Метка: ссылка

Страница 1 из 4
1 2 3 4

Оранжерея на краю света

Добавить комментарий

В рамках моей «азиатской программы» прочитала «Оранжерею на краю света» Ким Чоу Ёп (на самом деле, я хочу прочесть «Консультанта» Им Сон Суна (какое-то чудо, что его фамилию не переврали, как у нас принято, и не написали «Лим»), но МИФ почему-то отказывается продавать электронную версию, а бумажную, ну, забудем на миг, что теперь бумажные книги стоят как нефтяной танкер до разлива, бумажную мне некуда ставить, я могу теперь поставить новую, если только выброшу какую-то другую, и до той поры, как я не удостоверюсь, что «Консультант» стоит того, чтобы ради него выбросить хотя бы старого лукьяненку, я бумажную не куплю, шиш; короче, пришлось удовлетворить любопытство «Оранжереей…»).

«Каков он, мир будущего? Двадцать второй век, люди смогли пережить экологическую катастрофу: на планету опустилась смертельная пыль, изменившая экосистему всего мира. И когда, казалось бы, трагедии прошлого остались на страницах истории, в одном из городков разрастается необычная лиана, излучающая синеватый свет. Молодой эколог Чон Аён культивирует растения прошлого и пытается разгадать загадку мосваны, лианы, которая в свое время могла спасти весь мир от губительного действия пыли. Правда ли то, что ядовитый сорняк позволил людям выйти за пределы защитных куполов? Кто такие Ланганские ведьмы и какие тайны скрывает оранжерея деревни Илим?
История об эпохе Пыли, оранжерее и лиане, о сестрах, роботах и летающих автомобилях, о стремлении выжить, о людском эгоизме, высокомерии и других пороках, которые существуют уже очень давно и вряд ли исчезнут в будущем.»

Сейчас у меня есть такое впечатление, что корпус корейского языка не очень велик; пока одни языки копили по сто слов для одного и того же означаемого, корейский нагло продолжал обходиться формулой «один смысл — одно слово». Короче, он, возможно, не блещет лексическим разнообразием так ярко, как некоторые другие языки.

Может быть, я и не права. Но предположим, что да.

Ещё есть подозрение, что под многовековым гнётом китайского, корейский когда-то заимствовал не только эстетику иероглифического письма, но и своеобразный язык китайских мудрецов: иероглиф «гора», иероглиф «мышь», иероглиф «родить». Такое.

Короче, «Оранжерея…» — это грёбаный конспект. Меня это шокировало и восхитило, одновременно. Теперь я ещё больше хочу знать: а) вообще, норма ли это для корейской литературы, современной или в принципе; б) может быть, это норма для современного корейского янг-эдалт-самиздата (о как); в) может быть, ещё что-нибудь такое.

В плане лексики — ни одного толком эпитета, никаких образов и крайне скудные описания в духе «там стоит это, здесь лежит то, а тут летит вон то, и вон то красное». («Это», «то» и «вон то» — это три разных местоимения, утритесь языки, в которых для «вон того» специального слова нет.)

Очень странная композиция. Сюжет — никаких вам лесенок с синусоидами.

Я даже хотела написать, что будь это дорамой, могло бы сработать, но будь это дорамой, там оказалось бы намного больше соплей — и фигурально, и буквально, больше про отношения (родину, воздаяние и одержимость), переживания и характеры.

Сюжет не движется, он происходит… божечки, как это описать? Нет конфликтов и их разрешений, безусловно есть какие-то действия, но они просто есть, их не особо что-то влечёт и мало что из них вытекает, всё принимается, как должное, текст — это констатация, изложение: что случилось, кто что сказал и кто к чему как относится.

Мощный поток событий легко может быть ужат в куцый абзац.

И вот это меня так восхитило, что я аж позавидовала.

Нечто подобное — только намного более литературное — я видела, например, в «Железном совете». Каждое предложение плотное, как три слоя стальных листов. Книга в два раза тоньше «Вокзала на Потерянной улице», а плотность событий на килознак в десять раз выше. Так круто.

Я вот тоже хочу просто написать: «А добралась до города Б, где её ответили к В (лица у всех были одинаковые, по образцу Г), и в итоге только Д помог А избежать плена», а уже неделями пишу что-то вроде:

«И водчий с Керабой идут дальше. По коридорам и лестнице, наверх самой высокой башни. По дороге ещё два раза встречают они таких же людей — тот же облик, та же тень.
Ни одной женщины не видно в крепости.
Пока они не поднимаются на вершину, где в одиночестве плачет княгиня.
Слёзы текут по её щекам, но она будто привыкла и не замечает уже давно, что мокро её лицо. Наверно, не помнит даже, что когда-то было иначе.
(Если было.)
Мы ждали тебя, говорит княгиня. Драгоценная наша гостья с полуострова, из земель змеелюдов. Ждали, потому что твоё появление предсказала та, кто была здесь до тебя. Беловолосая женщина с острым взглядом. Ты ведь знаешь её?
Конечно, с волнением отвечает Кераба, не замечая, что водчий уже исчез, и здесь только она и княгиня, и слёзы хозяйки башни вдруг обретают золотисто-розовый отблеск, а пальцы на миг сжимают и отпускают тут же плотную матовую ткань длинного серого платья, и касаются быстро мехового воротника длинной накидки, и замирают у груди, будто прислушиваются к княгиньевому сердцу.
(Если оно там есть.)»

(И ещё княгиня так и норовит проползти в текст с заглавной, прям достала уже этим.)

АнтиØутопия

Добавить комментарий

Итак, утопия, антиутопия и дистопия не кажутся особо привлекательными. Вынесем за скобки реализм, ведь речь о будущем, о мечте, к которой хочется стремиться. (Хотя б к диатопии).

Должно быть что-то ещё. Как-то ещё нужно изображать будущее, чтобы не получить поздневековье, средневековье или безвековье (дистопию, утопию, антиутопию, соответственно). Вот космический коммунизм (+ ещё), если ему удалось пройти по тонкой грани и вылавировать между этими тремя монстрами, если ему удалось дополнительно не стать ни государством, ни Пожирателем, как мне его тогда называть?

Я придумала, что должно быть нечто, внешне схожее с утопией — но отрицающее её главную движущую силу, насилие над личностью. Но и не антиутопия с концлагерями или твёрдой валютой в крышечках. Анти-утопия.

Потом муж предложил писать это как в старом киберпанке: анти0утопия или анти_утопия.

А потом я поняла, что нужна антиØутопия.

Ноль с косой чертой* указывает, разумеется, на то, на чём стоит анархо-трансгуманизм: освобождение личности от общества через технологии.

Без технологий, нацеленных хотя бы в далёкой перспективе на квантовую магию, антиØутопия недостижима.

Как бы она ни выглядела при этом:

— так: когда мы все посмотрели первый «Аватар», один человек заявил, что вся эта система (в смысле — планета Пандора, на’ви и их жизненный уклад) — это искусственно созданный мир, где древняя, крайне высокоразвитая цивилизация решила просто отдохнуть, «иначе я не вижу как это ещё возможно», — сказал тот человек; и хотя я прекрасно вижу ещё и другие варианты, как это возможно, его прочтение тоже возможно, и вот оно будет антиØутопией);

— или, например, этак: техно-опера «2084» (+ радикальная прозрачность);

— ах, для «вон так» примера не придумалось сходу; но, допустим, пока Блистающий Пояс не стал Ржавым Ободом, демархисты стояли на верном пути (пусть до цели было ещё далековато).

