Одиночество непохожести, невозможности найти хотя бы второго того же человека, не идентичного, конечно же, но достаточно близко — вот это сводит с ума героя «Другой химии». Его жажда близости всегда неутолима, а ветви — как бы далеко он их ни тянул — ощущают лишь пустоту.
И когда он начинает подозревать, что всё не совсем так, что в его прошлом есть то, что он сам не может вспомнить, он, конечно же, пускается на поиски. В свой маленький (или не такой уж и маленький) квест.
Но находя других — тоже потерявших кусок своей памяти, людей, очевидно связанных с ним, он каждый раз получает отказ.
Никто не хочет помнить, как будто нечто забытое несёт в себе ещё и опасность.
Подходя ближе, одинаковые полюса тут же отталкивают друг друга.
Найти того, кто похож на тебя, и ощутить с ним близость — совсем не одно и то же.
«Я могу восстановить абсолютно всё — загрузиться из бэкапа, как сказал бы Тит. Я воскрешу «чужого» Бомбы, и Лео снова станет самим собой, его бедный разум вернётся к нему полностью. Я могу…
Я вижу себя.
…Как мне ответить на вопрос, что мною движет? Раньше это всегда был страх одиночества. Да он и остался. Жажда мести? Или может быть то, во что я никак не могу поверить до конца? То, что у меня было и было отнято?
Ведь… есть ещё кое-что, что я теперь помню — стоя перед изменчивым, подёрнутым рябью пейзажем, под проливным дождём, под палящим солнцем, метановым снегом, звёздным ураганом. Я помню, зачем звонил Третьякову — кого я хотел привести в сообщество.
(И тогда Первый добрался бы до неё — через меня. И мог бы добраться до многих и многих, у его жадности не было границ.)
Она забыла меня — на время, как и я её. Но теперь-то я помню.
Я помню также, к чему мы все подошли, к какому этапу Великого Деланья, перерождения души, кем мы становились. Помню, к чему подошёл я.
И что утратил.
И я думаю, смогу ли я обрести это снова, если потяну за серебряные нити? Кем я стану после и буду ли ещё способен на…
Не потеряю ли я что-то незаметное, но слишком человеческое, если дам «чужому» волю?»