Страх

I. О красоте мы уже писали, теперь стоит поговорить о страхе.
Здесь наверняка есть какая-нибудь логика, а если и нет, то и чёрт с ней.
Правда, сейчас я не способна написать что-нибудь смыслосодержащее. Боюсь (любопытный оборот, не так ли?), потом тоже буду не очень способна. Как всегда, впрочем. Мне приходится продираться не только через лень, объективную нехватку времени, субъективную загруженность (я сама в ней виновата), но и страх.
Страх кругом. Мы даже называем теперь его стрессом, но это всё тот же старый знакомец – страх.
II. «Но ведь есть способы преодолеть страх и заставить его приносить пользу».
Нет, таких способов нет.
1. Можно преодолеть страх. Иными словами, можно вылечиться. Повторяю, мы говорим не об опасениях, боязни, осторожности или инстинкте самосохранения, мы говорим о страхе. Состоянии, при котором человек лишается здравого рассудка, контроля над телом, способности рефлексировать действия, возвращается не к животному состоянию, а к состоянию животного, спасающегося от лесного пожара. Этот страх невозможно контролировать. Он уместен именно при лесном пожаре или подобных обстоятельствах (впрочем, и тогда контроль над действиями может принести пользу, не только включающиеся инстинкты), но не в обыденной жизни.
При отсутствии чрезвычайных обстоятельств страх мутирует. Он превращается в чувство невозможности бытия, в стресс, в худшем случае — в суицидальные желания.
Но, да, всё же страх можно преодолеть различными способами — от волевых усилий до медикаментозного лечения.
2. Страх можно обратить себе на пользу — при лесном пожаре. В конце концов, страх тоже не просто так появился. Это механизм выключения всей рассудочной и разумной надстройки, освобождения простейших инстинктов, которые могут помочь выжить тогда, когда некогда думать. Да, такой страх полезен. Но: он моментен, он исчезает после спасения. Если же этого не происходит, см. п. 1.
Таким образом, невозможно одновременно преодолеть страх и обернуть его себе на пользу; в тех случаях, когда страх полезен, когда это здоровая реакция, на его преодоление нет времени, сделать это практически невозможно и, не исключено, что этого и не нужно. А в тех случаях, когда страх необходимо преодолеть, повернуть его на пользу нет возможности.
III. Так что же там насчёт страха?
Наши страхи едят нас так же, как делают это простейшие или гельминты. Так же они нуждаются в своём хозяине, но убивают его неизбежно. Может быть, в этом была бы трагедия их жизни, имей они зачатки разума.
У страхов ест зачатки разума – они откусывают кусочек от нашего. И используют этот кусочек против нас же, а мы, будучи «обескусоченными», не можем собраться с силами и дать им отпор.
Поэтому и говорят, что страхи иррациональны. Мы действительно имеем дело с ними, будучи не совсем в себе, не полностью разумными. Чем сильнее страх, тем больше он может откусить. И тем больше вероятность, что он уничтожит человека.
Мой страх никогда не был так силён раньше.
IV. Научное
Общая психология: «Страх — эмоция, возникающая в ситуациях угрозы биологическому или социальному существованию индивида и направленная на источник действительной или воображаемой опасности. В отличие от боли и других видов страдания, вызываемых реальным действием опасных для существования факторов, С. возникает при их предвосхищении. В зависимости от характера угрозы интенсивность и специфика переживания С. варьируют в довольно широком диапазоне оттенков (опасение, боязнь, испуг, ужас). Функционально С. служит предупреждению субъекта о предстоящей опасности, способствует сосредоточению внимания на ее источнике и побуждает искать пути ее избегания. В случае, когда С. достигает силы аффекта (панический С., ужас), он способен навязать видотипичные стереотипы поведения (бегство, оцепенение, защитное агрессивное поведение). Реакция С. появляется на самых ранних стадиях как фило-, так и онтогенеза без видимого влияния научения. Изначально ее вызывают генетически фиксированные безусловные раздражители (например, внезапный интенсивный стимул, боль, новизна), однако из-за выраженной тенденции С. к следообразованию (обусловливанию), которое часто происходит по типу импринтинга, круг вызывающих его воздействий способен быстро расширяться. В социальном развитии человека С. выступает как одно из средств воспитания: например, сформированный страх морального или уголовного осуждения используется как фактор регуляции поведения. Поскольку в условиях общества индивид пользуется защитой правовых и других социальных институтов, повышенная склонность человека к С. лишается приспособительного значения и традиционно оценивается негативно. Сформировавшиеся реакции С. являются сравнительно стойкими и способны сохраняться даже при понимании их бессмысленности. Поэтому воспитание устойчивости к С. обычно направлено не на избавление от него человека, а на выработку умений владеть собой при его наличии. Неадекватные реакции С. наблюдаются при различных психических заболеваниях (например, фобии).»
