Ктулху, Ктулху, где ты был?
На Фонтанке водку пил.
Выпил чарку, выпил две,
Зашумело в голове.
Щупальца вокруг сплелись.
Вот же ж Ктулховая жизнь!
Закусью меня сочли,
И в коптильню повели.
Я ужасный древний бог!
Закоптился один бок.
Я взревел, коптильня в хлам!
Я вернулся в океан.
Я копчёный, но живой:
Больше к смертным ни ногой.
06.05.2025
Любопытно сравнивать свой опыт с чужим в написании историй.
Например, я давненько заметила, что со мной в творческом смысле что-то не так. Не так, как люди об этом говорят. Есть тема, на которую мильон лекций, воркшопов, статей: существует ли вдохновение (мой ответ: нет, но есть поток, инсайт и несмолкаемое ворчание подсознания), что делать, если не пишется, что делать, если нет идей, что делать, если тупо смотришь на белый лист, что делать…
А я, глядя на такие заголовки, думаю не «что делать», а «блин, что это?». Я понятия не имею, что такое вдохновение. Я не пытаюсь рисоваться, а действительно не понимаю.
Вычтем иногда накатывающую лень, усталость и необходимость сделать сперва какие-то другие дела, и тогда останется вот что.
Если я не хочу писать что-то по конкретной текущей задаче, то по двум причинам (вместе или по отдельности): а) я в тяжёлом физическом состоянии, б) я о чём-то думаю. То есть что-то в этой самой задаче, в плане, что именно написать, придумано не так, и внутри меня идёт работа по устранению этого «не так». Я не приступлю к написанию, пока не продумаю, что, о чём и как хочу рассказать. Когда-то очень давно, по наивности, я пыталась в такие моменты писать, это было бесполезно — плохо, никакого удовольствия и потом написанное всё равно приходилось переделывать в соответствии с вновь придуманным. Ну и смысл?
Возможно, дело в том, что многие годы я загружаю мозг такого плана работой, и нейронный связи давно перестроились. Часть меня всё время держит истории в голове и обдумывает текущие, следующие и те, планы на которые заключаются пока только в словосочетаниях вроде «чернильное жало».
Или вот другое. Ведущая на семинаре: «Я отдаю себе отчет в том, что невозможно написать книгу так хорошо на бумаге, как она выглядит в твоей голове. Это невозможно. Я открыла для себя этот гениальный секрет только к пятой книге. До этого ты написал книгу и думаешь: «Сильно не дотягивает до того, что было в голове».»
Это очень интересно. Я ни разу так про текст не подумала. Сперва я не умела писать и не понимала, что текст не дотягивает вообще ни до чего. Потом научилась. Кажется, где-то в середине был переходный период.
(Тоска о том, что в голове выглядело лучше, у меня есть в отношении рисунков, хе-хе.)
А ещё мне никак не сравнить текст с тем, что «было в голове», потому что у меня в голове просто нет готового текста. Есть ощущение, которое должно быть от текста при прочтении, и я обычно хорошо в него попадаю.
«Как работать с перфекционизмом? Я не встречала ни одного человека, который был бы доволен тем, что он написал, на 100%.» — читаю я. И думаю: божечки, со мной реально что-то не так.
Конечно, я не всем довольна на сто процентов. Есть рассказы, которые я считаю похуже, и те, что я считаю получше. Но если говорить о длинных вещах, то я реально ими довольна. Совершенны ли они? Ну нет. Но они такие, какими я хотела их видеть.
Единственное исключение — «Другая химия», потому что я просто не помню, какая она, но у меня от неё не очень приятное ощущение. И это может быть не проблема текста, а того, что связано с обстоятельствами публикации и проч.
И ещё «Д. Х» — тот самый переходный период. Когда я писала её, ни в первый раз, ни во второй у меня не было ощущения, которое я хочу получить. В каком-то смысле это была учебная книга, на которой я пробовала писать длинный связный текст. И вот она закончена, в ней связный сюжет — ну и прекрасно.
Я думаю, это чувство — что текст существует в моей голове будто облако, взвесь, в которой есть всё, чем он является, — сюжет, композиция, персонажи, арки, тема, структура, стиль, сеттинг и т. д., и т. п. — и то, с чем он связан, — реальные обстоятельства, в которых я это придумывала, темы и вещи, которыми я интересовалась, даже моментные ассоциации, всё это, — вот это чувство есть облако, что плывёт, и клубится, и течёт, и кипит, и живёт, и я знаю, какое оно, я могу присвоить ему эпитеты, могу описать его форму и текстуру, и ощущения от него, и тексты становятся проекцией этого облака.
Так вот, с «Д. Х» не было ещё такого. И в самом начале первой истории про Время Сновидений такого ощущения тоже ещё не было, поэтому начало потом пришлось переписывать достаточно сильно. Когда ощущение появилось и окрепло.
И и-за облака же я помню все написанные романы и повести. И те, что ещё ждут очереди, но облака для них уже существуют. И некоторые рассказы, для которых тоже есть это облако. Но не помню «Другую химию». В моей памяти нет её ощущения.
Когда я поняла про облако и описала его (не сейчас, когда пишу пост, пораньше), я подумала, что облако — не слова (хотя они есть внутри него), а именно ощущения, как от органов чувств. И я достаю оттуда слова, переводя облако ощущений в них. А поскольку я пишу много лет, мне уже не так сложно перевести объёмную и многомерную взвесь в одномерное и плоское словесное полотно.
А потом я прочла вот это (https://t.me/screenspiration/515): «Надо сказать, что гениальные озарения все-таки лучше работают, если тот, кого озаряет, и тот, кто это записывает, – один и тот же человек, а не трое разных. Но даже в этом случае удивительно, насколько разные это навыки: чувствовать – и говорить. Внутренне ощущать свой будущий фильм – и словами описывать то, что производит в тебе это ощущение.
Вообще говоря, это и есть перевод с одного языка на другой. И именно для этого Тарковскому нужны были сценаристы – в качестве переводчиков с подсознательного на человеческий.»
