Грэм Джойс «Как бы волшебная сказка» (СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2015)
По слухам, когда человек пересекает границу между реальностью и волшебством, он забывает о своей прошлой жизни. Он принимает правила другого мира и однажды сам превращается в кого-то иного. Поэтому так трудно оттуда вернуться: чтобы стать человеком вновь, Тем Лину нужна Дженет.
Но что если память остаётся? Или если нет никакой Дженет с её бескорыстной и жертвенной любовью, а есть только люди, что пытаются убедить вернувшегося с той стороны: всё это только в твоей голове и ты не тот, кем себе кажешься?
Тара Мартин ушла и вернулась. В том странном мире, среди чудного волшебства, прекрасных мужчин и женщин с диковинными нравами, рядом с человеком (нечеловеком?), возжелавшим её всем своим древним сердцем, она не потеряла образ дома. Вернулась к родителям, старшему брату и оставленному любимому.
Вот только в нашем мире прошло двадцать лет, а май сменился декабрём. И тот, кто завлёк Тару в страну фей, вернулся вместе с ней и вовсе не собирается её отпускать, а значит её близкие в опасности.
Так думает сама Тара.
Остальные всеми силами пытаются убедить её в обратном. Они хотят услышать настоящую историю — о секте, бродяжничестве и насилии. Не понимая, что через это сами становятся психологическими насильниками.
Конечно, времена изменились, теперь в сказки о подкидышах, украденных детях, людях, заблудивших в Эльфляндии, никто не верит. Если ты рассказываешь такие истории, тебя больше не отправляют на шоковую терапию, но и только-то. Жестокость прикидывается доброжелательным участием, но по факту не изменилась. Это всё то же желание навязать одну-единственную картину мира, желание унифицировать всё и вся, вылечить во что бы то ни стало. Это всё та же жёсткая безальтернативность субъективной реальности, и она по-прежнему выдавливать на край тех, кто рискует стоять на своём.
Близких, к которым спустя два десятка лет вернулась блудная дочь, можно понять. Они рады, конечно, они рады, но как поверить в эту фейскую историю? Конечно, ну конечно, всё было иначе, и пусть есть вещи, которые не объяснить ложными воспоминаниями и ПТСР, но эти нестыковки отбрасываются в сторону. Потому что никто из нас не готов кардинально пересмотреть свою логичную и нормальную картину мира без веской на то причины. Родные заставляют Тару признать, что она врёт или ошибается, потому что им это нужно, чтобы защитить себя, не её.
И пока окружающие пытаются добиться от Тары правды, она рассказывает нам и им волшебную сказу.
Для Грэма Джойса, как будто, никогда не составляло труда передать холодную чуждость другого мира — чуждость и притягательность. Не наделить его приторной красотой и порхающими феечками с розовыми крылышками, не превратить его в нечто противоположное — привлекательное и отталкивающее одновременно, как гигеровский чужой или дельторовский Пан, а показать иной способ бытия. Ни доброе, ни злое, просто иное. И это иное ощущается не менее настоящим, чем наш мир — точные детали, яркие персонажи, живая речь; вообще, книги Джойса — это книги, порождающие ощущения.
В них отдаться иным правилам кажется герою (героям) таким простым, а в какой-то момент — и вовсе самым логичным выходом. Те, кто сопротивляются, желая сохранить что-то, что называют «это я», попадают в ситуацию пата: им всё равно нет пути назад, родная реальность их больше не принимает.
Кто хоть раз увидел мир иначе, распознаётся теперь как чужой. Кто посмеет встать на сторону изгоя, с тем мир расправится быстро и со знанием дела. Именно это и будет грозить человеку, сумевшему всё-таки принять Тару — без вопросов, недоверия и с истинной любовью.
Или нет?
Это была ещё одна прекрасная черта Грэма Джойса как автора: в своих историях он давал читателю право не выбирать, где правда, а где иллюзия. Обе версии событий существуют одновременно и обе истинны. В «Как бы волшебной сказке» этот посыл особенно чёток: что здесь происходит? Мы действительно видим два мира? Или ложь, самообман? Или, быть может, метафору?
А какое это имеет значение?
Право на выбор, право на собственную субъективную реальность и право быть услышанным — для меня «Как бы волшебная сказка» неожиданно оказалась именно об этом. Когда люди отвергают наш опыт, мы становится невидимыми и нам остаётся только сбежать в Эльфляндию.
Кто бежит к фейри? Тот, кто не вписывается. Тот, кто «слишком прекрасен для этого мира». Те особенные девочки, меняющие реальность своим присутствием, как Тара, или её племянница, или Сьюзи, Лиз Данн, Лора Чейз… Они редко когда бывают счастливы и по большей части — по вине окружающих.
Общество всегда желало и будет желать контролировать своих членов — не только их действия, но и мысли. Это естественное проявление инстинкта самосохранения, а кроме того субъективная реальность безумца приводит к жертвам. У серийных убийц и диктаторов тоже есть своя субъективная реальность. Но именно их существование, их разрушительная деятельность и показывает, что контроль над субъективной реальностью ни черта не работает.
Работает воспитание в людях доброты, ответственности и понимания, что каждый имеет право быть собой.
Так что я за анархию и конец подчинения. Объективная реальность общая и разделимая, но наша субъективная реальность — наше неотъемлемое естественное право, и пытаясь отнять у нас это право, пытаясь контролировать наши представления о мире, общество убивает нас. А значит — и самого себя.
То, как мы видим мир, должно быть так же важно, как и то, каким он является «на самом деле». Ведь действуем мы, исходя и из первого, и из второго.
Почему людям так тяжело принять, что кто-то называет вещи иначе или видит их иначе? Почему это должно становиться предметом обсуждения, понимания или защиты? Почему бы просто не признать свободу за другими и за собой тоже быть тем, кем ты хочешь быть?
Просто перестать обращать на это внимание. Не принимать, понимать, поддерживать и так далее, а признать как существующий факт и оставить в покое. Искреннее безразличие — возможно, единственно правильная реакция.
Наверное, это отголосок одного из вечных вопросов: что важнее — мотивы или поступки? Я не знаю. Я знаю только, что если человек никому не приносит вреда, мне всё равно, верит ли он в то, что он вампир, или в монотеистического бога, или в фей, или даже в то, что все, кто верит во что-то такое, — глупцы. Мне всё равно. Если же он приносит кому-то вред, то мне тем более всё равно, по какой причине он это делает и из каких убеждений или побуждений. Мне всё равно.
Если и есть на эти вопросы ответ, в нём для нас нет ничего лестного. И, конечно, мы не изменимся, ничто не сдвинет нас с места, а наш страх перед иным навсегда останется нашей истинной сутью.
Такими мы выглядим в глазах существ с той стороны границы. И именно поэтому финал у волшебных сказок должен быть один.
Рано или поздно, несмотря на любовь «израненной, милой, стареющей» Дженет, Тем Лин исчезает во тьме.