В этом длинном определении есть один очень важный момент: страху не учат, страх, как и некоторые другие реакции, даётся от рождения. Это реакция тела, которое не хочет погибать. Затем общество через воспитание учит страху индивидуума. И разум, изначально не зная страха, наследует его от тела, как безусловный рефлекс на физические угрозы, и от социальной составляющей – как условный. Фобии – страхи разума, созданные в порядке эксперимента или для компенсации и/или отвлечения внимания от чего-либо более серьёзного.
БСЭ: «2) Одно из основных понятий экзистенциализма. Было введено С. Кьеркегором, различавшим обычный «эмпирический» страх-боязнь (нем. Furcht), вызываемый конкретным предметом или обстоятельством, и неопределённый, безотчётный страх-тоску (нем. Angst) — метафизический С., неизвестный животным, предметом которого является ничто и который обусловлен тем, что человек конечен и знает об этом. У М. Хайдеггера С. открывает перед «экзистенцией» её последнюю возможность — смерть. У Ж. П. Сартра метафизический, экзистенциальный С. (angoisse) истолковывается как С. перед самим собой, перед своей возможностью и свободой».
Вот, пошла тяжёлая артиллерия. От чего же отвлекают внимание фобии? От настоящего, вечного, глубинного страха. «Всё умирает на земле и в море, / Но человек суровей осуждён: / Он должен знать о смертном приговоре, / Подписанным, когда он был рождён». Первое истинное осознание разумом себя – это осознание «я живой». Как радуется маленький герой «Вина из одуванчиков», когда действительно понимает это, повторяет про себя сотню раз, не веря до конца в такое чудо. Момент этого осознания – первый признак проснувшегося разума. Более того, верно, что если человек не пережил этого момента (обычно такое случается в детстве), то разум его спит.
То, что живёт, — смертно. Иначе нельзя. Это проснувшийся разум тоже осознаёт очень отчётливо, но не принимает. Эта мысль будет существовать далеко, на краю, как нечто всегда известное, но не нужное. Однако с того края и будут приходить туманы – страхов, фобий, стрессов. Это край вечных сумерек.
Дано ли кому-то смириться с этим? Принять по-настоящему. Не перестать хотеть жить, но принять смерть, как часть жизни? Не решить, что принял, а принять, поверить до конца, до самого края?
Кодекс самурая был направлен на это – на ожидание смерти, как величайшей награды. Философские и религиозные учения порой пытаются примирить человека с его смертью. И, говорят, ничто не даёт такого приятия смерти, как неизлечимые заболевания. Проверять так это или нет, не хочется.
Но ладно, что говорить о самом главном страхе, если он живёт с нами всегда и всегда известен, и совершенно непобедим: победить его, всё равно что уничтожить себя.
С нас пока хватит и меленьких страшков, маленьких пыльных демонов, обитающихся по тёмным углам. Естественные и необходимые страхи, служащие для избегания опасностей, а также страхи, создаваемые обществом для самоконтроля, — это другая тема. Но вот создания нашего воображения, какие они?
Вот самые интересные цитаты из статьи «Детские страхи» (Захаров А. И. «Дневные и ночные страхи у детей». — СПб.: Издательство «Союз», 2004) сайта «http://adalin.mospsy.ru»:http://adalin.mospsy.ru.

«Понимание опасности, ее осознание формируется в процессе жизненного опыта и межличностных отношений, когда некоторые безразличные для ребенка раздражители постепенно приобретают характер угрожающих воздействий. Обычно в этих случаях говорят о появлении травмирующего опыта (испуг, боль, болезнь, конфликты, неудачи, поражения и т. д.).
Гораздо более распространены так называемые внушенные страхи. Их источник — взрослые, окружающие ребенка (родители, бабушки, воспитатели детских учреждении и др.), которые непроизвольно заражают ребенка страхом, настойчиво, подчеркнуто эмоционально указывая на наличие опасности. В результате ребенок реально воспринимает только вторую часть фраз типа: «Не подходи — упадешь», «Не бери — обожжешься», «Не гладь — укусит», «Не открывай дверь — там чужой дядя» и т. д.
