Я собираю вместе то, что в разное время было написано мною о её книгах. Первая часть — путь архетипов.
Вторая должна быть о трилогии.
Но вообще это вряд ли когда-то закончится. Я продолжаю мысленно возвращаться к этим книгам снова и снова.

6 декабря 2007 года

Та, кто плывёт по подземной реке. История в картинках

«В зале мумий целоваться запрещено».

Отсутствие гармонии, архетип 1: почва имеет тенденцию истощаться

«Съедобная женщина» / «The Edible Woman»

1969, рос. изд. 2004 (и 1981?)

«Хорошенько охладите поверхность стола… а также продукты, посуду и кончики пальцев…»
Текст от 02 марта 2006: «Чёрт его знает, о чём книга; там слишком много всего, слишком много артефактов, удачных фраз, образов, сцен, чтобы свести это к единому знаменателю, вбить в одну тему. На обложке написано, что книга «предвосхитила феминистское движение», но это фигня. На обложке ещё разная чушь написана, в основном на основе надёрганных цитат, которые без контекста, естественно, лишены смысла. Автор, на мой взгляд, пишет умные книжки буквально о том, что видит, о нашем мире, о нашей кривой социальной реальности. И она всегда предельна точна в описании этих вещей. И всё то, что происходит с людьми (как в этой книге) или с миром (см. далее) в её текстах, удивительно логично и предопределено нынешним положением вещей; в конце концов, это всегда заканчивается тем, что простое побеждает сложное, разум начинает уничтожать себя, как слишком организованная, но нестабильная система. Нестабильной эту систему делает всё та же кривая социальная реальность. Вкратце: спасения нет :)».
Ага. Однако есть ещё кое-что.
Я теперь чувствую, о чём книга; надеюсь, никто не спросит, чем чувствую.
Я возвела Этвуд на пьедестал, нет, я придумала ей статус, и теперь могу находить в её книгах всё, что моей душе угодно.
Слишком много ролей, слишком давно мир встал с ног на голову, чтобы можно было безболезненно примирить себя настоящую с тем, что подразумевают эти роли.
«— Мэриан! — наконец с ужасом воскликнула она. — Ты же бунтуешь против своего женского начала!
Мэриан перестала жевать. Эйнсли смотрела на неё сквозь чёлку, упавшую на глаза, в которых читалась обида и даже упрёк. Как ей это удаётся — эта оскорблённая добродетель, эта невыносимая серьёзность? Можно подумать, Эйнсли исповедует нравственные принципы «нижней дамы».
Мэриан опустила глаза. Безногий торт навзничь лежал на блюде, кремовое лицо бессмысленно улыбалось.
— Глупости, — сказала Мэриан. — Я просто ему торт.
Она вонзила вилку в торт и аккуратно отделила голову от туловища».
Языческий ритуал, интуитивное решение; и смысл прямо противоположный — смирение с тем, чего нельзя изменить, сколько не примеряй маску «цивилизованного» мира. Ни одна оболочка, ни одна клетка не выдержит этого, и будет сожрана истинной тьмой; когда тебе грозит гибель, вторая сторона — та, что с острыми зубами-саблями, когтями тигрицы и ненасытностью моря, неизбежно проснётся, держи её не держи.
А потом можно будет снова притворяться, что не знаешь, кто же плывёт по подземной реке. Я о том, что в конце и начале книги, в тексте от первого лица, та же самая интонация, что и в «Мадам Оракуле», а значит, эти книги об одном и том же.
Мэриан выбрала свою судьбу, но эта судьба ей совершенно не подходила. Всего-то — неподходящий мужчина. Ну ладно, два неподходящих мужчины. То, чем Мэриан была, оказалось так надёжно сковано, спрятано, заперто на сотни замков, что у этой сущности не осталось иного выхода, как уничтожить свою тюрьму — саму Мэриан.
Но эта, первая книга — самая спокойная, в духе архетипа; гибнет только сама женщина. На этой «дороге смерти» ей остаётся всего-то пара шагов. По счастью, почти исчезнув, растворившись, она заставляет проснуться инстинкт самосохранения. Нежелание принимать свои истинные желания едва не доводит Мэриан до гибели.

