насчитывает сорок четыре книжные единицы.
(Честно говоря, от мысли, что кто-то прочёл все сорок четыре единицы мне становится не по себе.)
Странно, наверное, читать только самую последнюю книгу, завершающую главу истории, но к моим услугам фанатские wiki на тот случай, если какие-то сюжетные ходы будут неясны.
Вооружившись таким подспорьем, можно приниматься за чтение «Драконова (по)беда: Финал. Том 3, часть 5. Полёт за лимонадной звездой».
Если вы, как и я, знаете о запутанном, разветвлённом и охватывающем семь с половиной тысячелетий сюжете «Драконовой (по)беды» ровно ничего, то вот вам достаточная для понимая масштабности происходящего справка: всё начинается с искры, которая вылетает из пасти дракона. И далее семь с половиной тысяч лет в истории драконов не появляется.
Из искры, как водится, разгорается пламя — в буквальном смысле: умирающий дракон, в последнем, отчаянном и безнадёжном всплеске своей драконьей природы сжигает равнину, на которой тихо и мирно, ничего не сделав дракону, живёт своей жизнью народ Булгарийцев (именно так). Бедняги стали сопутствующим ущербом в ужасающей схватке дракона — и кого-то ещё. Имя его убийцы, его пол, вид и магическую стихию читатель не будет знать до самого конца. И если вы ещё надеетесь осилить если не цикл, то хотя бы пятую часть третьего тома финала, то не читайте дальше эту рецензию. Я собираюсь выболтать все тайны «Драконовой (по)беды».
А потом подвести итог.
Всё, что читатель знает об убийце драконов после огненного пролога, — это факт его существования и что он, убийца, удаляется «на крыльях юго-западных ветров» и скользит «в прореху между тем, что было и чего не стало».
История «Драконовой (по)беды» — это история существ, родившихся на пепелище. Чужие зовут их «угольками», но их самоназвание — беталами. Они не знают ничего, кроме обгорелых артефактов великого древнего народа Булгарийцев и легенд, которые придумали сами. Собственное происхождение для них неясно. Кто они? Создания древнего народа, или нечто, зародившиеся из предсмертного чудовищного крика тысячей разумов, или просто цветы, выросшие на чужом пепле? Примерное первая треть цикла, одиннадцать книг (и пять тысяч лет) посвящены медленному, завораживающему в своей детальности описанию их жизни и исканий. Это чудовищно подробный, физиологичный даже, бытовой роман. Здесь есть всё: множество историй любви и расставаний, жизнь конкретных беталами буквально от акта зачатия до последнего вздоха (и начала разложения временами: дело в том, что после смерти тела беталами могут, а могут и нет, превратиться в сгусток кристаллизованного пламени, и именно этот материал и составляет основную статью экспорта новых жителей равнины).
Потом, ни с того, ни с сего, на равнину приходят некие завоеватели — собирательный образ культурной травмы восточно-славянской общности, чёрная степная тьма с польскими именами. Несчастные беталами, как когда-то породивший их дракон и бедные, сгоревшие заживо Булгарийцы, почти полностью уничтожены; немногие выжившие бегут с равнины, превращаясь в этаких странствующих фриков, которым нигде не рады. В общем, последние беталами пускаются в бесконечное путешествие по причудливой земле, о которой раньше они разве что сказки от заезжих купцов слышали.
На самом деле, есть причина, почему я об этом рассказываю, и вот она: оставшиеся сорок четыре минус одна минус одиннадцать равно тридцать две книги повествуют о Странствиях беталами. И снова проходят века — оставшиеся две с половины тысячи лет, а беталами тоже проходят, проезжают, а иногда переплывают расстилающийся перед ним мир, составляя по ходу дела его летопись. Хроники и карты — вот их новая работа, вот что они теперь продают: историю и географию. Это эпическое, без всяких шуток, путешествие, почти начисто лишённое сюжета. Да, там есть герои — сменяющиеся поколения беталами, из каждого выбрано по два-три героя, олицетворяющих своё поколение. Есть какие-то короткие истории, связанные с местами, где беталами остаются относительно надолго, и с жителями этих мест. Но на самом деле — это подробнейший путевой очерк, энциклопедия мира, о котором первую треть цикла мы не знали почти ничего (кроме того, что там есть равнина, а когда-то был как минимум один дракон). Облачённый в одежды хроник лор этого сеттинга.