Маленькому ребенку пока еще не ясно, чем все это грозит, но он уже распознает сигнал тревоги, и, естественно, у него возникает реакция страха, как регулятор его поведения. Но если запугивать «без нужды», так, на всякий случай, то дитятя полностью теряет спонтанность в поведении и уверенность в себе. Тогда-то страхи и начинают размножаться без каких-либо ограничений, а ребенок становится все более напряженным, скованным и осторожным.
Страх уродует и мышление, которое становится все более быстрым, хаотичным в состоянии тревоги или вялым, заторможенным при страхе. В обоих случаях оно теряет гибкость, становится скованным бесконечными опасениями, предчувствиями и сомнениями. Второстепенные детали заслоняют главное, а само восприятие лишается целостности и непосредственности.
В некоторых случаях люди настолько устают от страхов, что отказываются от любых проявлений инициативы и внешне производят впечатление равнодушных и безразличных людей. Фактически же это говорит о развитии защитного торможения, предохраняющего психику от дальнейших эмоциональных перегрузок.
Как и человек на ранних ступенях своего социального развития, ребенок первых лет жизни боится всего нового и неизвестного, одушевляет предметы и сказочные персонажи, опасается незнакомых животных и верит, что он и его родители будут жить вечно.
У маленьких детей все реально, следовательно, их страхи также носят реальный характер. Баба Яга — это живое существо, обитающее где-то рядом, а Дядя только и ждет, чтобы забрать их в мешок, если не будут слушаться родителей.
Во второй половине беременности интенсивно развивается кровеносная система плода, и он получает через плаценту и пуповину гормонально опосредованную порцию беспокойства всякий раз, когда мать находится в состоянии тревоги. Возможны и определенные функциональные нарушения в деятельности организма в ответ на длительное волнение или раздражение матери. Беспокойство матери вызывает также и соответствующую двигательную реакцию плода.
Повышенное беспокойство у детей первых месяцев жизни чаще всего возникает, когда не удовлетворяются жизненно важные физиологические потребности в пище, сне, активности, освобождении кишечника, тепле, то есть в том, что определяет физический и эмоциональный комфорт младенца. Он не может терпеть, ибо его потребности биологически предопределены и направлены на поддержание и развитие жизни.
Только постепенно ребенок становится способным справляться со своими нуждами и проявлять меньше беспокойства. Если же физиологические потребности не удовлетворяются, возможно длительное сохранение вызванного ими беспокойства, например, в момент засыпания, принятия пищи, болезни и т. д.
Психологические потребности как источники беспокойства проявляют себя не сразу, так как для них необходим определенный уровень психического развития. Наибольший интерес представляет потребность в эмоциональном контакте, степень удовлетворения которого со стороны матери существенно сказывается на эмоциональном самочувствии и тонусе ребенка первого года жизни.
В эмоционально спокойной и жизнерадостной семье у детей к концу первого года жизни заметно уменьшаются, если они были, нерезко выраженные признаки невропатии — следствие тех или иных нарушений во время беременности и родов. Ребенок меньше беспокоится по ночам, крепче спит, не так реагирует на шум, яркий свет, перемену обстановки.
До 2 лет интересы ребенка целиком сосредоточены на близких людях, на семье, и пока нет особой потребности в общении со сверстниками. При стабильности семейных отношений эмоциональное развитие ребенка находится в безопасности, уменьшая вероятность появления беспокойства и способствуя более адекватному формированию его «я». В немалой степени это позволяет понять известную педантичность детей от 1 до 2 лет, выполняющую одновременно роль стабилизирующего фактора в процессе формирования «я» и своеобразного ритуала, предохраняющего от чувства беспокойства (тревоги), которое возникает, как мы знаем, в ситуациях неопределенности, непредсказуемого изменения отношений с близкими людьми.
Уже к двум годам дети довольно чутко различают симпатии родителей, плачут от обиды и вмешиваются в разговор взрослых, не в силах перенести отсутствие внимания, «прилипают» к родителям, следуют по пятам, не позволяя долго разговаривать с кем-либо. Налицо ревность — желание безраздельно обладать объектом любви и привязанности, в качестве которого первично выступает мать.