Так что, четвёртое в списке -топий и единственное положительное состояние системы будет называться у меня «антиØутопия».

Тут вроде бы настаёт время её описать, но когда я об этом думаю, я думаю сразу же о другом: невозможно описать будущее. Каждая попытка — это то, что никогда не случится. Так я думаю уже лет двадцать, и жизнь только подтверждает, что мысль верная. Ни шиша из происходящего тут в последние годы я себе как-то вот так не представляла. Начиная с уханьской летучей мыши и ещё пока не заканчивая — продолжается этот ряд.

Никто не ждал ни испанскую инквизицию, ни такого будущего.

Там, где нужна для описания чёткость, я вижу размытый дождём образ по ту сторону стекла. Поскольку я не могу охватить его разом и разом же описать — и, что важнее, не хочу этого делать, потому что все попытки такого рода у людей выходят наивными в лучшем случае, а чаще смешными — вот поэтому я просто выхватываю куски и детали и превращаю их в сюжеты или просто отдельные фразы.

Я знаю несколько вещей, без которых антиØутопия невозможна, но больше знаю их как противоположности центральных идей каждой из трёх других -топий.

Если утопия — это контроль и насилие, то нужна свобода. Если антиутопия — это жестокость и дикость, то нужна доброта. Если дистопия — это плесень и липовый мёд, то нужна эволюция.

И тогда я снова прихожу к одной и той же формуле:

«На полях карты, будто напоминание, высечены знаки. Я веду по ним пальцем, «каменная» карта вибрирует в ответ. Временна́я шкала эволюции, волшебная формула. Стремление. Желание. Освобождение. […]
— Три слова, — говорит она, скосив глаза на меня, — чтобы описать миллионы лет кибербиоэволюции, которую мы прошли.»

Она звучит на все лады, но это всегда тот же мотив. В нём есть и четвёртая тема — найти сперва смирение, потом утешение, а затем и надежду в том, что «Это было навсегда — пока не кончилось».

В общем, я знаю, что хочу получить, пусть в данный момент не знаю туда точного пути. Но меня это никогда не останавливало.

—————————
* Тут роль «ноля с косой чертой» играет «о со штрихом», потому что это иначе мне это написать не удалось.

Пространство Откровения

Добавить комментарий

В цикле про ингибиторов и всех остальных есть вот это: «На севере Галактики» / «Galactic North» (1999) [2303 — прибл. 40 000 годы].
Раньше него написаны только «Сон в растяжённом времени» и «Шпион на Европе», и Рейнольдс признаёт, что он, когда их писал, ещё не совсем знал, что это будет.
Зато датировка событий «На севере Галактики» (40 тыс. лет нашей эры, не хухры-мухры) выдаёт в нём рассказ-который-всё-объясняет.
И когда я это увидела, то сказала себе: «А-а-а! Узнаю брата Колю!»

Рассказ (лист А3 / пачка стикеров / кусок блокнота / старая тетрадь / бесконечный файл в самой важной папке / красные кленовые листья с вытатуированными на них тонкой иголкой никому не ясными знаками), который всё объясняет, — это вот какая штука: миг счастья, когда тебе вдруг приходит видение настолько огромное и масштабное, что потом ты двадцать лет не можешь из него выгрестись.
А главное — совершенно не хочешь.

Начитавшись про ингибиторов, я написала в феврале на сюрнонейм совсем плохой, но хотя бы очень короткий рассказ (и ещё один неплохой, но не про них, тоже очень короткий, и он никому не понравился, хотя в нём всё было правдой; зато мне стало немного легче, когда я это выплеснула). Сама я придерживаюсь иного взгляда на машины.

Поскольку сейчас я прочла из той вселенной всё, что было переведено, то нужно подвести итоги.

Во-первых, я, кажется, обожаю творчество Аластера Рейнольдса. Жалко только, я об этом не знала в тот год, когда он приезжал.
Мир космического рассеяния, где путь — почти всегда в один конец, потому что длится десятилетия, где ультранавты похожи на всю старую космическую фантастику сразу, а галактика (почти) обречена, меня завораживает. Болела я, кстати, всегда за сочленителей. Надеюсь, обитатели «Надежды» в самом деле выживут.

Во-вторых, да, Биоварь украли всё, что смогли. И что не смогли — тоже украли, только очень плохо.

Ну и в-третьих, романы у Рейнольдса странные, и выдержит их, возможно, только фанат. Повествование — как ровное поле, в конце которого внезапно оказывается обрыв, а потом гора. «Пропасть Искупления» — так и вовсе форменное издевательство. Три четверти романа не происходит ничего, что выглядит как значимое, старые герои исчезают в пустоте просто так, не то что без пафоса, а почти без оснований к тому, зато потом события несутся со скоростью «Ностальгии по бесконечности» и врезаются в читателя, как Силвест в нутро Гадеса.

Романы странные, а рассказы удивительные.
Мой любимый, правда, не отсюда, и это даже не «За Разломом Орла» (хе-хе-хе-хе), хотя, так уж вышло, тоже был экранизирован в «LD&R-1».

Рейнольдс пишет:

Вот это представление об истории будущего как о единой вымышленной сущности, намного превосходящей по размеру совокупность её частей, всегда оставалась со мной, и во многом именно поэтому мне так нравится этот жанр. Зачастую его принижают, списывая все на лень: мол, зачем изобретать новый мир, когда можно взять готовый из уже написанной книги. Не соглашусь. Как по мне, написать вторую историю об уже существующей вселенной обычно сложнее, чем создать новую с нуля. Приходится работать при заданных правилах, а это серьёзно ограничивает писательскую свободу. Коль скоро в первой истории вы упомянули изменившее мир изобретение, оно должно войти в текстуру второй, если только действие этой второй хронологически не происходит раньше. В последнем случае во второй истории нельзя упоминать детали, противоречащие логике первой. Когда вы пишете восьмое или девятое произведение для такого вот цикла, в вашем воздушном пространстве уже не протолкнуться. В определенный момент достигается порог, когда запихнуть что-то новое в хронику становится так дьявольски сложно, что писатель может все бросить и переключиться на что-нибудь другое. Думаю, всегда самое сложное – понять, добрался ли ты до этого порога.

Не знаю. Хочется сказать, что можно правила придумать такие, чтобы в них удалось вписать, что хошь.

Может быть, это только пока, но сейчас я что угодно могу подшить в истории Оси, а что не влезет — так то в Страну болот и камней. И я стараюсь этим не злоупотреблять, мне неловко, что я повторяюсь.
С другой стороны, кому это интересно и важно, кроме меня? Кто об этом хоть знает? Не правила ограничивают, а обнародование. Безвестность — вот рассказчицкая свобода.