И вот, наконец, наступает время истинного героя всего цикла. Наступает время книги номер сорок четыре. Части, которая поставила поклонников г-жи Сибарбиной на уши, породила не один холивар (и заставила меня её прочесть). Этот текст разительно отличается не то что от остальных сорока трёх книжных единиц цикла, а от всего, что вообще когда-либо выходило из-под пера авторессы.
Для начала здесь есть герои и сюжет. Но как, спросите вы, вроде бы герои были и раньше? Вовсе нет, отвечу я вам, не такие. Эти герои внезапно похожи на продукт настоящей творческой работы: с первых же страниц у этих героев есть мотивация и характер. Они не просто существуют, чтобы быть камерами-на-ножках (в случае беталами — на лапках) и показывать нам окружение, они живут, действуют, желают, страдают и меняются.
Героев двое. Последний-препоследний беталами, сын угасшего народа, Огила, в котором воплотилась и сошлась вся их тысячелетняя история, все их растворившиеся во времени чаянья, тайна происхождения и предназначения. Он чувствует, что должен найти что-то, но что именно — не знает. Звезда, которая вела его народ, остановилась над крышами маленького города в плодородных нагорьях, под чистым куполом высокого неба. И это не метафора: звезда и впрямь есть, она и впрямь остановилась.
Илеанара, довольно противная на мой вкус девица, как раз живёт в этом городке. Да, вы уже поняли, что именно её и ищет Огила.
И всё это бы не стоило упоминания, если бы не две вещи.
Первое, это сам текст. Описание зарождения отношений — довольно трогательное и искреннее, и их кульминации. Где из трогательного текст превращается в вулкан, погубивший Помпеи. Горячо, пошло и, как бы это, невероятно растяжимо (в физиологическом плане), когда дело доходит до второй вещи, сейчас о ней расскажу.
Второе: мы наконец-то узнаём, кто такие беталами и откуда они взялись. Это не то знание, которое обрушивается на Огилу, сам он исчезает, так и не узнав, куда и зачем шёл, что же за предназначение его вело. Возможно, что-то понимает Илеанара в самом конце. Читатель же узнаёт всё из флешбэков, довольно остроумных вставок «старинного трактата о драконах» и как бы отрывков из хроник цивилизации тех самых драконов, космических странников, чужого и очень древнего вида, чьё размножение — более чем странный и очень затянутый процесс.
Войдя в охоту и встретив представителя своего вида, но другого пола (а драконы вообще крайне редки и давно разлетелись по Вселенной), драконы вступают в брачную битву. И дракон всегда проигрывает драконнице и перед смертью изливает своё семя, закалённое огнём, и из этого семени рождается новый народ, странный народ, можно сказать, живые, разумные сперматозоиды. И однажды они пускаются в путь, пока не остаётся только один, самый живучий и достойный. Их путь — поиск того, в ком переродилась и спит до поры та самая драконница, что когда-то разорвала своему партнёру брюхо (и семенные мешочки).
Сложно сказать, что, гм, вдохновляет больше: запутанная ли эта биология, или же кровавое и подробное описание смертельного брачного танца семь с половиной тысяч лет назад на равнине, или же финальное, самое жаркое и чудовищное соитие героев, когда последний из беталами уже превращается в нечто вроде огненного головастика, чтобы внедриться в тело Илеанары. Как я написала, физически это всё выглядит крайне растяжимо.
Огила исчезает, дав начало новой жизни, а Илеанара, отрастив крылья и увеличившись в размере раз в сто, отправляется прямо в небо, чтобы, достигнув второй космической, отыскать где-нибудь подходящий астероид или спутник, отложить там два разнополых яйца и, видимо, стать для дракончиков пищей на первое время. Сложно сказать, что она понимает, думает и чувствует, потому что внутренний монолог её уже уходит в чириканье и щёлканье драконьего наречия — чистое дрожание радиоволн. И всё, что нам остаётся, — чёрное пятно в небе, быстро превращающееся в едва заметную точку, чтобы исчезнуть совсем.