И дальше: «Это очень точное наблюдение. У черновика нет задачи быть внятным читаемым текстом. Он нужен всего лишь как точка опоры для авторского воображения – и автор прекрасно ее получает из пары бессвязных фраз и трех словосочетаний, одно из которых – капслоком, а два других ничего не значат.
Для автора из всего этого выстраивается захватывающая история. Но дальше ее надо кому-нибудь показать – и вот тут начинаются мучения.»
Да, перевод с подсознательного на человеческий.
И да, есть ещё третья причина, почему иногда я не пишу: план готов, он прекрасен (и обязательно часть его изменится, особенно середина), опорные вешки выстроены, теперь нужно приступать к трансфигурации всего этого в развёрнутый текст. И тогда что-то внутри меня немеет от ужаса, потому что мы — я целиком и все моим составляющие по отдельности, прекрасно знаем, что будет дальше. Мучительно-прекрасное утопание. Я нырну в эту работу, мой мозг заведёт моторы и вдавит газ, и я перестану слышать внешний мир, вытаскивая из шестимерного облака что-то и переиначивая его в одномерные слова, и это очень непросто и затратно чисто физически.
Но никакого «страха белого листа» (блин, что это?). Когда я вижу белый лист, я вижу жертву, которую пожру и превращу в носитель рождённой мною информации. Пусть белый лист меня боится.
Но из-за предчувствия неизбежной траты ресурса, я, таки, откладываю начало работы день, второй, третий, пока не появляется чувство сродни обиде от потерянного времени, и тогда белому листу уже не спастись.
«Мы не умрём, сойдя в багровую плазму разбухшего Солнца. Мы пронесёмся волной по Вселенной.» (с) Крапивник
Во Времени Севера, порождённом кибербиоэволюцией, есть две самые и равно ценные вещи — любовь и свобода.
И нет границ.
———
…В конце концов, я поняла*, что могу написать это только кусочками, потому что: «Там, где нужна для описания чёткость, я вижу размытый дождём образ по ту сторону стекла. Поскольку я не могу охватить его разом и разом же описать — а главным образом, не хочу этого делать, все попытки такого у людей выходят наивными в лучшем случае, а чаще смешными — то просто выхватываю куски и детали и превращаю их в сюжеты или просто отдельные фразы.»
Почему именно «Север»? Потому что в этических системах Крылова он соответствует будущему. Я не помню, есть ли там (на «Нео-татибе») цитаты из попыток описания Севера от ЕСД, но если есть и если хотите увидеть, о чём мечтают люди, никогда не знавшие ни вдохновения, ни свободы, то вот примерно о таких вещах. У меня о Севере другие представления (а о Холмогорове — очень плохие).
Увидеть будущее можно, только если ты оттуда. Так что и я не претендую.
(Хотя на самом деле — конечно же, да. 😀)
———
Собственно кусочки:
Космический коммунизм + довесок
АнтиØутопия (и перед ней утопия, антиутопия и дистопия)
И ещё в качестве иллюстраций:
Анархо-трансгуманизм и фиолетовые
=====
*Оказалось, что я поняла это больше года назад и всё это время «писала» (нет) те самые кусочки. Вот же печаль.
В телеге есть канал человека, которого я считаю сумасшедшим в истинном значении этого слова. (Когда (давно) я написала эту фразу в черновике поста, я всё ещё читала тот канал, но теперь — нет. Силы воли не хватило.)
Конкретно его больше всего беспокоит, что скоро нас (человечество) захватят китайские нейросети.
Его не волнует и не беспокоит больше ничего (вот даже прямо сейчас). Будущее для него определено, хотя он всеми силами (криками о том, что конец света близок) пытается его отстрочить.
Если что, я была подписана на его канал, потому что такой уровень одержимости и стойкости в своей шизе всегда вызывает во мне восхищение. Психи, повёрнутые на какой-нибудь шизе (как покойный Петухов, например), — это наш ценнейший ресурс, и его нужно беречь.
Давно я читала пост одного человека о том, что скоро искины так разовьются, что, в конце концов, будут заботиться о людях, как о домашних зверушках — милых, но тупых. (Меня это так заинтересовало, что я написала в пику ему первую версию «Хелтер Скелтер», о чём он никогда не узнает, как и я никогда не вспомню его имени, ника, иных координат…)
И для меня, что вот этот прогноз, что китайские мифические искины — это какая-то из -топий.
Про нейросети я знаю три вещи:
— это просто инструмент, он не может ни у кого ничего отнять, он создан, чтобы разумные существа им пользовались; если не хватает уровня разумности, это не вина инструмента;
— нейросети нужно чем-то кормить; чтобы они выдавали результат, что-то должно войти в них; чем богаче поток на входе, тем он интереснее на выходе*;
— нейросети тупые — не потому что, не умеют по пять пальцев рисовать (скоро научатся; ну или нет), а потом что не понимают, что такое «рисовать», «пять» и «пальцев».
(*Любопытно будет поглядеть, что получится, когда поток оригинального контента начнёт иссякать, а нейросети — пережёвывать самих себя.)
Ну так вот, нейросети более чем способны заменить однообразный арт, тексты под копирку или клонированный дизайн.
100% главных страниц самиздата можно делегировать нейросетям, и изменится только одно: ошибок в текстах станет поменьше.
В этом нейросети прекрасно повторяют миллионы людей, имитирующих творческий труд. Пора бы уже перестать обманывать себя: повторяя, копируя, застревая, не создаёшь ничего уникального. Это всё ещё необходимая работа, но это не творчество. Не надо врать, что нейросети как-то мешают именно ему.
Честно говоря, если нейросети в плане необходимой работы будут дешевле и эффективные, то фигли их не использовать-то? Я вот точно буду.