Отсутствие гармонии, архетип 2: смех, слёзы и подземная река

«Мадам Оракул» / «Lady Oracle»

1976, рос. изд. 2005

Чёрт, ну это — это книга про любовь.

Честное слово, это дамский роман. То есть, вот автор «Орикс и Коростеля», «Съедобной женщины» и «Рассказа Служанки» однажды написала женский роман. Правда, тогда она была автором только «Съедобной женщины. Но, как бы, она ведь всегда была Маргарет Этвуд; а это значит, что она не могла быть написать дамский роман. Нет, если бы захотела, то могла бы — те страницы, которые написаны курсивом, это вполне подтверждают; на самом деле, кто угодно может написать дамский роман, при условии склонности к писательству и наличия хотя бы лёгкого намёка на способности. Даже я могу, хотя когда пыталась однажды, то плакала от смеха. Впрочем, это означает, что на самом деле я не могу это сделать, краска букв размоется от моих слёз.
Написать дамский роман об иллюзорности личности, об эскапизме и о том, как легко и приятно (читай — «сложно и трудно») быть женщиной (читай — «быть собой»), я тоже не могу; потому что я не Маргарет Этвуд и потому, что такой роман уже написан и повторения ни к чему.
А вообще, я знаю, за что я люблю её книги; за то, что она понимает. То есть, она знает, как всё есть на самом деле, как сложно балансировать на тонкой леске под куполом цирка, сохранять равновесие в этой двойственности — между фантазиями и нефантазиями, между «хорошим мужчиной» и «способностью танцевать», между «человеческим» и «природным». Чувствовать себя кошкой — и зверем, и домашним, очеловеченным существом. Когда всегда есть два голоса — один ратует за подземную реку, круговорот жизни в природе и зов плоти, крови и инстинктов, а другой — за чуждый социальный мир, где время вдруг линейно, и есть правила, в которые нужно вписываться, хотя тебе никогда не понять их причин. И над всем этим, вбивая последний гвоздь, — арахисовая шелуха мира в последней стадии развития, одним словом, эпохи динозавров. А голоса той, кто плывёт по подземной реке, и той, кто стоит за плечом, могут и затихнуть, если гора шелухи станет слишком объёмна.
Да, но «Мадам Оракул» — это всё равно дамский роман, написанный с соблюдением почти всех правил и традиций; наверняка, лучший из них — потому что самый умный и самый правильный.
«— Я имею в виду, вот вам название, — пояснил Стержесс. — «Мадам Оракул». В яблочко! У меня нюх на такие вещи. Женское движение, оккультизм и тому подобное.
— Не хочу печататься, если книга на самом деле не очень хорошая, — заявила я. Это было на третьем «Кузнечике», и мне начинало казаться, что мною пренебрегают. А ещё я вспомнила об Артуре. Что он обо всём этом подумает? Об этом горестном, но страстном и, как я теперь понимала, нелепом романе между женщиной в лодке и мужчиной в плаще, с огненным взглядом и зубами-сосульками?»
«Я впорхнула прямо в разбитое стекло — босяком, естественно. Вот вам и бабочка. Оставляя кровавый след, я захромала в комнату за полотенцем. … Либо танцы, либо любовь хорошего человека. Но ты боялась танцевать из-за нелепого страха, что тебе отрежут ноги, чтобы ты больше этого не делала. Ты преодолела свой страх, танцевала — и лишилась ног. И хорошего человека тоже — он бросил тебя за любовь к танцам.
Но я выбрала любовь, мне был нужен хороший мужчина; кому не угодил мой выбор?»

Отсутствие гармонии, архетип 3: замкнутый круг извечной тоски

«Мужчина и женщина в эпоху динозавров» / «Life Before Man»