Осьминожья доктрина

Добавить комментарий

Вот взять осьминога.
Осьминог устроен иначе.
Каждая заметная часть (ноги) осьминога весьма самостоятельна.
Части нашей нервной системы самостоятельны намного меньше, пусть даже в каждой из них сидит хоть крошечная, но частичка сознания. Но у нас есть и царь в голове, центр ЦНС, а если часть от нас оторвать, то она не сможет действовать отдельно. Сознание выскользнет из неё и распределится по той целостности, что осталась.
В осьминоге нет никакого царя, это скорее координатор или даже фасилитатор, а заметная часть (нога) осьминога после отделения от целого сохраняет собственное мнение. И всё это не мешает осьминогам видеть сны и сбегать из запертых клеток. У осьминога есть ум и хваталки — две важнейшие штуки для перехода к разуму. (Им не хватает кое-чего, конечно; большей продолжительности жизни, (эу)социальности… — но кто знает, что будет через миллионы лет.)

То есть жёсткая централизация и вертикальная иерархия не обязательны для эффективных систем. Можно руководствоваться и осьминожьей доктриной.
Система общин. Узлы — координационные органы, инфохранилища, медиаторы. Распределённое кибербиосознание. Специализация, репутация, равенство, горизонтальная иерархия. Я думаю об этом, когда думаю о землях из адаптации Времени Сновидений. В этом всегда было что-то осьминожье — в растянувшейся по Млечному пути сети колоний, собранных пятичастным Потоком. И в устройстве отдельных земель, по крайней мере тех, что сохранили и развили идеи самой первой. Осьминожью доктрину.

Метатекст

Добавить комментарий

Люди, которых мне нравится слушать, выпустили новый альбом. Попытались в песнях рассказать историю — сказку. И, понятно, это дело вкуса, но вот на мой — этот альбом самый слабый, что они делали когда-либо.
И я такое вижу не впервые: когда общая концепция поглощает отдельные части. Система пожирает элементы, вместо того чтобы родить из себя эмерджентность.
Увязнуть в концепции — в серии [работ], в глобальной идее / высказывании, в связях, пренебрегая элементами, — очень просто. Но в настоящей системе, в той, которая больше простой суммы элементов, последние могут существовать и без неё, в этом фокус. Они самодостаточны — способны к существованию, к выживанию. И при этом соединённые вместе, поставленные рядом, друг над другом, друг за другом, ещё как-то размещённые в реальном или виртуальном (воображаемом) n-мерном пространстве, они порождают метасмысл.
Только тогда это всё по-настоящему работает. Когда при соединении рождается дополнительный смысл, а не смысл вообще. Когда у элементов есть характер, а не только общая цель.
Меня это волнует, потому что много лет я занимаюсь этим (оно когда-то захватило моё воображение и уже не отпустит) и пришла к выводу: для меня, как для художницы (в широком смысле) и зрительницы (в широком смысле), всего интереснее именно такие системы. Каждый рассказ-главу-композицию-картину-и т. п. нужно писать так, чтобы это была отдельная история. Тема, сюжет, арки, высказывание, подходящий героям ритм, выдох в конце — элемент можно вынуть из контекста, и всё сохранится и не исказится.
А потом можно вернуть контекст, собрать мозаику, и родится как минимум одно дополнительное измерение. Это метатекст.
Вот на него стоит работать. Это не так просто, а с повышением разрядности всё сложнее. Но оно того стоит.
Даже если число людей, ради которых я это буду делать, окажется равно только мне самой.
Потому что именно в таком построении для меня и заключается красота.

Четыре танца с миром

Добавить комментарий

Допустим, человеческое общение с миром (включая Самость, Другого, социум и Вселенную) имеет четыре аспекта, канала, стороны, составляющие… в общем, четыре способа с миром станцевать.

Для описания танцев используем две дихотомии — «коллективное-индивидуальное», «объективное-субъективное», где субъективное — это созданное человеческим разумом и только им и поддерживаемое — и построим матрицу:

Объективное работает с внешним миром — Вселенной. Субъективное — с миром, рождённым человеком, «второй природой» (мерзотненький термин).

Коллективное принципиально разделимо с социумом, индивидуальное — принципиально нет. О нём можно рассказывать, но его невозможно передать без искажений. Перейдя от одного носителя к другому, эти инфоконструкты / мемы или их комплексы неизбежно мутируют. Мемокомплексы коллективного настолько устойчивы, что мы называем их уже иначе.

Какие четыре способа понимания мира рождает эта матрица?

Объективное коллективное — способ познания внешнего мира, который принципиально можно разделить с другими без искажений. Чтобы достичь такой возможности, люди веками придумывали специальные способы записи этой информации, её апробирования и актуализации, в целом человечество достигло здесь кое-каких успехов. Человечество в целом — именно так, потому что отдельные товарищи всё ещё думают, что можно опровергнуть постулат о скорости света, проведя эксперимент с фонариком в своём сарае, стоящим посреди великого нигде. Или что эволюция — это теория.

Мы называем этот способ наукой, и только наука описывает известную нам Вселенную максимально (из доступного нам уровня) объективно, потому что только наука постоянно рефлексирует, ставит под сомнение и проверят саму себя. Остальные каналы — нет, но они и созданы не для объективных представлений о внешнем мире.

Объективное индивидуальное занимается рефлексией известных человечеству вещей о внешнем мире. Оно всегда будет опираться на науку, чтобы рассказывать, что вообще это всё значит для тебя, меня, нас как человеческих существ. Глядя на мир, оно выдаёт не формулы (ну или «ненастоящие» формулы) или теории, а истории о принципах диалектического развития, принципиальной (не)познаваемости (без «не» и с «не» — это одно и то же) Другого, нагруженности восприятия или тела как памяти. Эти истории кажутся объективными, но передать их в точности другому человеку невозможно. Любая философская мысль, будучи изречённой, никогда не будет полностью разделена поклонниками философа, даже самым ярыми, даже если они искренне верят, что следуют учению вплоть до последней буквы. Просто потому, что описанное словами, всегда подвержено интерпретации (а восприятие нагружено, ага).

Субъективное коллективное придумал Юнг. 😀 Ну не совсем, конечно. Но он придумал факт существования субъективного коллективного, и с тех пор оно в самом деле существует. Потому что именно так оно и работает. «Общее место», так бы мы могли назвать его, если бы не звали коллективным бессознательным. Общее место, коллективный ландшафт ментальной бездны, границы известного мира (всё, что мы знаем, существует, и существует оно только потому, что мы о нём знаем; всё принадлежит нам, до чего мы можем дотянуться восприятием, и всё оно — источник первородного бульона коллективного бессознательного). Общее место, наша субъективная коллективная реальность, намного более адаптивна и неустойчива, чем объективный внешний мир, изменчивость имманентно присуща ей, но она сохраняет всё, что когда-либо существовало.

(Я назвала её Сферой, когда писала «Тепло»:

«Я скучал по глубине. По её бесконечному теплу. Нам всем не хватало Сферы, пока она была отключена. И мы создавали маленькие сферы единства, лежали голова к голове, наши аугментации заряжались, а пространство стиралось между нами, оставалась тягучая река, что струилась сквозь нас, общие мысли, единство и братство-сестринство, вера в правое дело; сомнения не таяли, как по волшебству, и не заживали за миг и без следа раны и кровавые мозоли, но жить становилось теплее.