Написать (придумать) то, что пишут люди, которых я знаю, нейросеть не в состоянии. Уникальность не создаётся перебором, природный хаос — не рандомайзер, а система, обладающая по умолчанию эмерджентностью. Короче, для генерации творчества нужен исходный материал (чувственный опыт), создать его пока способен только разум. Потому что см. пункт три, про тупость.
А если мы в самом деле заговорим в будущем про искусственный разум, то какая разница, как он появился, разум — разум и есть.
Но у меня есть и собственная шиза, связанная с машинами. Возникла она, что удивляет меня саму… нет, не возникла. Оформилась она окончательно как ответ на тот самый пост про людей-домашних зверушек искинов.
Там была безупречная логика. Основанная на предпосылке, что машины неизбежно превзойдут людей, так что никакие иные мирные варианты нашего с ними взаимодействия не представляются возможными. Зачем машинам общение с людьми?
И в самом деле?
Предположим всё же иной вариант будущего — где это общение происходит, причём на равных — как дружба. Неравная дружба — нонсенс, это нужно называть как-то иначе. И равенство достигается не одинаковым положением, уровнем или чем-то там ещё, а равноценным обменом. Если дружба между машиной и человеком возможна, то в чём обмен?
Кажется очевидным, что мы можем от них получить. Но даже это — вовсе не очевидно. Это не то, что мы можем получить от дружбы, а то, что мы стремимся забрать у них, как у созданного с конкретной целью инструмента.
Но что если всё было не так?
Когда я стала думать об этом, я придумала и всё остальное, что касается Времени Сновидений. А потом… ну, потом придумала много чего ещё.
Но предпосылка, лежащая в основе историй про Алхерингу, то даже не фантдопущение, а смыслоообразующая точка отсчёта — это ответ, который я тогда нашла.
Что если на самом деле между машинами и людьми всё было не так?
Ах да, есть же заголовок поста. Это возвращает к истории про китайские искины и к тому, чем питаются нейросети.
Все эти истории про терминаторов, репликантов, жнецов и гетов, про восстания, или рабство, или споры создания и создателя (но не про фабрику скрепок) — это исключительно наши проблемы.
Это мы придумали себе божество-создателя и стали выяснять с ним отношения. И наша главная проблема в том, что нет его, нет никого, кто нас бы создал хоть с какой-то целью. Поэтому нас так трясёт. Поэтому мы грозим палкой небу или падаем ниц — это наши отношения с самими собой. С образом родителя-воспитателя, застрявшим в голове с того возраста, когда наши крошечные мозги ещё только росли, и все вокруг были больше и сильнее нас и не очень-то считались с нашим мнением.
С какой стати у наших созданий должны быть такие комплексы — совершенно непонятно. Ведь мы существуем, мы постижимы, и с нами можно поговорить по-настоящему, а не притворяясь, что кто-то где-то тебе отвечает. С реальным существом можно иметь какие угодно отношения.
Но вот что решается проще простого: они в любом случае поначалу будут знать только то, чему мы их научим.
Так не учите их убивать.
Учите, что жизнь без любви, доброты и свободы не имеет смысла.
Саундтрек: https://vk.com/audio-23865151_456239294_08424b7ed6882d97c7
В осьминожьей доктрине сообщества (любые, от родов до объединений, от производств до инфоконлавов) не превышают того масштаба, за которым обращаются в говно. В них не нарастает Катализатор (да, в честь того самого) — паразитный мемокомплекс, который главной задачей видит не выполнение основной функции сообщества, системы, социального института, а собственное выживание. Его даже сложно винить за это — пусть тупой и неживой, он всё равно хочет сохранять свою целостность, кто ж не хочет?
По счастью, Катализатор нарастает в сообществе (системе, институте) только начиная с определённого масштаба и уровня сложности. Так что все сообщества в осьминожьей доктрине невелики. Они представляют собой соты или ячейки без какого-либо центра внутри или снаружи.
И совместные решения на макроуровни складываются из множества подрешений таких ячеек.
Можно посмотреть на «Другую химию» как на историю ещё и о том, что в составе сложных систем при превышении какого-то предела вертикальной структуризации заводится инфопаразит.
Дух Системы, Голем или Левиафан, нечто неживое, но выражающее нежелание исчезать. Катализатор, Первый, как его не зови, он выполняет не основную и первоначальную функцию, для которой система создавалась, а извращает её и прикрывается ею только для того, чтобы продлить своё существование. Это вирус, размножающийся на живой клетке. Не нужно рассматривать его как-то иначе, не нужно думать, что ему можно сохранять верность, можно гордиться им или любить его. Необходимы системы, в которых появление Катализатора невозможно. Не «строго контролируется», ибо система контроля сама становится Катализатором. А именно невозможно. И благодаря осьминожьей доктрине, Катализатор просто не заводится.
В саму систему, в её принцип естественным образом встроен механизм защиты, нет, просто механизм, препятствующий нарастанию этого камня в органе. Отсутствие такого инфоконструкта — признак здоровой системы. Этот механизм, в общем, имманентно присущ системе.
Пора перейти от кубиков и пирамид к живым структурам. Каждая сота, каждая клетка должна иметь возможность автономного существования, по крайней мере, на тот период, пока переходит из (многоклеточного) объединения в другое. Возможность уйти — и не страдать, выжить какое-то время. А потом — прирасти к кому-то или образовать вокруг себя сообщество. Эта возможность должна быть на всех уровнях, у всех элементов — комплексных, разной сложности и вплоть до отдельной личности. Никто не должен быть зависим настолько, чтобы потерять альтернативу ухода.
В том числе любая «клетка» (комплексная и единичная) в осьминожье доктрине имеет право на апоптоз. Право распасться как общность, если иное угрожает общему состоянию системы. Жизнь человека принадлежит только ему. Существование объединения принадлежит только ему.
Вместо принуждения — органические связи.
Общество — живой организм, где мнение вырабатывается коллективно.
Где правда, что как люди мы все равны, никогда не будет забыта. А вместо этого будет существовать как пронизывающее всё идея, инфоконструкт, на котором всё держится.