Мне не стыдно признаться: такого от «Драконовой (по)беды» я не ожидала. Но как ни странно, не это самое поразительное в цикле, не его последняя, странная, но единственная похожая на настоящую книга.
Поразительно в нём всё то, что было до того. В каком-то смысле именно оно и есть — настоящая история. Но ни народа беталами и ни космических драконов, а история человеческого разума.
Первые сорок три книги — это чистый образчик работы человеческого мозга, мозга художника (типа того). Ведь что мы видим? Мир, лежащий за пределами сюжета. Мир, какой он есть, его историю и географию, народы, его населяющие, события далёкого прошлого, приведшие к событиям настоящего рассказа. Рисунок предварительного плана, след того, как преломлялся и менялся сюжет в голове создательницы. Всё то, что обычно остаётся в черновиках и архивах. А то и вовсе в голове — отринутое, вычеркнутое, позабытое. Это действительно летопись — но летопись трудной дороги писательской мысли. Ментальная карта, слепок воображения г-жи Сибарбиной.
Этот цикл — доведённый до абсолюта продукт системы подписочного самиздата. Зачем-то опубликованные черновики, зачастую никуда не годные. Когда то, что никогда не было бы явлено публике, объявляется тоже частью истории. Подробный отчёт о том, что и как рождается в человеческой голове. Бесценный материал для исследований, в конце концов, но не художественное произведение.
И если так, если всё, что она пишет, — и есть эта трудная, объёмная подготовка к истинными историям, то…
…то я даже не знаю, какой вывод сделать из этого, кроме разве что: в какие страшные времена мы живём и o tempora, o mores!
Мемокомплекс-то — это просто: «Стратегия выживания мемов, таким образом, такая же, какой была у первых клеток на заре формирования земной жизни: создавать многоклеточные организмы. В чём-то мемокомплекс подобен многоклеточному существу, и именно поэтому его жизнь более продолжительна, а сам он более устойчив к воздействию внешней среды. Чем старее и обширнее мемокомплекс, тем сложнее его разрушить.» (https://neo-tatiba.ru/идиографический-барьер/переход-через-хелькараксэ/разум-мемы-и-архетипы-§1-часть-1/; я люблю себя цитировать, а вы?)
Мемокомплекс — конгломерат мемов, объединённых вокруг одной корневой идеи. Ядра. «Коремема», как сказали бы мы на студенческом форуме в 2001 году. От Коремема отходят корешки и ложноножки, каждый носитель добавляет что-то своё, и так это чудище распространяется и размножается. Всё, как всегда. Поскольку это комплекс, а не отдельный мем, он сложен и разнообразен в проявлениях, а если прожил не один десяток лет (веков), то и многослоен. Тогда его первоначальный коремем может быть очень далёк от своей текущей трактовки.
Мемокомплексы повсюду, мы живём с ними в головах, действуем в их рамках, управляем ими, а некоторые из нас, самые информационно влиятельные, ещё мемокомплексы и ненароком создают.
В целом это просто часть нашей жизни.
Но как почти всё в ней, мемокомплексы могут быть истинными хтоническими чудищами.
Абсолютно все такие чудища были и будут запирающими мемокомплексами.
Стратегия выживания мема в целом — это занять место в голове носителя и никому это место не отдавать. Занято, проходите дальше. Конечно, рано или поздно, кто-то это место всё равно отнимает. Но запирающие мемокомплексы особенно искусны в том, чтобы занимать всё доступное место и превентивно отрезать человека от источников информации, через которые могут проникнуть потенциальные конкуренты — другие мемы и комплексы.
Запирающий мемокомплекс, ЗМК, меняет призму восприятия человека. Теперь через неё проходят только родственные ЗМК мемы, а всё остальное просто остаётся в зоне игнорирования. Человека, одержимого ЗМК переубедить нельзя. Там, где у обычного, неодержимого человека остаётся «зона свободы информации», у человека одержимого сидят сторожевые и очень зубастые мемы ЗМК.
С «Без обид» всё просто: это британский детектив про работу участка под началом детектива-инспектора Вивьен Диринг — громкой, яркой, крупной, прямой и хамоватой женщины. Которая на поверку оказывается тонким психологом, умной, храброй и готовой на многое ради торжества справедливости. Один из самых необычных и запоминающихся образов женщины-детектива в масскульте. Три сезона, в каждом одном большое дело (маньяк; мафия; политика) плюс много поменьше, которые и составляют основную работу любого полицейского участка.