Когда ты не один, всегда теплее.

То, что сделали со мной в том комплексе, навсегда оставило меня посреди ледяной равнины.»)

Первоначальные образы, архетипы, первичные источники коллективного субъективного — это наши тела. Генетически закреплённые паттерны, универсальные врождённые проявления аффектов, следствия нашего устройства и нашего способа размножения, рождения, движения, роста, ориентации в пространстве, нашей принадлежности биосфере, системе Земля-Луна, Солнцу, Млечному пути, законам Вселенной. Поэтому эти первичные образы общие — они принадлежат нам как виду, именно они пробуждают наше мышление и, в первую очередь, его высшую функцию, творческое воображение, схожим у всех людей образом.

Первичные инфокомплексы не расщеплены. Они рождены до того, как на растущего человека опускается расщепляющая «прошивка» эпохи Гутенберга. И проявляют себя в полной мере при следующем обновлении — установке «прошивки» невиртуальности. Начало наших мифов есть наше тело. Их нынешний финал — осознание заново того, что мы и есть тело, материя, что больше ничего нет. Осознание собственной холистичности.

Образы не умирают, они лишь развиваются, прорастают, ветвятся и продолжают влиять на каждого и всех вместе. Общее место (пере)создаётся постоянно, как каждый человек снова и снова рассказывает себе свои воспоминания, перекраивая свой личный, крошечный миф, меняя своё прошлое, так и человечество делает это для себя постоянно. Но все версии Общего места, все «прошивки», которые человечество создавало для себя в процессе построения цивилизации, никуда не деваются. Потому что времени в Общем месте нет.

Образы Общего места подвержены интерпретации, но всё же, благодаря своей давней истории, устойчивы и понятны большинству людей [для более поздних и узких мемокомплексов-архетипов — людей одной культурной традиции] интуитивно.

Субъективное индивидуальное — это крошечное Общее место на одного. Личный миф. Собственная вера в чудеса. Вера. Как и объективное индивидуальное, оно принципиально неразделимо с другими. Вера всегда принадлежит только одному человеку, а боги у каждого свои. И даже сложенные вместе множество индивидуальных вер не становятся монолитным единым механизмом. Потому что это вообще не механизм. Это чудо, выросшее на коктейле из страха темноты, из возвращения солнца и продуцируемых человеческим мозгом волшебных веществ. Ощущение прикосновения к божественному — разрешение неразрешимого конфликта в попытке осознать нечто невероятно огромное, бесконечное и совершенно прекрасное — объективный внешний мир.

И поскольку восприятие нагружено, двух одинаковых таких ощущений не существует.

 

Все четыре канала необходимы нам для счастья, причём такими, чтобы они находились в динамическом равновесии. И каждый из них должен заниматься только своей частью. Потому что если подходить к епархии одного из каналов с методами другого, ничего хорошего не выходит. Вообще никогда. Вообще. Одна только шиза.

Принцип Роберта (ранее «Вид и разум»)

Добавить комментарий

Вообще, это изначально было о том, что носитель разума — вид в целом, а не отдельная особь, и в одиночку быть разумным невозможно; но это вроде как секрет Полишинеля и общее место, так что чего снова об том говорить.

Потом, судя по логам от февраля 2018 (невинное допандемийное время, ых-хы-хы), сохранённым в файликах, я прочитала ещё одну статью про ворон и придумала сравнивать унификационную доктрину развития социума (a.k.a. принцип Роберта* / «Розы и Червя») и индивидуалистическую. В первом случае отдельные особи получаются тупенькими, но социум в целом крепко и безопасно организован (эусоциальные насекомые, рыбы и — так у меня и написано — вирусы; я не представляю себе социум вирусов, если что; я даже не считаю их живыми, считаю высокоорганизованным фактором внешней среды; но факт: вирусы эффективные в плане выживания, но тупенькие). Во втором социум накрывает эффект эмерджентности, умные элементы системы многократно повышают то дополнительное слагаемое, на которое система больше суммы своих частей. Но стабильность системы действительно снижается. Если верить статье про воронов, в какой-то момент это всё может привести к коллапсу общности.

Будучи той, кто я есть («да здравствует Хаос, мать и отец» и «хорис синора»), я всегда буду считать, что риск того стоит. Отбор социумов так же естественен, как и видов.

«Ольга arishai, [13.02.18 20:56]

Возможно, стоит говорить о том, что для более простых существ унификационный принцип социума более эффективен.

Это позволяет им выжить.

Но мы не знаем, позволит ли это им вырастить себе разум.

Может ли разум быть создан на базе унификационного социума?

Вот где-то здесь лежит то, что опровергает принцип Роберта.

Слишком сложные системы, принимая на вооружение унификационный принцип, не поднимаются на следующую ступень, а проигрывают гонку с Зеркальной королевой.»

Нельзя перейти идиографический барьер, будучи тупеньким социумом. Впереди у такого только жизнь насекомых. Полезных и важных существ, без которых мир был бы другим, но обречённых сгореть, когда солнце разбухнет.

В общем, Роберт был не прав.

 

=====

* Собирая ссылки, я обнаружила «межавторский цикл «Роза и червь», где приквелы и сиквелы пишет теперь Александр Некрасов**, и Гриша рассказал мне, что:

«Гриииша, [22.11.2021 18:18]

Это он предложил идею про интеграцию и отупение. [Уточнение: возможно и гипотетически.]

Я каждый раз ссылаюсь на его идиотскую концепцию, что люди изобрели земледелие, когда стали разводить людей ради еды.

В последний раз — в ангелах-членодевках, кажется.

Он один раз оставил у меня коммент, и теперь это его роль в истории.»

Так что, возможно и гипотетически, и принцип стоит называть именем gans2. Ну или как комету Чурюмова-Герасименко.

 

** Я открыла роман-приквел, и там первое слово — «солнце», первое предложение о том, что солнце делало, половина первого абзаца — описание погоды. Короче, я бы первые пять предложений вычеркнула. И про то, что стадо от тюков освободило именно свои спины, а не чужие, тоже. И вместо «стада» написала бы, что это конкретно за животные, а то может те самые люди, которых разводили ради еды, откуда нам знать.

=====

читать дальше «Принцип Роберта (ранее «Вид и разум»)» →

Штрихи 2021

Добавить комментарий

В этом году я рисовала для Штрихов (вообще это уже второй раз, но о первом лучше не говорить 😁). Почитала рассказы людей, которых я знаю, и выбрала те, от которых у меня в голове щёлкнуло и вспыхнули картинки.

И поскольку один из этих прекрасных рассказов назывался «Нигредо», а я очень люблю алхимическую символику, что-то — это всегда «что-то» 😀 — подтолкнуло меня следовать этой линии. Рассказов было четыре, был ещё пятый в это серии — мой, так уж сложилось, и потому получились классические нигредо, альбедо и рубедо, а ещё стадия Ириды и до кучи зелёный лев.
Конечно, совсем альбедо нарисовать не вышло, пришлось ограничиться мягкими цветами. Зато на рубедо и правда есть то, что можно считать философским камнем в оригинальному рассказе.
В общем…

1. Нигредо — «Нигредо»


1.5 стадия Ириды («павлиний хвост») — «К чему мне эти минуты»


2. Альбедо — «Птичье сердечко»


3. Рубедо — «Предельный импульс»


А зелёным львом стала обложка для «Внутри — туман».