Беспокойство из-за недостатка ее чувств в полной мере отражается во сне, наполняя ужасами исчезновения матери и отсутствия помощи при опасности. Таким образом, ночное беспокойство выступает в качестве тонкого диктатора дневного неблагополучия ребенка, отсутствия уверенности в прочности и незыблемости семейного эмоционального окружения.
Осознавая свое «я», отделяя себя от окружающих, ребенок 2 лет уже не так односторонне фиксирован на матери. Он все больше нуждается в общении с другими членами семьи. Вот почему дети этого возраста становятся заметно общительнее и легче вступают в контакт с незнакомыми людьми, однако в семье договориться становится все труднее. Недаром возраст 2-4 лет называют возрастом упрямства.
Фактически же речь идет о развитии волевых качеств, противостоящих неуверенности в себе и нерешительности в действиях и поступках. Те родители, которые беспощадно воюют с ребенком, все время ограничивают его самостоятельность или оберегают от любых, даже «неопасных опасностей», рискуют помешать развитию активности на самых ранних этапах, что в дальнейшем способствует появлению страхов.
В рассматриваемом возрасте, тем не менее, созревают новые страхи. Главным персонажем страшных сновидений чаще всего оказывается Волк. Его зловещий образ часто появляется после слушания сказок, в том числе о Красной Шапочке. Волк снится чаще детям, боящимся наказания со стороны отца. Кроме того, Волк ассоциируется с физической болью, которая возникает при воображаемом укусе острыми зубами. Последнее весьма существенно, если учесть характерный для детей данного возраста страх перед уколами и болью.
Ближе к 4 годам в кошмарных снах начинает фигурировать и Баба Яга, отражающая проблемы ребенка во взаимоотношениях со строгой матерью, которая недостаточно ласкова, часто грозит наказаниями. Уносящая к себе «плохих» детей и расправляющаяся с ними Баба Яга, приходит из мира, где царят насилие, несправедливость и бессердечие.
Вот почему двухлетние и трехлетние дети всерьез просят иногда родителей убить Бабу Ягу и Волка, чтобы защитить от ночных кошмаров. Обычно роль защитника поручается отцу, если он достаточно сильный в представлении ребенка. Подобные просьбы нельзя считать пустым капризом и игнорировать, так как Волк и Баба Яга, живущие в подсознании ребенка, всегда свидетельствуют о каких-то тревожащих обстоятельствах его жизни, связанных, как правило, с отношениями со взрослыми в семье.
Волк и Баба Яга символизируют угрозу для жизни, физическое уничтожение, прекращение жизни. Вместе с сильной, внезапно возникающей болью при физических травмах, заболеваниях образы Волка и Бабы Яги предваряют появление психологически мотивированного страха смерти у детей в 6 и 7 лет. Оба этих образа аккумулируют страх перед чем-то совершенно чуждым, отвратительным, агрессивно-бездушным и безжизненным в противоположность близости, нежности, ласковости и сердечности.
Одной из характерных особенностей старшего дошкольного возраста, как уже отмечалось, является интенсивное развитие абстрактного мышления, способность к обобщениям, классификациям, осознание категории времени и пространства, поиск ответов на вопросы: «Откуда все взялось?», «Зачем люди живут?».
В этом возрасте формируется опыт межличностных отношений, основанный на умении ребенка принимать и играть роли, предвидеть и планировать действия другого, понимать его чувства и намерения. Отношения с людьми становятся более гибкими, разносторонними и в то же время целенаправленными. Формируются система ценностей (ценностные ориентации), чувство дома, родства, понимание значения семьи для продолжения рода.
5-7 лет часто боятся страшных сновидений и смерти во сне. Причем сам факт осознания смерти как непоправимого несчастья, прекращения жизни происходит чаще всего именно во сне.
Ведущим страхом старшего дошкольного возраста является страх смерти. Его возникновение означает осознание необратимости в пространстве и времени происходящих возрастных изменений. Ребенок начинает понимать, что взросление на каком-то этапе знаменует смерть, неизбежность которой вызывает беспокойство как эмоциональное неприятие рациональной необходимости умереть. Так или иначе, ребенок впервые ощущает, что смерть — это неизбежный факт его биографии.
По данным корреляционного анализа, страх смерти тесно связан со страхами нападения, темноты, сказочных персонажей (более активно действующих в 3-5 лет), заболевания и смерти родителей (более старший возраст), жутких снов, животных, стихии, огня, пожара и войны.