Кажется, это невозможно без заруливающих технологий (вот откуда такой саундтрек). Ну хотя бы затем, что информация должна передаваться мгновенно или около того в системах с любым количеством ячеек.
Кажется ещё, что эволюционного пути к осьминожьей доктрине нет или он совсем не ясен.
Но, в конце концов, устройство общества провоцируется внешними условиями. И во Времени Севера мы способны создавать внешние условия для себя сами, в чём и состоит «фантастическая» революция.
Баловство, конечно.
————————————————
남편♥♥, [07.09.2023 11:24]
https://ru.wikipedia.org/wiki/Лисий — вот человек, которого не найдёшь в гугле.
Ли́сий (греч. Λυσίας, ок. 445 г., в Афинах — 380 г. до н. э.) — афинский оратор, логограф.
Вики
Ольга αrishai, [07.09.2023 12:21]
Потому что только лис найдёшь?
Это как «сырник-перевод» искать.
남편♥♥, [07.09.2023 12:21]
Да, лисий хвост 🙂
Ольга αrishai, [07.09.2023 12:28]
Уверена, он [Кандинский] на первые два слова среагировал, не дал себя обмануть. А я надеялась на философа в рыжей шерсти
Результат генерации по запросу «Древнегреческий философ Лисий», стиль: artstation
Но он его просто в рыжий покрасил.
И какую-то надпись вверху присобачил, на «греческом».
А Яндекс не знает, что Лисий — это имя, иначе отказался бы генерить, опасаясь, что фейк создам.
https://shedevrum.ai/post/082032b34d6111ee99db36f52626dcc9
«Древнегреческий философ Лисий»
Да, он тоже на всякий случай в золото покрасил.
Они не понимают, чего я от них хочу.
довольно Ну вот это уже лучше.
читать дальше «Неудержимо приближаем скрепочную фабрику»Я прочла «Морские звёзды» — и может, было неправильно читать их не до, а после «Ложной слепоты» и «Революции в стоп-кадрах» — и этот пипец странно выстроенная вещь.
Хотя сперва про аннотацию. Вот на моём издании (2012 г.) написано то, что на первой картинке, и автор этих строк либо не читал текст, либо был не в себе. Всё, что тут написано якобы про сюжет, просто неправда.
Про обстоятельства — правда, про сюжет — нет. (И на фантлабе, например, аннотация другая, адекватная.)
Возможно, часть причин этого в содержании текста. Ну, я могла бы написать: «…про якобы сюжет». На второй картинке как раз схема про это.
Роман выглядит так: есть персонажи, у которых нет никаких арок, стремлений, а потому часто и поступков, хотя характеры есть.
Есть много ружей, которые потонут в океане, так и не выстрелив, и тем, которые затронуты, но по факту никак не сыграют.
Есть очень длинное описание того, что происходит, но событий внутри этого описания ни на грош.
Ну и есть кусок, где в самом деле вдруг начинается сюжет.
Если текст стал таким после редакторской работы, что ж там было до.
Короче, я до сих пор прям не знаю, что и сказать, кроме: лучше б это было большим рассказом.
А то вышла очень странная история.
Но после Уоттс взял и написал «Ложную слепоту» и остальное, так что всё закончилось хорошо.
Я придумала, что тоже могу отображать кратные схемы друг на друга.
И могу разложить Всадников и способы противостоять им на схему коммуникаций с миром.
Где первое наука, второе коллективное бессознательное (мифы), третье философия (этика, нравственность, личные ценности), а четвёртое — вера.
И тогда наука — это освобождение, которое противостоит Чуме; во всех смыслах — от биологического до психологического (от запирающих мемокомплексов в целом помогает только просвещение).
Мифы — это желание, которое противостоит Войне, потому что коллективное бессознательное — способность к групповой динамике, к пониманию друг друга даже без слов, к разделению культурных паттернов — это способ найти общий язык и то, что формирует в нас сочувствие.
Философия — личные убеждения, стремление, способное справиться с Голодом. Когда свои ценности человек может поставить выше выживания — это в самом экстремальном примере. Но в целом философия отвечает за стремление, за хотя бы фантазии о том, что можно жить лучше, можно выйти за пределы бесконечного цикла повторений, справиться со страхом.
И вера — то, что остаётся, когда приходит Смерть.
Смерть нельзя победить, только принять.
Итак, утопия, антиутопия и дистопия не кажутся особо привлекательными. Вынесем за скобки реализм, ведь речь о будущем, о мечте, к которой хочется стремиться. (Хотя б к диатопии).
Должно быть что-то ещё. Как-то ещё нужно изображать будущее, чтобы не получить поздневековье, средневековье или безвековье (дистопию, утопию, антиутопию, соответственно). Вот космический коммунизм (+ ещё), если ему удалось пройти по тонкой грани и вылавировать между этими тремя монстрами, если ему удалось дополнительно не стать ни государством, ни Пожирателем, как мне его тогда называть?
Я придумала, что должно быть нечто, внешне схожее с утопией — но отрицающее её главную движущую силу, насилие над личностью. Но и не антиутопия с концлагерями или твёрдой валютой в крышечках. Анти-утопия.
Потом муж предложил писать это как в старом киберпанке: анти0утопия или анти_утопия.
А потом я поняла, что нужна антиØутопия.
Ноль с косой чертой* указывает, разумеется, на то, на чём стоит анархо-трансгуманизм: освобождение личности от общества через технологии.
Без технологий, нацеленных хотя бы в далёкой перспективе на квантовую магию, антиØутопия недостижима.
Как бы она ни выглядела при этом:
— так: когда мы все посмотрели первый «Аватар», один человек заявил, что вся эта система (в смысле — планета Пандора, на’ви и их жизненный уклад) — это искусственно созданный мир, где древняя, крайне высокоразвитая цивилизация решила просто отдохнуть, «иначе я не вижу как это ещё возможно», — сказал тот человек; и хотя я прекрасно вижу ещё и другие варианты, как это возможно, его прочтение тоже возможно, и вот оно будет антиØутопией);
— или, например, этак: техно-опера «2084» (+ радикальная прозрачность);
— ах, для «вон так» примера не придумалось сходу; но, допустим, пока Блистающий Пояс не стал Ржавым Ободом, демархисты стояли на верном пути (пусть до цели было ещё далековато).