«Только лишь гости»

Добавить комментарий

Годы назад (ох) на свет родились четыре сеттинга, созданные бросками Кубика. Прямо здесь можно прочесть о том, как всё началось, и о том, как в то время выглядел Сеттинг №2 (в нашей внутренней кухне носящий тэг «некроальвы»).

Но достаточно знать, что в основе лежат тетраксис «люди-эльфы-гномы-орки», варианты общественного устройства в Мире без Героя и очень странная история про четыре типа цивилизации (рождённая Переслегиным уже в то время, когда он стал не торт).

И ещё то, что когда Гриша придумывает новый сеттинг, я его присваиваю, переиначиваю, как мне нравится, и рассказываю о том, что лично мне кажется важным. Кради у лучших, все дела.

 

Семь лет назад я написала первую часть истории про некроальвов, спустя год вторую. И только этой весной наконец-то закончила третью. Я держала в голове эту историю довольно долго, пока не поняла, о чём же она на самом деле. Ну, в конце концов, время пришло.

«Только лишь гости» — история о незваных гостях, поиске общего языка и о том, что, как говорит Орден, хуже смерти.

 

Когда люди прибыли сюда, здесь уже были не только автохтоны — совершенно иные, от мировоззрения до биологии, но и другие «гости», такие же пришельцы, будто вынырнувшие из людских кошмаров.

Пытаясь выжить в новом доме, люди разошлись в разные стороны: одни назвались цвергами и спустились в туннели и каверны, другие остались людьми и построили стены, реальные и ментальные. Альвы, пришедшие в этот мир ещё раньше, нашли третий путь: они не живы и не мертвы, стабилизированные и заключённые в коллективный разум Братства. А автохтоны, которых люди прозвали троллями, снова и снова пытаются изгнать из своего дома непрошенных гостей.

В очередной раз людской Орден планирует экспансию к северным морям, и первый шаг на этом пути приведёт обитателей планеты к последней возможности понять друг друга.

Повесть можно прочесть на моём сайте, литмаркете, автор.тудей или продамане.

Что есть в «Только лишь гости»:

— конфликт двух видов и четырёх народов, что пытаются ужиться на одной планете;

— далёкая колония в далёком будущем;

— любовь (а как же без неё);

— менталисты, коллективный разум и свобода воли;

— стабилизированные некроальвы, страшные богатыри и ещё более страшные тролли.

Снижая транзакционные издержки

Добавить комментарий

Вступление, часть первая, побольше: вообще, я злой человек, это правда, но нижеследующий текст никак не связан с моей злостью, обидой или чем-то таким, если вы вдруг, не дайте боженьки, так подумаете. Скорее это попытка посмотреть на ситуацию глазами Чёрного рыцаря, персонификации природного равновесия, — того самого персонажа, который приходит, если не сработала Невидимая нога рынка (а она приходит, когда бессильна Невидимая рука). Может, мне лично эта история не очень нравится, чисто по-человечески (а может, и нравится, кто знает; как читательница я давно жажду отмщения).

Вступление, часть вторая, поменьше: ниже я говорю в первую очередь об издательских гигантах; с маленькими, особенно специализированными издательствами история другая (тоже грустная, но не по их вине).

 

Источник

Экономика всегда старается снизить транзакционные издержки. Чем проще и менее затратен путь блага от производителя к потребителю, тем довольнее экономика в целом. (Транзакционные издержки, особенно временные, вообще никто не любит.)

Эн лет назад появление к жизни издательской системы было вызвано именно этим стремлением. Проще всего оказалось для экономики аккумулировать сперва плоды творчества авторов в одной точке, где будут решены все организационные вопросы по печати и первоначальной дистрибьюции, а потом отправить эти плоды в путь к читателям. Потому что сам автор определённо потратит слишком много времени (как минимум), чтобы по одной печатать и рассылать книги читателям. Да и читатели тоже не готовы слишком долго ждать, да ещё и платить больше, когда можно заплатить меньше (в том числе, за счёт снижения предельных затрат, т. е. эффекта экономии на масштабе, пусть он и не бесконечен). А ещё информационная составляющая, конечно же. Авторов много, как про всех узнаешь? Ну и некоторый гарант качества, абы кого не напечатают (на самом деле, конечно и печатали, и продолжают печатать в непотребных количествах… «Мы строчим годами кошмарную шнягу, любое говно издаётся в бумаге» ©).

А потом Галактика Гутенберга приказала долго жить. Настало время нерасщеплённого восприятия, и всё такое.

Но главное, появилась возможность убрать посредника. Снизить транзакционные издержки прям ну вот совсем, приравнять их к стоимости передачи информации и потребления электричества. То, что служило для экономии на транзакциях, превратилось в ненасытную утробу, Хрустального человека, пожирающего божественную искру в живых существах, помесь Мамоны и Ваала.

Веками между «эн лет назад» и «а потом» единственным истинным вкладом издательской системы в экономику были посреднические услуги. Это удавалось маскировать, но нет, никаких дополнительных благ издательская система создать не способна по своей природе. И вот случилось страшное: посреднические услуги перестали быть востребованы (за исключением двух областей: а) специальная и научно-популярная литература; б) переводная литература — оплатить работу переводчика и покупку прав на издание — это тяжело для читателей, слишком большая сумма за раз; но почти не сомневаюсь, что и это будет решено, потому что экономика всегда стремится снизить транзакционные издержки).

Информационную функцию издательская система старательно пытается скинуть на авторов. Отказывается чуть ли не от последнего, в чём от неё ещё мог быть толк.

Есть организационная, да. Корректура, редактура, оформление и вёрстка, дистрибьюция. Что-то можно покрыть своими силами или за относительно небольшие деньги, другое — нельзя или только за большие. Но альтернативная, прорастающая через загнивающую, посредническая структура нащупывает пути решения и этих задач — с минимальными транзакционными издержками. Ну что поделать, если, ведомая гравитацией, река всегда выбирает самое простое русло в имеющемся ландшафте.