Для детей 7-11 лет характерно уменьшение эгоцентрической и увеличение социоцентрической направленности личности. Социоцентрическая направленность личности, возросшее чувство ответственности проявляются и в заметном преобладании страха смерти родителей по отношению к «эгоцентрическому» страху смерти себя. Связанные со страхом смерти страхи нападения, пожара и войны продолжают быть выраженными, как и в старшем дошкольном возрасте.
К моменту поступления в школу у детей наблюдается уменьшение страхов, что как раз и обусловлено новой социальной позицией школьника, уменьшающей как эгоцентрическую направленность личности, так и инстинктивно опосредованные формы страха. Однако это не означает, что мы можем окончательно «похоронить» все страхи, и в частности страх смерти. Он трансформируется в страх смерти родителей, а в подростковом возрасте — в страх войны.
Ведущий страх в данном возрасте — это страх быть не тем, о ком хорошо говорят, кого уважают, ценят и понимают. Другими словами, это страх не соответствовать социальным требованиям ближайшего окружения, будь то школа, сверстники или семья.
Часто встречаемой разновидностью страха «быть не тем» будет страх опоздания в школу, то есть опять страх не успеть, получить порицание, более широко это страх социального несоответствия и неприятия.
Большая выраженность этого страха у девочек не случайна, так как они раньше, чем мальчики, усваивают социальные нормы, в большей степени подвержены чувству вины и более критично (принципиально) воспринимают отклонения своего поведения от общепринятых норм.
Существует термин «школьная фобия», что подразумевает навязчиво преследующий некоторых детей страх перед посещением школы. Нередко речь идет не столько о страхе школы, сколько о страхе ухода из дома, разлуки с родителями, к которым тревожно привязан ребенок, к тому же часто болеющий и находящийся в условиях гиперопеки.
Помимо «школьных» страхов для детей этого возраста типичен страх стихии — природных катаклизмов: бури, урагана, наводнения, землетрясения. Он не случаен, ибо отражает еще одну особенность, присущую данному возрасту: так называемое магическое мышление — склонность верить в «роковое» стечение обстоятельств, «таинственные» явления, предсказания и суеверия.
Типичными страхами у младших школьников будут страхи Черной Руки и Пиковой Дамы. Черная Рука — это вездесущая и проникающая рука мертвеца, в чем нетрудно увидеть наследие Кощея Бессмертного, точнее — всего того, что осталось от него, как, впрочем, и Скелета, которого также часто боятся в младшем школьном возрасте.
Напоминает о себе и Баба Яга в образе Пиковой Дамы. Пиковая Дама — такая же бесчеловечная, жестокая, хитрая и коварная, способна наслать колдовские чары, заговорить, превратить в кого-либо или что-либо, сделать беспомощным и безжизненным. В еще большей степени ее некрофильный образ олицетворяет все, так или иначе связанное с фатальным исходом событий, их предрешенностью, роком, судьбой, предзнаменованиями, предсказаниями, то есть с магическим репертуаром.
Страх перед Пиковой Дамой как раз и характерен для детей, имеющих строгих, постоянно угрожающих и наказывающих матерей, что, по существу, означает страх отчуждения от образа любящей, доброй и заботливой матери. Эти матери одновременно невротичны и истеричны, зациклены на своих проблемах, никогда не играют с детьми и не подпускают их к себе.
Подростковый возраст — ответственный период в становлении мировоззрения, системы отношений, интересов, увлечений и социальной направленности. Существенное развитие претерпевает самооценка, которая неразрывно связана с чувством самоуважения, уверенностью в себе в контексте реальных межличностных отношений.
Подросток, с одной стороны, стремится сохранить свою индивидуальность, быть собой, а с другой — быть вместе со всеми, принадлежать группе, соответствовать ее ценностям и нормам. Разрешить это противоречие не очень легко, и здесь есть несколько путей: от эгоцентризма и ухода в себя ценой потери контактов со сверстниками и дружбы с ними до слепого конформизма — некритического восприятия любых групповых предписаний, отказа от личной свободы и самостоятельности в мнениях и суждениях.
Потребность быть собой — это и стремление к совершенствованию своего «я», что неотделимо от беспокойства, тревоги, страха быть не собой, то есть стать кем-то другим, в лучшем случае — обезличенным, в худшем — потерявшим самоконтроль, власть над своими чувствами и рассудком.