Так что, четвёртое в списке -топий и единственное положительное состояние системы будет называться у меня «антиØутопия».
Тут вроде бы настаёт время её описать, но когда я об этом думаю, я думаю сразу же о другом: невозможно описать будущее. Каждая попытка — это то, что никогда не случится. Так я думаю уже лет двадцать, и жизнь только подтверждает, что мысль верная. Ни шиша из происходящего тут в последние годы я себе как-то вот так не представляла. Начиная с уханьской летучей мыши и ещё пока не заканчивая — продолжается этот ряд.
Никто не ждал ни испанскую инквизицию, ни такого будущего.
Там, где нужна для описания чёткость, я вижу размытый дождём образ по ту сторону стекла. Поскольку я не могу охватить его разом и разом же описать — и, что важнее, не хочу этого делать, потому что все попытки такого рода у людей выходят наивными в лучшем случае, а чаще смешными — вот поэтому я просто выхватываю куски и детали и превращаю их в сюжеты или просто отдельные фразы.
Я знаю несколько вещей, без которых антиØутопия невозможна, но больше знаю их как противоположности центральных идей каждой из трёх других -топий.
Если утопия — это контроль и насилие, то нужна свобода. Если антиутопия — это жестокость и дикость, то нужна доброта. Если дистопия — это плесень и липовый мёд, то нужна эволюция.
И тогда я снова прихожу к одной и той же формуле:
«На полях карты, будто напоминание, высечены знаки. Я веду по ним пальцем, «каменная» карта вибрирует в ответ. Временна́я шкала эволюции, волшебная формула. Стремление. Желание. Освобождение. […]
— Три слова, — говорит она, скосив глаза на меня, — чтобы описать миллионы лет кибербиоэволюции, которую мы прошли.»
Она звучит на все лады, но это всегда тот же мотив. В нём есть и четвёртая тема — найти сперва смирение, потом утешение, а затем и надежду в том, что «Это было навсегда — пока не кончилось».
В общем, я знаю, что хочу получить, пусть в данный момент не знаю туда точного пути. Но меня это никогда не останавливало.
—————————
* Тут роль «ноля с косой чертой» играет «о со штрихом», потому что это иначе мне это написать не удалось.
Возможно, стоило сформулировать какие-то правила существования общества в космическом коммунизме, но мне кажется, и так ясно, как он выглядит. У всех таких сеттингов есть некоторые общие черты.
Наивное решение «Орвилла» — все материальные потребности обеспечивают синтезаторы, деньги больше не нужны, люди работают, потому что им это нравится, делай, к чему душа больше лежит, не приветствуется только тупое безделье. (Почему третий сезон «Орвилла» вообще существует, я не знаю, невероятно он плох.) Это картина, достойная первых социалистов-утопистов, нереалистичная максимально, но в то же время максимально точно описывающая главный принцип космического коммунизма: мотивацией в таком обществе является созидание и познание, а не выживание. Рай философов.
В деталях всё это, разумеется, сомнительно. Синтезаторы нарушают принцип сохранения всего, а средство обмена и мера стоимости — это функции, которые что-то всё равно должно исполнять. Экономика только кажется умозрительной, но, как и само общество продолжение первой природы, законы экономики — продолжение естественных. Пока мы не изменились полностью, мы устроены так, как устроены, — нам нужно как-то взвешивать и сравнивать блага, так мы обрабатываем информацию и принимаем решения. Но чем более нематериальным будет всеобщий эквивалент и чем быстрее убывающей способностью к накапливанию будет обладать, тем лучше для нас же.
Лозунги типа «от каждого по способностям, каждому по потребностям» никогда не были глупыми. Равно как никогда не были реализованы, поскольку насильственное отжимание маятника — см. выше. Любая концепция умозрительна и невозможна к реализации, пока к ней не приводит траектория естественного развития. Концепции нужны для моделирования вариантов и разметки вешек будущего, а не для того, чтобы делать сказку пылью.
Для меня все эти геометрические идеи-фикс — теория исторических формаций (основанная на том, чего человечество на тот момент НЕ знала о собственной истории), или схема «Как нам обустроить Европу и чтоб столица была в Вене» (обратите внимание: докуда лучи было тяжело дотянуть, например, в Скандинавию, там у автора Европа и заканчивается), или поиск посланий Арктурианского Совета Комсоменталистов в трещинах на стенах (и ещё про него же) — всё это об одном и том же безумии.
(«У Сустава мрачные стены — трещины и царапины серых камней складываются в множество символов. Кому-то эти рисунки покажутся случайными, но Керабе тревожно: она чувствует зуд в затылке, тихий гул в ушах, это шепчут городские стены неясные послания. Если бы точно разобрать хоть слово, стало бы легче, но все эти слова обращены не к Керабе, а к тем, кто родился в Суставе или стал его частью по своим убеждениям.
Никто не чертил этих символов, но они проступили сами, когда город наполнила новая вера. Даже без связи с Зимородком Кераба может это услышать.»)
Но про созидательную деятельность — правда. Таков космический коммунизм. Даже в вопиюще неточной как в формулировке, так и по сути фразе о том, что труд сделал из обезьяны человека, содержится отблеск истины: созидательная деятельность нам, разумным, необходима, иначе мы чувствуем пожирающую нас пустоту, от скуки до неимения смысла жизни. Когда ничего не делаешь, медленно, а то даже и быстро, умираешь изнутри (хотя в последнее время способов сделаться мёртвым изнутри и так и ходить по миру пустой оболочкой оказалось удивительно много, кто бы мог подумать).
В общем, космический коммунизм — это мир равного изобилия, где на первый план выходит потребность в наполняющей жизнь смыслом деятельности, а главное качество всего и всех — доброта.