1979, рос. изд. 2005

Ну что сказать про перевод названия? Вообще, теоретически, красивая, в какой-то мере отражающая верхний смысловой слой книги, фраза. Про верхний смысловой слой: «Динозавры не собирались вымирать; если бы их спросили, они, наверное, сказали бы, что собираются жить вечно. … Жестокость мимоходом, тяготы выживания, смутные привязанности, любовный треугольник, дети, рутина. Даже самоубийство не вырвет тебя из замкнутого круга… . А динозавры — вымерли. Может быть, они вымерли от тоски».
От такой тоски, в какую неизбежно погружаются герои книги лишь потому, что они люди и им нужно как-то существовать, — от неё в пору, в самом деле, вымереть. А какой ещё выход? Книга так и начинается — с самоубийства; самые сильные уходят, когда попадают в эти сети. Это ведь не их битва, и они не победят в ней; они ведь думают, что бой идёт за них, а битва за власть. Здесь самый слабый из другого лагеря обладает такой силой, какой им и не снилось. А у них есть только один способ нанести существенный удар — исчезнуть из борьбы; но по правде их будут помнить недолго. «Отвратительный, глупый, детский поступок. Как ребёнок в истерике разбивает куклу. …Ты хотел, чтобы я плакала, чтобы горевала, сидела в кресле-качалке, держала платок с траурной каймой, слезоточила кровью. Но я не плачу — я злюсь. Я так зла, что просто убила бы тебя. Но ты успел раньше». Через полтора года они уже достаточно померкнут в памяти, а тот, кому они нанесли удар, выживет.
Сила сильных иллюзорна. Лишь стоит им зайти не на свою территорию, сойти с линейного пути, ввязаться в этот круговорот, и они погибнут. Здесь иные правила, иная стратегия, иные интересы; здесь они — разменная монета, даже если официально считаются ценным артефактом. «Трудно поверить, что её мелкий поступок имеет такие ощутимые последствия для других людей, пусть и немногих. Хотя всё прошлое состоит из осадка таких поступков: миллионов, миллиардов поступков. … Но как бы он ни отреагировал, Леся знает: её окончательное решение не будет зависеть от него».
Есть место, где наши миры соприкасаются; всё остальное — по обе стороны нейтральной полосы, слишком опасно для обеих армий. Там, за полосой, ты окажешься в одиночестве, окружённым не людьми, а кем-то из эпохи динозавров, древними тёмными существами, не знающими пощады друг к другу и к тебе. Не надейся на цивилизованность; мельничные жернова и законы природы не знают цивилизованности.
И тогда приходит тоска; замкнутый круг; ты живёшь в тёмном лесу, из которого нет и не будет выхода, если только тёмные существа не заключат между собой перемирие. «Что они будут делать через двадцать лет? … В один прекрасный день они, может, станут бабушками. Лесе в голову приходит новая мысль: напряжённые отношения между ними усложняют жизнь детям. Надо это прекращать».
Это борьба за власть. Это борьба за власть между теми, кто мечтает вовсе не о войне, а о крепкой руке, которая вытянет на нейтральную полосу. «Это же пропаганда. Она совсем не хочет стоять в очереди, чтобы научиться бросать гранату, она не собирается работать на молотилке, у неё нет желания участвовать в групповой критике или чтобы кучка других людей диктовала, что ей думать. Не это тронуло её до такой степени, что она роется в сумке, ища салфетку, клочок бумаги, что угодно — вытереть слёзы. Её растрогали невинные рядки брюквы, точно светящейся изнутри, обыкновенные помидоры, осыпанные хвалой, гроздья винограда, изображённые во всём своём прозрачном многоцветии. Как будто они этого заслуживают. Элизабет вытирает нос. Если ей захочется посмотреть на виноград, она пойдёт в продуктовый магазин. Ей туда надо так или иначе, потому что дома ничего нет к ужину. Китая не существует. Но ей так хочется перенестись туда». Нейтральной полосы, похоже, больше не существует, это только мечта. Это «Life Before Man».
А «life before man» — это, между прочим, непереводимая игра слов.

Отсутствие гармонии, архетип 4: зов крови и безумие. Часть первая, исключительно женская, сюрреалистическая

«Рассказ Служанки» / «The Handmaid’s Tale»