Чаще всего страх быть не собой означает страх изменения. Поэтому эмоционально чувствительные, впечатлительные подростки боятся не только психического, но и физического уродства, что иногда выражается в нетерпимости к физическим недостаткам других людей или в навязчивых мыслях о собственной «уродливой» фигуре, «некрасивых» чертах лица и т. п.
У подростков выражены также страхи нападения и пожара, у мальчиков, к тому же, страхи заболеть, у девочек — стихии и замкнутого пространства. Все перечисленные страхи носят главным образом характер опасений и так или иначе связаны со страхом смерти, напоминают о нем подчеркнутым и определенным образом сфокусированным инстинктом самосохранения.
Специальный опрос подростков 10-16 лет показал явное преобладание природных страхов в 10-12 лет и социальных — в последующие годы, с максимальным нарастанием в 15 лет. Мы видим своеобразный перекрест рассматриваемых страхов в подростковом возрасте — уменьшение инстинктивных и увеличение межличностно обусловленных страхов.
Выяснилось, что тревожность, как и социальные страхи, достигает своего максимума у мальчиков и девочек в 15 лет, то есть к концу подросткового возраста, причем у девочек тревожность достоверно выше, чем у мальчиков. Нарастание тревожности и социальных страхов является одним из критериев формирования самосознания у подростков, повышающейся чувствительности в сфере межличностных отношений.
Следовательно, чем больше выражен уровень агрессивности, тем меньше страхов, и наоборот: чем больше страхов, тем меньше способность к причинению другим физического и психического ущерба.
Большинство же подростков находятся как бы посередине: не такие самоуверенные, они могут постоять за себя при необходимости и более гибки и контактны в отношениях со сверстниками. И страхи у них есть, но их относительно немного и они, скорее, средство защиты, предупреждения опасности там, где она реально может представлять угрозу для жизни, здоровья и социального благополучия. Так что в подростковом диапазоне страхов будут их полное отсутствие при расторможенности, избыток при неуверенности в себе и неврозах и наличие естественных для возраста страхов как сигналов опасности.
Как никогда раньше, большое число страхов у подростков понижает уверенность в себе, без которой невозможны адекватная самооценка, личностная интеграция и принятие себя, претворение планов в жизнь и полноценное общение.
Навязчивые страхи — это то, что неприемлемо для человека, то, что он не хочет допустить в свое сознание, но от чего сразу не может освободиться сам, поскольку это означало бы полную, окончательную, бесповоротную победу рациональных сторон психики над ее эмоциональными, чувственными, инстинктивными сторонами. Страх бы и прошел со временем, но он закрепился именно вследствие борьбы с ним, непримиримого отношения, неспособности пойти на компромиссы, признать свою неудачу и защитить себя в дальнейшем.
Из изложенного выше следует, что навязчивым страх становится не сразу, а спустя какое-то, иногда довольно длительное, время. Исходный же страх может появиться быстро, внезапно от сильного, неожиданного испуга, переживания, потрясения, то есть в результате эмоционального стресса или шока, который фиксируется, запечатлевается и действует подобно занозе, причиняя беспокойство всякий раз, когда вспоминаются аналогичные обстоятельства или когда с ними соприкасаются.»

Я в детстве боялась Пиковой Дамы, я помню :), а Волк был Оборотнем, с которым мне всё-таки удалось справиться во сне.
Любопытно отслеживать, как всё тот же, единственный, на самом деле, страх смерти принимает самые разные обличья. Он не то, чтобы маскируется, но в зависимости от возраста ребёнка, страх подбирает понятную форму. Я говорю о страхе, как о самостоятельном существе, и в этом тоже проявляется мой собственный страх смерти и присущее мне стремление отделить его от меня же, моего сознания, сделать чем-то, не является частью меня, обособить, обезопасить.
Страх смерти сам заставляет бояться себя, становится вторичным объектом страха. Боязнь страха смерти – именно это порождает нынешний эскапизм. Всё потому, что сейчас смерть ужаснее, чем раньше, — меньше успеваешь.
Итак, страх смерти «в чистом виде» приходит в возрасте от пяти до семи лет. Или можно сказать, именно тогда впервые осознаётся настоящий страх, который был источником всех страхов более раннего возраста – и отлучения от родителей (результат – смерть), и сказочных персонажей (несущих смерть), и физической боли (смерть, смерть, смерть… ещё нет понимания, что боль как раз говорит о том, что ты ещё жив).