(Теоретически могла бы остаться рекомендательная функция, но поскольку продукция издательств сейчас выглядит как сплошная альфа-книга, то здесь все полимеры давным-давно просраны. Неужели я хочу сказать, что такие тексты не имеют права на существование? Да нифига. Если люди хотят их читать, то эти тексты должны появляться. На специально организованных сервисах. Откуда их и вытаскивают для публикации в бумаге — что совершенно бессмысленно. Как пытаться заставить рыбу отбивать чечётку в «Мулен Руж». Эти тексты могут и даже должны существовать, я не осуждаю, а напротив, приветствую: всё, что помогает людям меньше ощущать дыхание экзистенционального страха, необходимо. Однако ж всякой вещи место и время под небом. Лучше (и прибыльнее) всего эти тексты, а также их авторы и читатели, чувствуют себя на специально созданных и очень удобных ресурсах, зачем брать самиздат (в понятии уже отдельного жанра, а не вообще всех текстов, что лежат на соответствующих ресурсах) и печатать на бумаге — вопрос без ответа. По какой причине читатель, имея возможность заплатить 100 р. за электронный текст (бонус: долой захламление дома и спасаем деревья; бонус системы: общение с автором и другими читателями, библиотека, скидки, чёрт лысый в ступе), решит вдруг заплатить 500 р. за бумажную версию того, что никогда не будет перечитывать, я не знаю. Экономистка хохочет во мне, глядючи на эту наивность. Какое уникальное благо вы хотите поставить по этой цене? Что, чего нельзя получить за 100 р. в электронной версии? Это не артбуки, не шикарные подарочные издания, не уникальный, единожды за столетие написанный текст, который человеку ну просто захочется иметь в бумажном виде, чтобы поставить на полку, смотреть на корешок и радоваться, что он, человек, живёт одновременно / в одном мире с той (тем), кто написала(-л) такую потрясающую историю. Серьёзно, как вы сами для себя-то формулируете ту выгоду, которую должен получить ваш покупатель? Или в самом деле этого не делаете, да? Как мы тут все и подозреваем?

Ставить на товары широкого потребления с крайне высокой эластичностью по цене, когда твои конкуренты создают намного более эффективную дистрибьюционную систему, позволяющую к тому же снизить цену для конечного потребителя, а у тебя в руках только заржавевшая выдохшаяся древняя печатная машинка, создающая на выходе книги по цене золотых слитков, — делать вот это означает рыть себе могилку собственными руками, и вовсе не под дулом пистолета, а так, из любви к декадансу. Теперь-то поздняк метаться, сложилась система-то… «Мы строчим годами кошмарную шнягу, любое говно издаётся в бумаге» © (Да, я знаю, что процитировала это во второй раз.)

И вот только что прозвучал монолог моей мегазлой, читательской части. Вернёмся к True Neutral.)

В судорогах агонии система перешла границу, которую переходить было нельзя, отсюда и прискорбное падение качества, и ебанутые цены (да, они во многом складываются — сюрприз — из тех самых транзакционных издержек), и пренебрежительное отношение к авторам (представьте на минуту, что случается с предприятием, которое ни в грош не ставит и постоянно кидает своих поставщиков) и — ещё большее — к читателям (и снова, представьте предприятие…). Началось всё так давно, что сегодня систему уже не спасёт ничто. Тут не то что агонию не остановить: речь не об агонии, а о гальванизированном мертвеце.

Невидимая рука опустила беспомощно руки, Невидимая нога посмотрела на всё это и сыграла Трандуила, остался последний агент Природного равновесия.

Так что за углом, с заряженным дробовиком в руках, ждёт систему Чёрный рыцарь; стреляет же он, надо сказать, без промаха и всегда прямо в мертвячью голову.

10 книг, которые меня изменили

Добавить комментарий

10 книг, которые меня изменили

Эту тему я подсмотрела у Саши Богданова.
Не все пункты состоят из одной книги, часто там авторы. Облако их творчества, откуда никак мне не выделить единственную книгу. Хотя иногда удавалось назвать произведение (или два), ставшее для меня символом столкновения с этим облаком.
И ещё: конечно, «книги, которые нас изменили» — это почти всегда и на бо́льшую часть о детстве. Всю жизнь мы перевариваем и развиваем то, что впитали личинками, когда разум был чистым, открытым и пластичным. И меня радует, что до сих пор я сталкиваюсь с книгами (культурными единицами) и людьми, способными в чём-то меня изменить.

1. «Таинственный остров». Заставил меня поверить, что решение и выход есть всегда. До него я прочитала про приключения Робинзона Крузо, и на их фоне «Таинственный остров» поразил меня тем, что теперь я называю оптимистичной верой в человеческие упрямство, стойкость и предприимчивость, в разум. Мы люди, мы всегда находим выход.

2. «Каникулы на Пенелопе». Моя иконка для обозначения творчества Булычёва. «Каникулы…» здесь символизирует все истории про Алису и её друзей, а именно «Каникулы…» выбраны за живую планету Пенелопу. Точно знаю, что с тех пор я верю, что живое вокруг всё. И что именно эта мысль по длиннющей цепи ассоциаций и путём в тысячи и тысячи шагов привела меня к историям про наблюдателей.
Детская фантастика Булычёва раскрыла передо мной мир космического будущего. А свойственная творчеству Можейко светлая доброта угнездилась в моём подсознании и до сих пор, видимо, позволяет мне сохранить надежду хоть на что-то. Хотя сегодняшний мир делает всё, чтобы эту надежду задушить.
(Я должна тут добавить, пусть это не имеет отношения к космическому будущему, что «Спасите Галю!» Булычёва — вещь, которая напугала меня сильнее всего. Я была мелкой, но уже читала к тому времени всякие разные страшные истории, однако эта буквально лишила меня сна. Я о том не жалею.)

3. «Были они смуглые и златоглазые» / «Вино из одуванчиков». Первый рассказ — как раз в той же цепи, что началась с живой планеты Пенелопы. Мы — часть того, что вокруг нас, мы связаны с планетой неразрывно, мы принимаем форму дома, в котором живём. И так и должно быть.
«Вино из одуванчиков» — о том же самом, просто другими словами.

4. Книги в жёлтых суперобложках от издательства «Северо-Запад». В моём сознании это одна большая книга. И эта книга меня переформатировала, потому что я вдруг поняла, что оказывается можно ещё и так.
(Чётко помню, что первыми были «Колдовской мир» и «Всадники Перна» — от «Всадников…» я прочла только первые три книги. Потом какой-то старшеклассник в библиотеке просветил меня, что книг этих стопицот, и больше я их не читала. И более того, с тех пор если узнаю́, что в каком-то сюжете книг стопицот, тут же теряю к нему интерес.
Несколько лет назад вспомнила о «Всадниках…» и зачем-то пробовала посмотреть «Арфистку Менолли», не вынесла и двух страниц. Читать такие вещи получается только в детстве, пока ещё не настигла профдеформация.)

5. «Путешествие к Арктуру» Дэвида Линдсея. Позже этот роман сложился в моей голове со «Сказкой о Прыгуне и Скользящем» (которую стоило бы поместить в список, если бы она была книгой; я знаю, что книга тоже есть, но это уже совсем не то), а ещё с «Играми, в которые играет я» и прочей невозможной мутью, что я внезапно прочла в восемнадцать, и навсегда гностицизм стал темой, которую я обожаю, о которой могу писать в любой момент времени и в которую не верю и не верила ни на секунду.
Но первым было именно «Путешествие…». До того, как я вообще узнала слово «гностицизм» или концепцию лживого Демиурга, роман Линдсея потряс меня, одновременно, непрозрачностью встроенного туда безумия и совершенным катарсисом в конце, когда Крэг называет своё настоящее имя.

6. «Слепой убийца» — это тоже иконка, за ней стоит почти всё, что написала Маргарет Этвуд. Я начала с «Орикс и Коростеля», на тот момент последнего её романа, а потом прочла всё переведённое, начиная с начала, т.е. со «Съедобной женщины». Затем я годами ждала «Беззумного Аддама», не зная, что жду именно его. «Слепой убийца» был и остаётся пиком и таким же совершенным катарсисом, как настоящее имя Крэга; слова про то, что именно движет историю по извилистому пути, наверное, описание всего моего творчества. Потому что счастливых историй не бывает.
Да, это вторая сторона меня: я не потеряла оптимизма, усвоенного из книг в начале этого списка. Но я также впитала и горечь, о которой мне рассказали п. 5 и п. 6.