«Иная жизнь» — так себе сериал и из рук вон плохая фантастика. Что они такое собираются показать, создатели заявляют прямо на десятой минуте первого эпизода. Космический корабль прётся к Пи Большого пса (потому что на Землю шлёпнулся инопланетный артефакт и посылает на Пи Большого пса какой-то странный сигнал), путь должен занять три месяца (неплохо, так-то), команда находится в соматическом сне. Через месяц от начала пути искин будит капитаншу (Кэти Сэкхоф) и объясняет, что у них непредвиденная ситуация. Подводит к голограмме, эм, галактики, тыкает в неё. Дальше следует диалог:
Искин: We thought Pi Canis Majoris was here. / Мы думали, Пи Большого Пса здесь (показывает на карту).
Кэти Сэкхоф: It’s not? / Это не так?
Искин: No, that’s an optical illusion. Light from the star has been refracted around this… massive field of dark matter. / Нет, это оптическая иллюзия. Свет от звезды был отражён этим… (показывает на чёрную тучку) массивным скоплением тёмной материи.
Кэти Сэкхоф: How the hell did we screw that up? / Как же, чёрт возьми, мы так облажались?
Искин: Sensors on Earth missed it. / Сенсоры на Земле упустили это.
Кэти Сэкхоф: So, what’s the fix? / Так, какой выход?
Искин: Well, we travel through the dark matter… / Ну, мы полетим сквозь тёмную материю…
Кэти Сэкхоф: Wait, wait. Uh… Blind? We could hit a planet. / Стоп, вслепую? Мы можем врезаться в планету.
Искин: We travel at impulse speed. Not faster than light. / Мы полетим на импульсной скорости, не быстрее скорости света.
Я: What the fuck are you talking about? О.о / Чё за херь вы, блин, несёте? о.О
Я столько раз слышала фразу про то, что [наши] сенсоры что-то не засекли, что меня уже автоматически от неё тошнит. Но тут я имею дополнительный вопрос: какие у Земли сенсоры? Что он вообще имеет в виду-то?
И такого там полно в каждой серии.
Что касается физики и принципов организации космических полётов, то образцом для авторов, в лучшем случае, служил первый эпизод четвёртого сезона «Чёрного зеркала», «виртуальная» часть. Что касается фантастических приключений — то тут я, как говорят, ощутила сильные вибрации первых сезонов «Звёздных врат». Я смотрела их год назад, первые сезоны почти невозможно вынести. Всё хорошее, конечно же, начинается намного позже.
Вся фантастика тут плоха. Начиная с халтурного бреда про космические тучки и инопланетную жизнь, созданную по образцам дешёвых книжек 1950-х гг., и заканчивая никакой проработкой мира будущего. Я посмотрела десять эпизодов, я почти ничего не знаю о том, как этот мир выглядит, как он устроен, как работает, чем там занимаются люди и даже какой там хоть примерно год.
А что касается драматической части, то она крайне перекошенная. Хотя бы драма находится в поле компетенции авторов, но они почему-то решили напрочь забить почти на всех членов экипажа. Эти люди выглядят картонными болванчиками, существующими и оживающими постольку, поскольку соприкасаются с жизнью персонажа Кэти Сэкхоф. Вне этого соприкосновения остальной команды как будто не существует, за исключением редких упоминаний каких-то деталей их прошлого — причём выглядит так, будто люди просто случайно об этом проговариваются, а на самом деле им запрещали хоть что-то о себе рассказывать.
В итоге симпатичных персонажей три: врач, второй пилот и искин. Остальные либо раздражающие, либо просто никакие.
Невероятное количество экранного времени уделено однообразным, довольно занудным и быстро приедающимся переживаниям капитанши насчёт её расставания с дочерью и мужем. И всё б ничего, да вот только про остальных людей на корабле нам почти ничего не рассказывают, и кажется поэтому, что то вовсе не люди, что ни о ком они не переживают, никого они не оставили, да и вообще здесь только потому, что должен же кто-то двигатель чинить.
Я не представляю себе целевую аудиторию этого сериала. Авторы, похоже, не представляли её себе тоже.