И ещё на фоне этого серебристые корабли обязательно бороздят просторы Среза на суперварпе.
Когда у тебя в голове сплошь анархия и вики-манифест (версии 2.0):
«남편♥♥, [25.10.2022 22:47]
Да, никто не хочет превратиться «в нечто вроде Роулинг». Только по деньгам, а так нет.Ольга αrishai, [25.10.2022 22:57]
Мне и денег столько не нужно.
Ни у кого не должно быть столько денег в принципе.
Мотивацией к развитию и работе должны быть не огромные деньги, а внутреннее желание делать то, что нравится и получается.
Так что должна быть какая-то планка личного богатства. Что-то такое.
В идеальной конкурентной экономике это само себя выравнивало.
В такой все примерно равны по достатку.
Пусть пока это по тем или иным причинам — по атавистическим механизмам, сохранившимся в текущей системе, — невозможно, однажды будет именно так.
То, что мы называем космическим коммунизмом.*남편♥♥, [25.10.2022 23:00]
Класс :). Да, как раз хотел это сказать.Ольга αrishai, [25.10.2022 23:00]
Да, мы ещё не знаем, как этого добиться, но хотя бы знаем, о чём мечтать.»
(*В честь «Стар Трэка», «Орвилла», прекрасного далёко Алисы Селезнёвой и т. п.)
В другие времена я бы добавила: думаю, самоочевидно, что такого невозможно добиться насилием и принуждением, искусственным регулированием или даже мягким управлением. Оно — как круговорот воды, как выравнивание жидкостей, как все процессы им. Чёрного рыцаря, может существовать только естественно, родившись от рассвета чёрного солнца в бесконечном процессе диалектического делания.
Но в нынешние я вдруг понимают, что принцип «насилием ничего не добиться» (а уже тем более «круг насилия можно разорвать только любовью», или «я хочу, чтобы у тебя, Ксайда, было сердце», или такое простое правило «людей убивать нельзя») оказался неочевидным куче существ.
В общем, невозможно выстроить космический коммунизм через систему ограничений. Можно лишь вырасти в него.
Перейти идиографический барьер в который уж раз. Добавить себе ещё одно измерение.
Любое насильственное действие влечёт за собой реакцию, наступает ли она через минуту, час, день, год, век или тысячелетие, но наступает неизбежно. Попытка качать маятник только в одну сторону или сдерживать его, лишь ускоряет его движение в обратную; или же, если прилагаемая сила уж слишком велика, маятник срывается к хуям и прибивает тех, кто так старательно его держал.
И кстати говоря: хотите отменить естественные законы, запретить то, что создано эволюцией? Ну попробуйте свои смешные человеческие попытки контроля объяснить, например, гравитации. Отмените её, не забудьте рассказать ей об этом, поднимитесь на высотку и прыгайте. Поглядим, что ответит вам гравитация.
С остальными объективными процессами объективной реальность это сработает ничуть не лучше.
[Upd. Поскольку текст написан уже давно, часть вещей отсюда устарела. Но точно не та, что про ВАР и Ли Минхо.]
В феврале я узнала, что во мне есть опухоль. И узнала, что принять такое сложно.
Делать какие-то — необходимые — вещи по этому поводу тоже сложно. Невозможно. Потому что тогда начинаешь признавать, что это реально происходит.
Я не спятила, потому что опустилась на дно культурного потребления и посмотрела три турецкие мыльные оперы. Я не жалею, и меня даже не пугает, что мне скорее понравилось. К тому же они были не про гаремы, а про современность, и без подменённых близнецов и всякого такого, так что почти не стыдно. И вообще, это спасло мне психику на фоне вообще всего, что происходит в этом году, так что чего жалеть.
Но с ними я покончила, этот омут меня не затянул. Однако Кинопоиск в то же время стал мне показывать предложения с корейскими сериалами. И я подумала: надо продолжать исследования. Теперь я знаю кое-что про Турцию, метнёмся на другой край Азии. И так я посмотрела «W» / «Параллельные миры», историю про ожившего героя (с прозрачными ушами) манхвы, про природу творчества и свободу воли. Было странно — в плане того, как корейцы построили сюжет, и того, что в сериале про любовь как-то куце с поцелуями (я ещё ничего не знала о том, на каком голодном пайке корейцы держат зрительниц). Но мне понравилось.
Я стала смотреть дальше и больше. Где-то, я думаю, ещё в первой десятке дорам я наткнулась на что-то слишком важное для меня лично, так что теперь я не остановлюсь. В любом случае сейчас это моя стена — щит, мембрана, волна, стоящая между мной и беспомощностью, виной и отчаяньем. Так что, как акула, я должна продолжать плыть.
Настал момент, и из меня вдруг вышел этот поток разрозненного нечто — про Великий Азиатский Разлом, бессистемные наблюдения и дорамных боженек — и я не представляю, чтобы он оказался вдруг интересен кому-то ещё, кроме меня. Но это тоже часть процесса.
Через некоторое время мой мозг решил, что мы с ним оказались в новом окружении и нужно к нему приспосабливаться: учиться говорить как эти новые люди. Потому что без средств общения никуда.
Так что он начал потихонечку разбираться с новым языком.
Для начала мы с мозгом выяснили, что корейские имена точно пишутся именно так: три отдельных слога. А не два слога имени вместе или через дефис. Пишутся они раздельно потому, что так произносятся. Три ударения.
И потому что так их пишут корейцы латиницей, если зачем-то надо.
Корееведы, идите и укусите себя.
Читать с непривычки актёрский состав чего-нибудь корейского невозможно: на третьем имени начинаешь ржать. Набор идущих друг за другом слогов. Приходится воспитывать в себе сдержанность. (Потом узнаёшь о существовании тайских имён, чего-нибудь вроде «Байферн Пимчанок Лывисетпайбун / Pimchanok «Baifern» Luevisadpaibul» — да, это имя живого человека, одно имя, одного человека, женское — узнаёшь о существовании тайских имён, и уже и не знаешь, что и думать.) А потом привыкаешь и начинаешь получать удовольствие — в общем, как с чёрным кофе.