7. «Галактика Гутенберга» Маршалла Маклюэна навсегда повернула меня к понимаю развития разума как нескольких переходов через барьеры восприятия (идиографические барьеры, хе-хе, если угодно),

и

8. «Лабиринты мира» Германна Керна (которые намного больше, чем масштабное исследование истории лабиринтов, это песнь о древнем мифе, вечной борьбе между героем и чудовищем, ведь «в лабиринте человек встречает не чудовище, в лабиринте человек встречает себя») сделали миф лабиринта центральным в моей собственной мифологии,

а после

9. «Фотография как…» Александра Лапина (которую я прочла трижды, и первый раз не поняла ничего, а второй раз поняла что-то, и в третий раз во мне что-то сдвинулось, на счастье или беду, уже и не скажешь; надо, пожалуй, ещё раз прочесть) я больше не могу без сложных чувств смотреть на большинство фотографий, а я даже не фотограф, зачем мне это, но теперь уже ничего не поделаешь.

10. Трилогия Южного предела (человек, решивший в русском переводе назвать это «Зоной Икс», вот стена, ты знаешь, что тебе с ней делать) Вандермеера в этом списке потому, что, как я написала в начале, ещё есть книги, способные что-то изменить во мне до сих пор, и «Ассимиляция» точно одна из них. Так сложилось, что мои литературные вкусы чётко делятся на этапы (в своём великом самомнении назову их даже эпохами), и последний, нынешний, начался где-то около Вандермеера.

Бонус: не книга, но «Ультрагимн» Олега Титова. Единственный конкурсный рассказ, который поразил меня настолько, что я ссылаюсь на него в своих собственных текстах, он есть в моём внутреннем монологе, и, в конце концов, я запомнила его название — я других названий конкурсных рассказов не помню, даже если они мне по-настоящему понравились. Исчезают из памяти сразу после конкурса.
И это при том, что я даже не была обязана «Ультрагимн» читать. Но что-то меня толкнуло под руку, и единственный раз в жизни я прочла после конкурса рассказ-победитель (интуицию не пропьёшь).

О «Гномоне»

Добавить комментарий

ник харкуэй гномонВ этом году целых две шикарные книги прочитаны, подозреваю, это исчерпало на них годовой лимит. Как всегда — ещё и полгода не прошло, дальше будет попадаться непойми что.

В общем, я прочла «Гномон» Ника Харкуэя«Гномон» Ника Харкуэя. Он (автор) мне ещё по «Миру, который сгинул» понравился. Но «Мир…» не совсем моё, хотя было круто.

«Гномон» — вещь в плане смыслов, которую могла бы придумать я сама: «загадочный протагонист», вложенные реальности, машины и люди, свобода и ответственность, ассоциации-связи-соединения-хаос. Сплетающиеся истории, сюжетные прыжки во времени и пространстве, а в итоге всё не то, чем кажется, но вы же с самого начала это знали?

В кое-то веки удалось прочесть это, написанное кем-то другим. 😀 То, что Харкуэй считает правильным, очень близко к тому, что считают правильным я. Не только в «Гномоне», но и в «Мире…» тоже. Есть вещи, жертвовать которыми нельзя. Нет таких целей, да и «целей мы почти никогда не достигаем, у нас есть только средства».

Как и после «Сияния» Валенте, мне сейчас не очень хочется читать что-то ещё. «Гномон» — огромная книга, и я провела с ней много времени — и срослась. Провела весьма активно: обдумывая прочитанное, сверяя намёки и отсылки, размышляя, какие связи случайны, а какие значимы, кто есть кто. И так было с первых же страниц. Для меня разбираться в хаосе, на ощупь искать в нём истину, строя гипотезы, проверяя и отбрасывая, — любимое дело. «Гномон» — внешне огромный кусок хаоса, созданный умным человеком со сложноорганизованным мышлением и на самом деле нанизанный на ключевой посыл, исходящий фракталами, ветвящийся и многомерный, но всего один, и поиск его, зерна, который посадил автор, чтобы вырастить это дерево, единое в сотне миров, — это буквально лучший тип чтения, который я знаю.

(Слегка портит впечатление периодически спотыкающийся перевод, и, да, я понимаю, что то была адская работа. Но вряд ли автор предполагал ещё один слой защиты для текста, ещё одно испытание: угадать, где неправильно согласованы члены предложения или поставлены лишние «не», пробиваясь при этом через шероховатости текста, местами написанного не совсем по-русски. Конечно, далеко не тот уровень ада, в какой превращена была вторая часть Трилогии Южного предела Вандермеера, но всё же.)

Мне нравится, что авторы, чьи книги я сейчас люблю больше всего, живут в одно время со мной, думают о тех же вещах и примерно в той же парадигме. Что они умные и сложные, и говорить с ними через их книги — особый вид удовольствия. Грустно, что я не могу найти такую же — сложную и о тех вещах, о которых мне хочется говорить, — фантастику (именно фантастику, а не прозу) на родном языке, выпущенную хоть каким-нибудь бумажным тиражом; не потому, что её нет — я не верю, что во всей нашей большой, пусть и не очень густонаселённой стране её нет — а потому что хрена лысого её кто-то напечатает.

Про то, куда пойти

Добавить комментарий

Мор (Жанна Пояркова) пишет:
«Меня нередко спрашивают, куда отправлять тексты, чтобы их издали. В издательства, ребята… […] Куда отправлять, зависит от жанра и темы. Т.е. если вы написали фантастику про попаданцев, идти в «Ад Маргинем» не надо, вам тогда в «Армаду» (Альфа-книгу) или «АСТ». […] Если вы пишете детские рассказы про котов, вам там [в «Астрели»] тоже будут рады: http://www.astrel-spb.ru/arkhiv-novostej/5616-astrel-spb-otkryvaet-otbor-detskikh-skazok-pro-kotov-dlya-novoj-serii.html =D
Нонфик можно попитчить в «Бомборе», «Альпине» и «МИФе»… […] Современную прозу принимают во многих местах. […] Если вы не чураетесь разного трэша и любите соревноваться, заходите сюда https://author.today/contests Детективы принимают во флагманах, также можно сюда http://www.cnpol.ru/become.php Для детской литературы есть свои точки, мелодрамы пристроить проще всего. Ну и так далее.»

Ну и так далее.
Я внимательно изучила список и поняла, что у меня остались вопросы.