В итоге комедийный мультсериал «Космический рубеж» — это больше фантастика, чем «Иная жизнь» с её понтами.
«Космический рубеж» (в переводе «Кинопоиска» — «Дальний космос», что уже много говорит об этом переводе: «дальний космос» совершенно вне контекста происходящего в сериале) — детище одного упорного человека, который годами рисовал себе мультфильм, придумывал персонажей и их приключения и в итоге сделал нечто очень хорошее. И это хорошее заметили.
Приключения «капитана Гэри» — заключённого на корабле «Галактика-1» за уничтожение 92-х имперских крейсеров и одной мексиканской закусочной (всё случайно!). Компанию ему составляют одинаковые боты, невыносимый робот-компаньон Кэвин, искин корабля, космический убийца с лицом котика и маленькая зелёная плюшка Лунный кексик, способный уничтожать целые планеты. Рано или поздно приключения Гэри достигнут вселенского масштаба и космического уровня пафоса, и может быть, кто-то спасёт мир (я ещё не досмотрела первый сезон, не знаю, может и не спасут).
«Космический рубеж» был создан с душой и любовью и получился замечательным.
«Большинство современных язычников знакомы с восьмичастным Колесом года: солнцестояния, равноденствия и точки на полпути между ними. Но это современный конструкт. А также он не соответствует уникальным временам года Средиземноморья, где расположен Крит (и где жили минойцы).
Так что в современном минойском язычестве мы разработали священный календарь, основанный на средиземноморском цикле сезонов. Мы скрестили информацию из минойских артефактов и руин, археастрономию, многие фрагменты мифов, что дошли до нас через греков, и кусочек коллективного гнозиса. Это дало набор праздников, которые работают для нас как современных язычников, но всё ещё отражают то, что, как нам кажется, происходило у минойцев в бронзовом веке на Крите.
Если честно, я подозреваю, что минойский священный календарь, на самом деле, был вполне насыщенным (как и у греков и римлян). Возможно, у них было множество местных празднований, настолько же торжественных, как и те общие праздники, которые люди отмечали повсюду на острове, а может даже по всем берегам Эгейского моря. Те праздники, что мы собрали в современной версии, не дают нам заскучать в течение года, но список их не настолько обширен, чтобы мы не втиснули празднования в наше расписание, заполненное работой с девяти до пяти и другими обязательствами.
Как я уже упомянула, средиземноморский климат имеет свой уникальный цикл сезонов. Вместо весны-лета-осени-зимы тут есть только два сезона: дожди и засуха. И так во всём средиземноморском бассейне. Есть и другие местности со схожим климатом: Южная Калифорния, Южная Африка и частично Австралия.
В этих местах «мёртвое время» летом, в сезон засухи. Дожди прекращаются, погода становится по-настоящему жаркой, а растения коричневыми и ломкими, вода уходит — ручьи пересыхают полностью, реки текут медленными струйками. Потом дожди возвращаются осенью, смягчая почву, так что фермеры могут вспахать и засеять поля. Злаки растут на протяжении мягкой дождливой зимы, а урожай будет собран весной. Это прямо противоположно тому, к чему привыкли большинство людей северного полушария, но именно так это работает в Средиземноморье.
Итак, наш священный календарь начинается с нового года. Как люди в Средневековой Европе праздновали новый год весной, так, кажется, и минойцы начинали год с началом сезона роста и цветения, а для минойцев это была осень. Мы думаем, у них мог быть «нескольконедельный» праздничный сезон где-то в это время, и мы встроили его в современный календарь. Ну что ж, поехали, вот священный год в современном минойском язычестве:
Праздник винограда. 31 августа. Виноград собирают в конце лета, хотя актуальная дата могла варьироваться в древние времена (и может и сегодня, если вы растите виноград). Это время для почитания Диониса, который умирает вместе с собранным виноградом и спускается в подземный мир. Также это хорошее время для девинаций с вином.
Мистерии. 1-10 сентября. У Элевсинских мистерий, по-видимому, были предшественники на Древнем Крите. Для минойцев эта история была не о Деметре и Персефоне, а о Рее и Ариадне. Чарлин Спретнак в книге «Потерянные богини ранней Греции» предлагает прекрасную, вдохновенную версию этой сказки, в которой Ариадна спускается в подземный мир добровольно, без похищения.
