За окном палаты (немного другой, и вид там был другой: плотно застроенная улица, многоэтажки, куча людей на улицах) было солнечное утро, кусок голубого неба в просвете между домами, и вдруг воздух наполнился чем-то серым, туманом, пылью, взвесью, и дальний дом засветился белым, свет шёл сквозь оконные проёмы и швы плит, и исчез.
Взрывная волна если и была, то минимальной.
Я была тоже после операции, а ещё я была как-то связана с водой, с катерами, может быть, гидрологиня, рассчитывала течения или ещё что-то такое. И меня вызвали, потому что все эти взрывы были в городе повсюду (и в мире тоже, по всей земле), в том числе в акватории. И мы были возле катера внутри шлюза, а потом с неба спустилось что-то вроде луча плазмы, оранжевой, переливчатой, спустилось прямо, а не по дуге, пошло испарять воду, вроде по хаотичной траектории, но с правильными дугами на поворотах. Шлюз забурлил. Плазма исчезла, прорезав только воду и часть мостков.
Я снова была в больнице. Причём там была куча моих знакомых и друзей по литтусовке, все по палатам своим. Точно помню, что были Саша и Надя Богдановы. Мы все ходили друг к другу, чтобы поговорить и поддержать. Люди скучали по домашним питомцам, кто-то притащил с собой кошку. Я тоже хотела потискать свою, прижать её к себе и дышать её шерстью.
Там были люди, связанные с сюжетом моей личины во сне, этой гидрологини, вроде бы её свойственники, и был между ними какой-то мелодраматический конфликт.
Я рассказывала кому-то о луче плазмы и говорила: живое оно или неживое, разумное или нет, но у него есть намерение.
В сон проникли флюиды из турецкого мыла, за которым я прячусь от жизни, и «Пропасти искупления», которую я наконец-то снова стала читать. И новости о том, что у нас в Петербурге пошли разговоры о том, как изменения климата повлияют на наводнения и ветра, климат у нас становится океаническим. Это стало канвой и деталями. А основа…
Смесь больнички, того, что я скучаю по людям и кошке, того, что случилось с нами, и теперь мы живём кто как в психушке, кто под обстрелами чего-то неживого и неразумного, и можем только утешать друг друга на расстоянии, и я не знаю, работает ли это утешение, есть ли в нём смысл.
И ещё роль сыграл утренний ветер, бесящийся за окном, свистящий в его щелях. Принёсший мне тревожные сны и холодное предчувствие.