«Предсказуемость уменьшает тревогу, страх и беспокойство, так как она подразумевает уменьшение неуверенности и беспомощности, которые являются основными факторами появления этих чувств. В доказательство этого утверждения можно привести ряд проявлений того, как дети любят, чтобы им читали и рассказывали сказки, которые их вначале очень пугали, любят смотреть и слушать «страшные» истории, триллеры и ужасы. Маленькие дети и подростки смотрят фильмы ужасов, чтобы испугавшись, вновь обрести контроль над своими страхами.
Особенность страха в традиционном классическом смысле — его предметная направленность. Мы боимся чего-то определенного, это страх перед чем-то. Человек испытывает неприятные эмоции, переживание чего-то нежелательного, хочет, чтобы чего-то не было. У животных это единственная форма страха. У человека, однако, есть и другое состояние: страх, беспокойство, состояние дискомфорта, не привязанное к какой-то определенной причине. Отличие этого состояния, которое присуще только человеку, заключается в отсутствии предметной отнесенности. Оно связано с тем, как устроен мир.
Кьеркегор (в работе «Страх и трепет») был первым, кто обратил внимание на эту форму экзистенциальной тревоги, которая присуща только человеку и входит в число необходимых, неизбежных условий человеческого существования, кто подверг его специальному рассмотрению и оформил как специальный предмет анализа. Кьеркегор говорит что способность быть самим собой зависит от способности встретиться со своей тревогой и двигаться вперед, несмотря на тревогу.
Пауль Тиллих в своей классической работе «Мужество быть» пишет, что экзистенциальная тревога — это экзистенциальное осознание своего небытия, иными словами, осознание возможности и неустранимости смерти. Идея смерти не передается через знания. Смерть у каждого своя. Не существует смерти общей, как общей категории. Каждый человек должен сам проникнуться ощущением своей личной смертности. То, что имеет в виду Тиллих под экзистенциальным осознанием – это и есть индивидуальное переживание собственной конечности, тревога, свойственная человеку как человеку. Тревога и осознание — связанные между собой вещи. Не осознавать всегда проще и легче.
По Тиллиху, есть три формы тревоги: 1)тревога судьбы и смерти, 2)тревога пустоты и утраты смысла и 3)тревога вины и осуждения. Все это формы экзистенциальной тревоги, потому что они присущи существованию как таковому. Они неустранимы. Таким образом, жизнь включает в себя страх и ужас в качестве элементов жизненного процесса.
Утверждая, что экзистенциальная тревога имеет онтологический характер, и ее можно только мужественно принять, Тиллих поставил проблему и патологической тревоги, которая есть следствие неудачной попытки “Я” принять тревогу на себя и ведет к самоутверждению, имеющему ограниченную, фиксированную и нереалистическую основу.
Сталкиваясь с тревогой, человек учится внутренней вере и подлинной уверенности, причем иначе этому научиться нельзя. Только таким способом личность достигает зрелости. Сама по себе тревога – это хорошо. Мэй приводит экспериментальные данные о том, что более высокий уровень осознания тревожности сопутствует более высокому интеллектуальному потенциалу. Никакая творческая деятельность невозможна без разрыва ожиданий и реальности, поэтому способность ощущать этот разрыв – условие одновременно и тревоги, и творчества.
Необходимо принять негативные аспекты — тревогу, смерть, небытие, — как некие неотъемлемые части нашей жизни. В культуре существует много форм как осознания экзистенциальной тревоги, так и ее вытеснения. У человека есть склонность стремиться убрать из жизни все неприятное, все дискомфортное. И в этом отношении экзистенциальная тревога тоже рассматривается как нечто мешающее в жизни. Фактически вся массовая культура, поп-культура служит инструментом вытеснения экзистенциальной тревоги. Все дискомфортное, все, что нарушает светлое гармоничное мироощущение, просто объявляется несуществующим. Вся наша жизнь — это борьба за целостность жизни, за то, чтобы принять в картину мира в том числе и то, что вызывает тревогу, вызывает дискомфорт, являясь неотъемлемой стороной нашей жизни. Стоит вспомнить формулу Канта: делай, что должно и будь что будет. Всегда есть зазор между реальными результатами и нашими целями, но, тем не менее, наша задача — принимать эту непредсказуемость и быть открытым тем возможностям, которые возникают.» («http://heatpsy.narod.ru»:http://heatpsy.narod.ru)

Мы желаем знать лицо страха. Культура страшного – сказок, историй, фильмов, порождена именно этим желанием. Пережив заранее все возможные причины и поводы для страха, перебоясь их, рассмотрев подробно и вблизи, мы не просто пощекочем нервы, мы подготовим себя к яви. Прививка ужаса в ослабленной форме даст нам необходимый иммунитет. И если однажды нам доведётся в реальности столкнутся с чем-то, мы не застынем в ужасе, но сможем использовать страх, как катализатор для поиска выхода.

