В почтовом ящике лежал бульонный кубик.
На обёртке красовалась куриная голова с раскрытым клювом. Илья пригляделся: из клюва торчали зубы. Зубастая курица. Гений дизайна покрасил её единственный глаз в кроваво-красный цвет.
Кто бросит такое в почтовый ящик? Кто-то просто хулиганил, но… бульонный кубик — не сибирская язва, а всё равно чувствуешь себя жертвой и не знаешь, что делать.
Илья уронил кубик и брезгливо вытер пальцы о джинсы.
И только тогда заметил: от ящиков тянется дорожка перьев, когда-то белых, но теперь в грязи и бурых пятнах. Дорожка вела к двери квартиры первого этажа. Приоткрытой, кажется, двери.
Снег опять растаял, оттого январский вечер был ещё чернее. Илья с улицы увидел: окна лестницы на втором и третьем этажах темны, хотя вчера, вроде бы, светились.
Лифт не работал — ровно то, что хочешь получить в конце трудового будня.
Илья потащился по лестнице, прошёл второй этаж, повернул к третьему и понял: старается ступать как можно тише. Темнота не казалась пустой, напротив, в ней всегда что-то было. И всегда заставляло сердце биться чаще, напрягать слух; дрожью пробегало по спине. Так было с детства. А потом — тоже всегда — оказывалось, что бояться нечего. Что есть только игра воображения.
Илья вдруг вспомнил про бульонный кубик. За день это вылетело у него из головы, а теперь, конечно, выползло наружу. Зубастая курица с хищным оскалом и ненавистью во взгляде.
Он втянул голову в плечи… и пересёк границу темноты и света, поднялся на свой четвёртый этаж. Выдохнул, успокаивая сердце.
От лифта к его двери тянулась дорожка грязно-белых перьев. Дверь была приоткрыта.
В тёмной щели колыхалось, не падая, крошечное пёрышко.
Он бы побежал, но куда? Вот его дом. Мелькнула разумная мысль: он не запер дверь… или его обокрали. Простые объяснения. Он почти поверил в них.
И затем — затем он открыл дверь. На самом деле, он вовсе не хотел этого делать, но уже ощущал, что выбора у него нет. Так бывает, когда ты точно знаешь, что не нужно так далеко тянуться, или хватать вон тот провод, или что-то говорить. Знаешь, но знаешь так же, что неизбежно всё это сделаешь.
От ручки холодом протянуло по всей коже, он дёрнулся (голос в голове перечислял причины, по которым домой возвращаться не надо; ни одной разумной, только лишь страх во всех), сглотнул и переступил порог.
В квартире стояла душная тишина. Дверь в ванную была распахнута, прямоугольник тьмы смотрел прямо на него, и шевелился, и пах навозом, зноем, терпкими духами и затхлой водой. Тень тени ползла оттуда, цепляясь крошечными коготками за неровности старого линолеума.
Илья пискнул задушено и отступил, но что-то большое и тёплое стояло уже позади, дышало сипло и похрюкивало.
Острое и твёрдое ударило его в левое плечо, хрустнула кость, а он будто и не почувствовал ничего, потому что тень доползла до его ботинка и карабкалась теперь вверх, рассыпая вокруг себя жёлтый пух.
…Он очнулся и попытался подумать о чём-нибудь, но не смог; всё было обычным, но другим, и сам он вроде был чем-то рассыпчатым, обёрнутым в жёсткую бумагу, или другим, бьющимся за остатки себя с затхлой темнотой, или тенью, ждущей помощи, которая никогда не придёт, или тем, для обозначения чего он не помнил слов.
Наверняка он пока знал лишь одно: всё его тело теперь покрывали мягкие белые перья.
Годы назад (ох) на свет родились четыре сеттинга, созданные бросками Кубика. 