Ну то есть, если кто, например, пишет фэнтези про попаданцев (фантастики про попаданцев не бывает, да и фэнтези одно на пятьдесят, если повезёт), так его ждут повсюду, от «Армады» до прекрасных самиздатовских сайтов. Попаданцам, литРПГ и ромфанту везде у нас дорога — если судить по спискам новинок на Фантлабе.
Нет, я понимаю, что конкуренция там теперь огромная, и мало уже просто написать про попаданцев, надо уже и хотя бы сносно написать, а лучше почти хорошо (но не слишком, а то так можно и в ЦА не попасть), да и вообще даже если кто чего написал и куда отослал, это не значит, что его издадут, и это адский и бессмысленный труд, результаты которого НЕ останутся в вечности, а для 99% даже не будут (нормально) оплачены, и так далее, и тому подобное.
И я сразу признаюсь, что я про попаданцев, а также литРПГ и ромфант написать неспособна. Во мне что-то не так повёрнуто.

Но серьёзно: если кто пишет про попаданцев, или нон-фикшн, или уж тем более современную прозу (вот чего ждут реально везде, правда, неизвестно зачем), то, люди, какого лешего вы вообще мучаетесь на тему, куда послать рукопись?
Во всюду (так же можно говорить, да? ну если было нельзя, то теперь можно). Опубликуют или нет — это уже другой вопрос.

Меня интересует то, что не попало в список.

Например, вы написали историю в трёх частях, каждая страшнее предыдущей, с морем отсылок и пробирающим до дрожи тиканьем бомбы (она взорвётся). Куда вам пойти?
Или вы написали историю про будущее далёкой колонии, настоящую утопию, каких больше не делают, а в нашей стране и вовсе не пишут, потому что этика и мировоззрение там неместные, а из краёв победившей цивилизации. Куда вам пойти?

Или, простите, что я сейчас о себе, вы написали историю,
о том, «какими мы станем? что мы вспомним? что будет в конце?»,
и о том, что эволюция не заканчивается, ни человеческая, ни машинная, ни наша общая,
о любви (обязательно), правда, в основном о потерянной,
об одном чуде,
о цивилизации и том, что её истончает,
разворачивающуюся от центра на пять с половиной временных планов и ещё немного в Безликом пространстве машин (а поскольку вы безумны, то главы о прошлом по своей форме восходят (реинкрудируют, хе-хе) от пересказа пересказа, дневника и потом радиопьесы к сценарной записи),
и всё это на 1,4 млн зн. (да, да, по-хорошему нужно делить на два тома, там даже есть, где разделить), потому что, как было сказано выше, вы безумны
(и вообще это левая часть триптиха, и правая точно будет — нужно только её перепи… отреда… ох ты боженькамойрогатый, и центр, и центр уже разворачивается перед вашими безумными глазами полотном от края до края, от петли до петли, через непреодолимый пролив времени, через вечные сны Алхеринги, и вы плачете, зная, что не в человеческих силах освоить такой объём работы, да что ж со мною не так).

Вот куда вам с этим пойти?

И допустим, вы не знаете даже не то, что вам с этим делать, а где что-то такое можно было бы прочесть, потому что вообще вы любите читать на эти темы, а ещё сложные по форме вещи, но что-то российских авторов с такими темами и, гм, формами, в изданном не видать, есть ещё, конечно, переводные — и слава богам, что есть, хотя там тоже нужно быть осторожнее, потому что иногда это Вандермеер или Тидхар, а иногда вам подсунут и Збешховского, да ещё и с рекомендациями хороших людей подсунут, а внутри… В общем.
В общем, «Золотой пуле» повезло быть изданной, а нам всем повезло ещё больше, что она есть и существует (она сейчас попала в лонг-лист АБС-премии, так что давайте держать кулачки). «Люди по эту сторону» вышли в Ридеро, и мало кто про них знает (но зря).
А я вот что-то последние полгода в полной растерянности.

Трое

Добавить комментарий
Трое (комикс о странствиях, встречах, машинах и космосе)

Я не удержалась и сверстала инктябрьский комикс в единое целое. С обложкой и подписями.

Увидев в конце августа нынешний промпт, я в первую голову вспомнила, насколько тяжко было год назад не столько рисовать, сколько рисовать что-нибудь. Без связей между рисунками.

Мой мозг страдает в отсутствии связности. Связность — его мания. Моя.

И мне всегда проще сделать что-то, если я вижу за этим историю.

Так что я и сделала историю.

А поскольку это моя история, то она, разумеется, а) о странствиях, б) встречах, в) машинах и космосе. Я такая зацикленная. 😀

Но зато в ней есть хэппи-энд. Несмотря на то, что это моя история.

Комикс в pdf (43 Мб): Трое (комикс о странствиях, встречах, машинах и космосе).

Трое (комикс о странствиях, встречах, машинах и космосе)
Трое (комикс о странствиях, встречах, машинах и космосе)
Трое (комикс о странствиях, встречах, машинах и космосе)
Трое (комикс о странствиях, встречах, машинах и космосе)

Примеры страничек:



Запирающий мемокомплекс

Добавить комментарий

Мемокомплекс-то — это просто: «Стратегия выживания мемов, таким образом, такая же, какой была у первых клеток на заре формирования земной жизни: создавать многоклеточные организмы. В чём-то мемокомплекс подобен многоклеточному существу, и именно поэтому его жизнь более продолжительна, а сам он более устойчив к воздействию внешней среды. Чем старее и обширнее мемокомплекс, тем сложнее его разрушить.» (https://neo-tatiba.ru/идиографический-барьер/переход-через-хелькараксэ/разум-мемы-и-архетипы-§1-часть-1/; я люблю себя цитировать, а вы?)

Мемокомплекс — конгломерат мемов, объединённых вокруг одной корневой идеи. Ядра. «Коремема», как сказали бы мы на студенческом форуме в 2001 году. От Коремема отходят корешки и ложноножки, каждый носитель добавляет что-то своё, и так это чудище распространяется и размножается. Всё, как всегда. Поскольку это комплекс, а не отдельный мем, он сложен и разнообразен в проявлениях, а если прожил не один десяток лет (веков), то и многослоен. Тогда его первоначальный коремем может быть очень далёк от своей текущей трактовки.

Мемокомплексы повсюду, мы живём с ними в головах, действуем в их рамках, управляем ими, а некоторые из нас, самые информационно влиятельные, ещё мемокомплексы и ненароком создают.

В целом это просто часть нашей жизни.

Но как почти всё в ней, мемокомплексы могут быть истинными хтоническими чудищами.

Абсолютно все такие чудища были и будут запирающими мемокомплексами.

Стратегия выживания мема в целом — это занять место в голове носителя и никому это место не отдавать. Занято, проходите дальше. Конечно, рано или поздно, кто-то это место всё равно отнимает. Но запирающие мемокомплексы особенно искусны в том, чтобы занимать всё доступное место и превентивно отрезать человека от источников информации, через которые могут проникнуть потенциальные конкуренты — другие мемы и комплексы.

Запирающий мемокомплекс, ЗМК, меняет призму восприятия человека. Теперь через неё проходят только родственные ЗМК мемы, а всё остальное просто остаётся в зоне игнорирования. Человека, одержимого ЗМК переубедить нельзя. Там, где у обычного, неодержимого человека остаётся «зона свободы информации», у человека одержимого сидят сторожевые и очень зубастые мемы ЗМК.

Этот человек просто ничего не слышит.

А не слышит он потому, что ЗМК стал основой его мира, его мировоззрения. Так человеку кажется.
читать дальше «Запирающий мемокомплекс» →

Страница 1 из 4
1 2 3 4