«Именно осознание конечности своего существования, грубее — страх смерти, ритуализировали жизнь первобытного человека. Ритуал, нивелируя страхи, позволял копить культурную информацию, всё совершенствуя способы ее консервации. Способы, регуляторы и результаты человеческого существования менялись. Не последнюю роль сыграл страх в появлении государства. Можно сказать, что одним из факторов создания общин был комплекс страхов. Следствием этого комплекса стало стремление к объединению, с тем чтобы бороться против опасностей сообща.
Если говорить о религиях, такое значительное место занимавших (и занимающих) в жизни человека, то в каждой из них ключевое место занимает также страх. Причём здесь страх поднимается на метафизический уровень и включает в себя не только проблему жизни и смерти, но и нравственный аспект. Сама смерть становится своеобразной границей, местом перехода в иной мир. И от того, как человек прожил свою жизнь, зависит то, чем иной мир окажется для него. В данном случае представляемый источник страха находится не в объективной реальности (то есть не в окружающем мире), а за пределами непосредственного познания. В каком-то смысле, можно считать, что страх оказал большое влияние на развитие такого критерия, как нравственность.» («Вики»:http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%82%D1%80%D0%B0%D1%85)

Страх, это также часть инстинкта самосохранения общества. Чем больше личных страхов, тем меньше склонность к причинению вреда другим; страх снижает агрессивность. Конечно, до тех пор, пока его уровень не достигает позиции «крыса, загнанная в угол». Здесь происходит качественный скачок. Но до тех пор, страх – это сдерживающий ошейник. Самый древний способ подчинения и усмирения, самый первый «социальный клей».
Конечно, есть у этого и другая сторона.

«За последние двадцать лет в мире все чаще стали случаться происшествия, которые невозможно предугадать.
За последние двадцать лет жители больших городов все чаще стали жаловаться на подобные симптомы. Причем чаще всего это были люди без каких-либо серьезных психологических проблем. За те же двадцать лет в мире все чаще стали случаться происшествия, которые невозможно предугадать: взрывы в метро и на улицах, обрушение зданий, крушение самолетов и поездов… Скорость и напряжение жизни в городе, препятствия, которые надо постоянно преодолевать, непредсказуемые чрезвычайные обстоятельства — из-за всего этого общий тревожный фон усиливается, что и влечет за собой возникновение панических атак.» (из рассылки)

Возвращаясь к страху, как инструменту: нарастание случаев панических атак, это серьёзный сигнал. Люди желают вырваться из мира, который стал критически небезопасным. Это инстинкт самосохранения пробивается наружу. Паника – это страх умереть, прямо сейчас – и в одиночестве. Человек исчезает из мира, он чувствует, что кроме него нет никого и ничего. И это и создаёт страх. Чем дальше мы друг от друга, чем меньше можем доверять окружающим, тем серьёзнее наши страхи. Когда-то мы создали группы именно для того, чтобы можно было рассчитывать на соседа. Все мы знаем в глубине души, что в одиночестве не сможем выжить. Наш мир – это мир людей, не человека. И теряя связь с группой, мы испытываем глубинный страх. Так первобытные люди боялись потеряться или быть изгнанными из племени. Именно этот страх мы вспоминаем: в одиночестве не выжить.
Связи между людьми провисают и исчезают всё чаще. Может быть, это конец света, а может – формирование чего-то нового. И старое уходит, освобождая ему место. Иногда эти процессы не синхронны, и люди оказываются в пустоте. Время переосмысления построенного нами мира, так или иначе, уже настало.
Пока ты можешь испытывать страх – ты жив. Пока ты можешь осознавать страх, ты ещё можешь отыскать его источник и избавиться, сбежать или сражаться, но выйти на свет. Страх и боль – вот, что говорит нам о том, что мы живы. Поэтому и счастье не обходится без них.

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.