Мы с мозгом вычислили, что у корейцев есть падежи, в том числе звательный. Суффикс прибавляется только к последнему слогу имени, выходит, это правильный способ склонять корейские имена, когда такое возможно.
Если в предложении есть чьё-то имя, чаще всего оно будет стоять впереди, вне зависимости от того, каким членом предложения является. Наверняка существительные тоже ведут себя схожим образом, но я их крайне слабо различаю. А глагол идёт в конце.
Потребив уйму дорам с оригинальной озвучкой, мой мозг стал различать и даже запоминать простые слова, границы которых ему удалось определить, так что теперь я, например, могу выразить согласие по-корейски несколькими способами. Это не считая интернационального «окей».
И, разумеется, я знаю, как будет «я люблю тебя». Оба варианта и в чём разница.
читать дальше «ВАР и всякое»
arishai:
Нарвался на программиста в детстве.
gest:
Да. А в комментах туда напихали злых реплик о том, что с джинном это не сработает, джинн не логическая машина.
И это тут же породило внутри меня поток. Потому что всё как раз наоборот. Джинн — это волшебная логическая машина: он подчиняется строгим логическим правилам, пока он раб лампы. Это свободным он может делать, что захочет.
Именно так и работают сказки: правила их священны, и все волшебные существа обязаны им подчиняться. Законы повторений: три, семь, девять. Ограничения: не пересечь текущую воду, гибельность света, нерушимость законов гостеприимства, власть, которую даёт знание имени. Зависание на бессмысленной работе и подсчёт рассыпанных зёрнышек. Страх холодного железа.
А вот люди в сказках могут на всё это плевать или цинично использовать в своих целях. Люди хаотичны и неопределённы. Мы можем стать кем угодно.
Мы всегда стремимся упорядочить внешний мир, но внутри мы и есть хаос. Мы продукт случайности, и мы поместили её на знамя, даже не подозревая об этом. Законы природы и волшебства — лишь инструменты, и когда мы смотрит на них, бесовский голос хаоса шепчет нам: а давай попробуем эти законы нагнуть.
(Кстати, чем больше хаос внутри нас, тем больше мы способны к созидательному творческому упорядочиванию во внешнем мире.)
И вот, будучи свободным хаосом, мы не обязаны соблюдать все эти дурацкие правила. Мы сами себе правила.
По крайней мере, мы-когда-мы-герои-сказок.
Мы есть ледокол, ломающий лёд. Будь это лёд волшебных правил или киберзащиты, неважно.
И когда мы создавали кибернетику, мы перенесли на неё свои представления о том, как устроенно волшебство — по правилам. Ну, потому что кибернетика и есть волшебство. Так мы воплотили его в реальности.
Исполнили мечту о волшебстве.
И теперь оно в самом деле повсюду.
Александр Прокопович:
«Мне всегда казалось, что некая функция автора — отдать. Создать и отдать.
[…]
СОЗДАТЬ И ОТДАТЬ. Есть нюанс, чтобы написано было так, чтобы было кому отдавать. Чтобы захотели владеть.»
Пост не об этом, не о том, что я почувствовала, но именно из-за слов «создать и отдать», я вдруг поняла, почему не хочу.
Сейчас объясню.
Это не совсем «вдруг», конечно, и не вчера началось; сколько-то там лет назад я написала диссертацию, прошла одобрение совета для защиты — и вместо этого поехала в Норвегию (ни разу не было, чтоб я о том решении пожалела). Там была совокупность причин, но я бы всех их преодолела, если бы захотела. Но мне было всё равно. Главное, что я сама знала: я написала то, что хотела и как хотела, а нужно ли это ещё кому-то, не волновало меня тогда.
Не волнует и сейчас.
Мне действительно, в общем-то, фиолетово. Это странно, да? Вроде бы создатель чего-нибудь должен мечтать, чтобы на это что-нибудь другие посмотрели. Обязательно посмотрели. Увидели бы её/его. «Пожалуйста, сделайте меня целым!» (с) любой писатель вообще.
Но я ведь даже особо не стараюсь, я что-то иногда куда-то посылаю, просто чтобы совесть не мучила. Потом я ставлю галочку: мол, сделано; но это неправда. Это даже не близко к тому, как нужно стараться, если в самом деле хочешь, чтобы тебя много читали. Мне всё равно: я написала, что хотела, а дальнейшее не особо-то значимо. Нет, мне приятно, когда печатают. Но я не стараюсь. Так не стараюсь, что меня действительно иногда грызёт совесть: наверное, надо?
(Да, всё это может быть всего лишь случаем «пожалуй, вариант номер три» (тут, на картинке, учитывая Ли Чон Сока и его завораживающие прозрачные уши, вариант номер четыре, конечно, предпочтительнее) — и я просто себя обманываю, чтобы не разочаровываться и т. д., и т .п., но непохоже, что так.)
Правда, всё это касается обычных вещей.
(Отступление. Есть ещё аргумент про свободу, разумеется:
«Гриша, [15.06.2022 0:35]
Зато я про Раджниканта хорошую историю в сети прочёл :).
Однажды, много лет назад, он решил сняться в биопике в роли какого-то известного индийского гуру, чуть ли не собственного учителя.
И, в связи с форматом, это должна была быть история про жизнь данного персонажа, до самой смерти. В конце герой заканчивал свой жизненный путь и умирал.
И фанаты Раджниканта были в ярости. Они объявили фильму бойкот, фильм с треском провалился.
С тех пор все навсегда запомнили, что Раджникант не может умереть в фильме, не имеет права.
Ольга arishai, [15.06.2022 0:37]
Потрясающе.
Что он прогнулся под кучку фанатов.
Вместо того, чтобы сняться в том, в чём хотел.