1985, рос. изд. 2006

«Иаков разгневался на Рахиль и сказал: разве я Бог, Который не дал тебе плода чрева?
Она сказала: вот служанка моя Валла; войди к ней; пусть она родит на колени мои, чтобы и я имела детей от неё».
Это борьба за власть. В этой борьбе всегда выигрывал тот… в этой борьбе всегда выигрывала та, которая подтверждала свой статус; теперь оказывается, что этот статус можно банально украсть, если использовать в своих целях иной источник власти. Но как бы это не выглядело со стороны, какие бы социальные формы не принимало, речь всегда будет идти об одном и том же: древний страх и древний статус.
Только у этого страха есть обратная сторона: оказаться Служанкой статуса, иметь только одно назначение и потерять связь с Той, кто плывёт по подземной реке. Страх оказаться в мире абсурда, мира, замкнувшегося на самовоспроизведении — бессмысленном, бесцельном, утерявшем иллюзию оправданности существования.
Но эта тема только для тех, кто вообще видит в этом проблему. А вот другая: все события, все наши чувства, вся боль, трагедии, победы, устремления — пепел. История приберёт всё. И пусть не пугает диссонанс между тем, сколько ваша жизнь значит для вас и сколько она будет значить для того, кто сделает её одним из многих, многих материалов для научной работы.
На расстоянии события становятся фактами.
На расстоянии жизнь превращается в историю. На самом деле, это ведь не имеет никакого значения — что там разрывало тебе сердце. Или за что там боролись силы «добра» и «зла». Для будущего это не имеет значения. Вот и всё.
Вот что должно пугать. Всё остальное — всего лишь спецэффекты, отвлекающие от главного. Древний страх и временная победа над ним — каждый вздох, каждый удар, каждый… ребёнок.
Время нивелирует всё. Только время бессмертно, потому что оно и есть — смерть. И остаются только архивные записи.
«Благополучно ли достигла наша автор внешнего мира и зажила новой жизнью? Или её обнаружили в чердачном убежище, арестовали, выслали в Колонии или к «Иезавели», или даже казнили? Наш документ, по-своему красноречивый, по этому поводу хранит молчание. Можно вызвать Эвридику из царства мёртвых, но не заставишь её ответить; и, обернувшись взглянуть на неё, мы лишь на секунду улавливаем промельк, а потом она ускользает из нашей хватки и исчезает. […] Есть вопросы?»

Бонус. Отзыв на первый сезон экранизации. 21 октября 2017
Сначала фраза от оголтелого фаната: (злорадно) хе-хе-хе, всё залажали.

Не всё, конечно. Но пошли по лёгкому пути. Взять и отобразить всего один, внешний слой повествования, было очевидным и самым простым решением. Ну, это они и сделали.
А меж тем самая, может быть, леденящая кровь часть книги — это второй документ, комментарий историка, своего рода послесловие. И от него тянется мостик к прекрасному как небо, букероносному «Слепому убийце» («Что движет историю вперёд по извилистому пути? Утраты, сожаления, горе и тоска.»). Так же, как от основной части тянется мостик к настоящему рассказу служанки — «Она же Грейс» («Странное чувство — носить в себе то ли жизнь, то ли смерть, не зная, что же именно ты носишь.»). Без понимания этих связей неясны и довольно сложные и болезненные вещи, о которых в том числе история Июнь.
Одна из них — довольно тёмная сторона того, как устроено половое размножение у млекопитающих. Скажем так. А то этот вопрос, если в нём всё назвать своими именами, вызывает безотчётное отвращение у большинства людей, вне зависимости от пола. Но правда в том, что это правда, и тот, кто не смотрит Тени Медеи в глаза, заканчивает, как Грейс.
Вторая о том, что никто из нас, живущих сейчас, ничего не значит в конечном итоге.
Хрена лысого вы найдёте что-то подобное в сериале. Ну, для начала, эти вещи надо было бы прочесть и понять, а потом ещё позволить им просочиться в историю. Я не говорю, что показать их было бы просто; может быть, и вообще невозможно. Спасибо, что авторы хотя бы попытались придать некую глубину, давая местами какую-то… я не знаю, не альтернативную точку зрения, но причины, что ли. То, что могло подтолкнуть людей к такому общественному строю.
Я также вижу, что авторы сериала снимали дистопию, за что их трудно осуждать, конечно. Но ни «Рассказ служанки», ни «Орикс и Коростель» — обе про условное будущее, обе антиутопичны, обе могут показаться фантастикой (жанром), не являются фантастикой / дистопиями. Это фантасмагории. Для Этвуд такое всегда было характерно: она использует нечто, доведённое до его высшего проявления, чтобы исследовать людей — и идеи, которые бродят у неё в голове. Поэтому логика происходящего в мире Галаада или в мире Безводного потопа, гм, нелогична. Многое из представленного вообще так не работает и в целом вызывает множество вопросов. Однако, как только авторы сериала принялись снимать дистопию, им пришлось объяснять, что да как, почему эдак, и как все дошли до жизни такой. Объяснять много подробнее, чем было в книге. Мало того, что это снизило градус безумия, так и объяснения оказались не всегда хороши.
События книги уже подошли к концу, а сериал продлили на второй сезон, что, конечно, окажется огромной ошибкой. Им и так пришлось родить из себя события, о которых Июнь не рассказывала, потому что они очевидным образом выпадали из её поля зрения. Расширить историю в сериале было правильным решением, потому что в некоторых вещах «Рассказ служанки» плохо подходит для телеадаптации. Но оно так же неизбежно убило ощущение того страшного информационного вакуума, в котором Июнь приходится пребывать.
Вообще довольно странный эффект: авторы сериала всеми силами создавали жуть (что и требовалось), но; возможно, дело лично во мне, допустим, в том, что я знаю сюжет и даже самые мерзкие вещи в нём не были для меня неожиданностью; но, возможно, и в авторах, в том, что они где-то не дожали, не ту выбрали интонацию или ещё что-то. «Человека в высоком замке», например, мне временами было смотреть намного тяжелее.
Я прекрасно понимаю, почему адаптация так взлетела; во-первых, потому что большинство людей ничего не читают, и всё это для них — открытие; во-вторых, она для многих стала злободневной. Но она не удачная. Действительно можно было и лучше.