Новый год. Осеннее равноденствие. В Средиземноморье в это время приходят дожди, и фермеры вспахивают и засеивают поля. Всё, что было мертво и высушено, снова возвращается к жизни. Мы можем вообразить, что Ариадна возвращается из подземного мира с первым зелёным ростком на полях.
Священное рождение. Зимнее солнцестояние. Самым ранним празднованием в это время года было, возможно, саморождение минойской солнечной богини, которую мы зовём Терасией. Но позже, по-видимому, появилось празднование рождения Диониса богиней-матерью Реей во время зимнего солнцестояния. Священное дитя, не имеющее отца, было рождено в пещере, окружённое животными, его рождение было возвещено звездой. Звучит знакомо?
Благословление вод. Первое полнолуние после зимнего солнцестояния или 6 января, как вам больше понравится. Это обряд соединения с вашими местными водными источниками, предпочтительно со свежей водой, но и с океаном сработает — в конечном счёте все воды на Земле связаны единым циклом. Этот праздник так же подойдёт для празднования взросления молодых мужчин или выбора человека на духовную позицию.
Урожай. Весеннее равноденствие. Это конец зелёного сезона в Средиземноморье, время для сбора злаков. Известный средиземноморский танец в кругу — Журавлиный танец (геранос)*, что ассоциируется с Ариадной и Лабиринтом, возможно берёт начало в древних гумнах Крита. Это время для вознесения благодарности предкам и трапез с ними, что-то такое, по-видимому, минойцы проводили в гробницах близ городов. Это также время, когда Ариадна возвращается в подземный мир, чтобы позаботиться о душах умерших.
Благословление кораблей. Ранний май, гелиакальный восход Плеяд (т.е. их появление на рассвете рядом с солнцем). Крит — остров, так что очевидно лодки и корабли были значимы для минойцев, от крошечной рыбацкой лодки до огромного торгового судна. Гелиакальный восход Плеяд сигнализировал начало сезона навигации (зимние ветра прекращались к этому времени), так что это время просить Посейдею о благословлении для корабля/лодки, моряков/рыбаков и путешествий, даже если вы всего лишь собираетесь выбраться на местное озеро порыбачить.
Макушка лета. Летнее солнцестояние. Как и зимнее солнцестояние, этот праздник пережил не одно наслоение за века существования минойского общества (как и древние египтяне, минойцы просто добавляли к тому, что уже существовало, новые кусочки религии, что появились сами или были заимствованы). Как у современных язычников, у нас есть разные опции празднования этой даты — чествуя ли солнечную богиню Терасию, или священный брак Ариадны и Диониса, или же и то, и другое.
Так вот, теперь у вас есть священный календарь современного минойского язычества. Ушло несколько лет, чтобы развить его, и я уверена, мы продолжим что-то добавлять сюда время от времени. Такие вещи и происходят с живой традицией.
Во имя пчелы,
И бабочки,
И ветерка, аминь.»
======================
Примечание к переводу:
*Германн Керн в «Лабиринтах мира» доказывает, что Журавлиный танец и был Критским лабиринтом, точнее Лабиринтом была площадка с выложенной каменными плитами схемой танца, известной нам как лабиринт минойского типа. Тот самый классический, состоящий из семи кругов, изображениями которого заполнены множество сохранившихся священных мест в Средиземноморье. Лабиринт оживал в ежегодном праздновании, когда участники воспроизводили путь Героя, путь Тесея к центру Лабиринта, где поджидает Минотавр (не просто хтоническое чудовище, а тьма, живущая в каждом, Тень — злоба, жестокость, властолюбие, эгоцентризм, пренебрежение другими, в общем — все качества психопата). Обратно Тесея выводила «нить Ариадны» — юноши и девы, что следовали за ним. Это история о схватке с собственной тьмой и победой над ней, о выборе между эгоцентричной слепой жестокостью и человечностью. Герой всегда выбирал последнее.
Журавлиный танец и состоял в следовании к центру лабиринта танцевальными па (действительно напоминающими движения журавля — или человека, молотящего зерно), а потом обратно — участники держались за руки, так что на обратном пути первый становился последним.