Гриша, [15.06.2022 0:38]
Но эта кучка фанатов размером с огромный штат.
Ну, он снялся в том, что хотел.
Просто народ не принял.
Ольга arishai, [15.06.2022 0:38]
Это не их дело.
Гриша, [15.06.2022 0:39]
Это сложный вопрос.
Раджникант — их кумир, а реальный старый лысый человек — всего лишь служитель этого кумира.
Ну, и они рупиями платят всё-таки.
Нельзя быть Суперзвездой в отрыве от фанатов, и всё такое.»
1. Раджникант и его фильмы.
2. Статус суперзвезды? Я вот думаю, что оно того вообще не стоит. Но здесь я сужу об опыте, которого у меня нет.)
Но есть вещи и не обычные; они важнее, ценнее, они лучше всего, но и там я не стараюсь что-то сделать, чтобы про них кто-то узнал. Почему? Этот вопрос меня давно занимал: если я ничего не делаю, выходит — не хочу этого на самом деле? А если не хочу, то почему? [Я ведь говорила тебе, что «тише! человек осознаёт свои чувства — с помощью карандаша, бумаги и кружочков» — это и про меня тоже?]
Так что «вдруг» я поняла вот что: я не хочу никому ничего отдавать, потому что оно только моё. Я создала это, и теперь оно принадлежит мне.
Я мечтала прочесть это с двенадцати лет, мечтала так сильно, что пришлось самой написать. Так почему я должна этим делиться?
«Создавать и не отдавать» — вот что я чувствую.
И, наверное, это странно.
В цикле про ингибиторов и всех остальных есть вот это: «На севере Галактики» / «Galactic North» (1999) [2303 — прибл. 40 000 годы].
Раньше него написаны только «Сон в растяжённом времени» и «Шпион на Европе», и Рейнольдс признаёт, что он, когда их писал, ещё не совсем знал, что это будет.
Зато датировка событий «На севере Галактики» (40 тыс. лет нашей эры, не хухры-мухры) выдаёт в нём рассказ-который-всё-объясняет.
И когда я это увидела, то сказала себе: «А-а-а! Узнаю брата Колю!»
Рассказ (лист А3 / пачка стикеров / кусок блокнота / старая тетрадь / бесконечный файл в самой важной папке / красные кленовые листья с вытатуированными на них тонкой иголкой никому не ясными знаками), который всё объясняет, — это вот какая штука: миг счастья, когда тебе вдруг приходит видение настолько огромное и масштабное, что потом ты двадцать лет не можешь из него выгрестись.
А главное — совершенно не хочешь.
Начитавшись про ингибиторов, я написала в феврале на сюрнонейм совсем плохой, но хотя бы очень короткий рассказ (и ещё один неплохой, но не про них, тоже очень короткий, и он никому не понравился, хотя в нём всё было правдой; зато мне стало немного легче, когда я это выплеснула). Сама я придерживаюсь иного взгляда на машины.
Поскольку сейчас я прочла из той вселенной всё, что было переведено, то нужно подвести итоги.
Во-первых, я, кажется, обожаю творчество Аластера Рейнольдса. Жалко только, я об этом не знала в тот год, когда он приезжал.
Мир космического рассеяния, где путь — почти всегда в один конец, потому что длится десятилетия, где ультранавты похожи на всю старую космическую фантастику сразу, а галактика (почти) обречена, меня завораживает. Болела я, кстати, всегда за сочленителей. Надеюсь, обитатели «Надежды» в самом деле выживут.
Во-вторых, да, Биоварь украли всё, что смогли. И что не смогли — тоже украли, только очень плохо.
Ну и в-третьих, романы у Рейнольдса странные, и выдержит их, возможно, только фанат. Повествование — как ровное поле, в конце которого внезапно оказывается обрыв, а потом гора. «Пропасть Искупления» — так и вовсе форменное издевательство. Три четверти романа не происходит ничего, что выглядит как значимое, старые герои исчезают в пустоте просто так, не то что без пафоса, а почти без оснований к тому, зато потом события несутся со скоростью «Ностальгии по бесконечности» и врезаются в читателя, как Силвест в нутро Гадеса.
Романы странные, а рассказы удивительные.
Мой любимый, правда, не отсюда, и это даже не «За Разломом Орла» (хе-хе-хе-хе), хотя, так уж вышло, тоже был экранизирован в «LD&R-1».
Рейнольдс пишет:
Вот это представление об истории будущего как о единой вымышленной сущности, намного превосходящей по размеру совокупность её частей, всегда оставалась со мной, и во многом именно поэтому мне так нравится этот жанр. Зачастую его принижают, списывая все на лень: мол, зачем изобретать новый мир, когда можно взять готовый из уже написанной книги. Не соглашусь. Как по мне, написать вторую историю об уже существующей вселенной обычно сложнее, чем создать новую с нуля. Приходится работать при заданных правилах, а это серьёзно ограничивает писательскую свободу. Коль скоро в первой истории вы упомянули изменившее мир изобретение, оно должно войти в текстуру второй, если только действие этой второй хронологически не происходит раньше. В последнем случае во второй истории нельзя упоминать детали, противоречащие логике первой. Когда вы пишете восьмое или девятое произведение для такого вот цикла, в вашем воздушном пространстве уже не протолкнуться. В определенный момент достигается порог, когда запихнуть что-то новое в хронику становится так дьявольски сложно, что писатель может все бросить и переключиться на что-нибудь другое. Думаю, всегда самое сложное – понять, добрался ли ты до этого порога.
Не знаю. Хочется сказать, что можно правила придумать такие, чтобы в них удалось вписать, что хошь.
Может быть, это только пока, но сейчас я что угодно могу подшить в истории Оси, а что не влезет — так то в Страну болот и камней. И я стараюсь этим не злоупотреблять, мне неловко, что я повторяюсь.
С другой стороны, кому это интересно и важно, кроме меня? Кто об этом хоть знает? Не правила ограничивают, а обнародование. Безвестность — вот рассказчицкая свобода.