А для заключения я придумала ещё одну фразу от внутреннего фаната: в итоге, лучшая часть сериала — пятисекундное камео Этвуд на 27-й минуте первого эпизода.

P.S. Второй сезон я решила не смотреть.

Отсутствие гармонии, архетип 4: зов крови и безумие. Часть вторая, смешанная, правдивая

«…Она же «Грейс» / «Alias Grace»

1985, рос. изд. 2005

И снова пара слов о названии: как-то потерялась в русском варианте игра слов, в конце концов, «Grace» — это «благодать», а ещё «милосердие», и даже — «приличие». Вот этот последний вариант мне особенно нравится. Да и «Alias» -это не то, чтобы «она же», а скорее «под псевдонимом». Вот, так смысл точнее передаётся.
…А лучше всего это звучало бы как «Под видом благочестия», но, увы, это слишком грубо. В общем, в этот раз действительно «непереводимая игра слов».
Настоящий «Рассказ служанки» (между прочим, в ещё 1974 году М.Э. написала по этому сюжету сценарий для телепьесы «Служанка»; так что связь между этими двумя книгами весьма тесная). Да-да, тесная связь, более того, они как будто переставлены во времени. Могу сказать точно, что «Рассказ Служанки» — это часть истории «Грейс», утрированная до безобразия. Даже одно то, сколько цитат из Библии и там, и там, о многом говорит. «Рассказ Служанки» — это то, что могло бы твориться в голове у Грейс, будь она создательницей мира. Её тайные подозрения об истинной природе общественных отношений очень точно отразились в мире «Служанки». В мире по образу и подобию Грейс. Может поэтому и взялся в «Служанке» комментарий историка — чтобы подчеркнуть нереальность событий там происходивших.
Да и интонации главных героинь, как водится, совпадают.
«По правде говоря, лишь очень немногие понимают толк в прощении. В нём нуждаются не преступники, а скорее сами жертвы, потому что из-за них-то и стряслась беда. Если бы они не были такими слабыми и беспечными, а более дальновидными, и если бы старались не нарываться на неприятности, то на свете стало бы меньше горя».
«Когда меня выпустили из исправительного дома, мне только что стукнуло сорок пять, а меньше чем через месяц мне исполнится сорок шесть, и мне казалось, что рожать уже поздновато. Может, я и заблуждаюсь, но, по-моему, я уже на третьем месяце, или, может, эта так перемена обстановки подействовала? Трудно поверить, но если в моей жизни уже случилось одно чудо, то почему я должна удивляться другому? Об этом ведь написано в Библии, и, возможно, Бог надумал немного вознаградить меня за те страдания, что я пережила в юности. Но возможно, это и опухоль, вроде той, что сгубила мою бедную матушку, ведь хоть я и округлилась, но по утрам меня не тошнит. Странное чувство — носить в себе то ли жизнь, то ли смерть, не зная, что же именно ты носишь».
«— Если это так, — восклицает преподобный отец Верринджер, — то что же происходит с душой? Ведь мы же, право, не лоскутные одеяла!»
А почему нет…
«С тех пор я часто задумывалась: для чего женщины шьют эти флаги [лоскутные одеяла], а затем кладут их сверху на кровать? Из-за них кровать сразу бросается в глаза. А потом я решила, что это предостережение. Вам может показаться, что кровать — вещь мирная, сэр, и она будет означать для вас отдых, покой и крепкий сон. Но так бывает не всегда: в кровати происходит много опасных вещей. В кровати мы рождаемся, и это самая первая опасность в нашей жизни. В кровати женщины рожают, что нередко сводит их в могилу. Здесь же происходит то действо между мужчиной и женщиной, которое я называть не стану, сэр, но надеюсь, вы понимаете, о чём я. Одни называют это любовью, а другие — отчаянием или просто унижением, которое приходится терпеть. Наконец, в кровати мы спим, видим сны и нередко также умираем».
В этом вся Грейс — сплошное отрицание. И страх — страх смерти. Вот что у неё было в голове с самого детства — от детей умирают. «Странное чувство — носить в себе то ли жизнь, то ли смерть, не зная, что же именно ты носишь». Для неё это всегда преступление. Только это отрицание и есть единственная причина, которая превращает её жизнь в тихое помешательство. Нежелание быть жертвой, быть Служанкой — биоаппаратом для воспроизводства. Или, в конце концов, желание, чтобы мир перестал лицемерить и честно признал, что воспринимает её в качестве такого аппарата. Страх близости — конечно; помноженный на нереализованные желания — разумеется. И всё это выливается в результате в такое раздвоение — тьма в душе, которую нужно прикрывать «лоскутным одеялом» уравновешенности, благочестия, порядочности. Будто ей ничего не известно об этом. В конце концов, она вытравила саму себя из своей же души. Жаль, неизвестно, чем всё кончилось.
О чём это мы? Свою тень нужно знать в лицо. Иначе тень освободится, и тогда голова хозяина окажется у неё в руках, — в который раз повторится вся та же старая история. Так бы могла выглядеть история «Тени» в мире книг М.Э.

Отсутствие гармонии, архетип 5: утраты, сожаление, горе и тоска

Отсутствие гармонии, архетип 6: смерть

«Слепой убийца» / «The Blind Assassin»

2000, рос. изд. 2005

«На снимке счастье, в истории — нет. Счастье — застеклённый сад, откуда нет выхода. В Раю не бывает историй, ибо не бывает странствий. Что движет историю вперёд по извилистому пути? Утраты, сожаления, горе и тоска».
Когда я уже дочитывала эту книгу, поймала себя на том, уже переношу её действие на съёмочную площадку моей воображаемой киностудии, «снимаю фильм». Так я делала в детстве с любимыми книгами. В то же мгновение пришла мысль: неудивительно, что именно за эту книгу ей дали «Букер». Все её книги прекрасны, но эта — эта лучшая.
Ох, боюсь, это потому, что она менее всего мифологична, нежели остальные, и в то же время потому, что она самая … самая трогательная и печальная из всех. Да, самая печальная.
Мне даже нечего сказать… то есть, я могу надёргать оттуда много иллюстраций — и к женским архетипам, и, опять же, к тому, о чём всегда писала Этвуд — о преемственности, о линии наследования, о статусах — то есть, о том, что является определяющим для обозначения женщины в этом мире.
Когда я думаю об этой книге, мной овладевает «нежное» настроение; нежная печаль и грусть сидят в моей голове, моём сердце. «Слепой убийца» — это время, это люди, это история; иногда история вдруг проникается любовью к своей жертве, внезапно изменяет всем своим принципам и дарит спасение, но чаще всего надежды ложны. И особенно — надежды на спасение. Слепые и немые, люди поддерживают друг друга, узнавая любовь только на ощупь, а потом их всё равно ждёт то, отчего нельзя будет спастись — трёхметровые ящеры с лучевыми пушками… война. Война уничтожит всё. История уничтожит всё.
«К тому времени, когда ты прочтёшь эту последнюю страницу, если я где-то и буду, то разве что в ней».