Только лишь гости

— За помощью — куда?

Меланья видела: всё, Елена устала смертельно. Брошенный город. Расколотое небо над ним. Путь сюда — и вот уже тропа к спасению, а Меланья говорит: нет.

Она понимала, что сейчас застревает в сосредоточенности — на задаче, на тактике, на том, какой путь предстоит. Мозг рассчитывает маршрут, обдумывает возможные препятствия и опасности и даже готовит уже аргументы в предстоящих переговорах.

Эта скорлупа долга преследовала её даже теперь. Орден пал — с точки зрения Меланьи, конечно же, — а привычки, вбитые им, остались.

Она сделала усилие, физически ощутив, как перераспределяется ресурс, и ответила:

— Теперь нам смогут помочь только цверги.

— Цверги? — переспросила Елена. — Правда?

И понимание засветилось в её глазах:

— Ты давно договорилась с ними, так?

Мы, — поправила Меланья. — Мы заключили пакт, к которому надеялись никогда не прибегнуть. А теперь только на него и надежда.

И они повернули в другую сторону. Меланья, вытянув из памяти карты орденских путей, нашла тропу к другому убежищу, маленькому и законсервированному, но это было хорошо — никто, кроме своих, туда не пойдёт.

Она не знала, сколько ещё её сторонников ушли из города. Сход закончился взрывом — метафорическим сперва, а потом прогремел и реальный.

Она бежала к Елене, оставив позади братьев и сестёр сражаться — и расхлёбывать панику и разорение в столице. Кроме Меланьи, ещё только двое могли бы участвовать в переговорах: достаточно и знаний, и полномочий. Правда, теперь нет никаких полномочий, потому что нет больше Ордена. Вместо него проросла чёрная ядовитая трава. Мёртвая трава.

Мёртвая, как глаза новых укротителей.

Она не знала, где теперь те двое её собратьев. Если выбрались — тоже в пути к горам. Если нет… может быть, в клетках Загонов. Или в чанах…

Убежище лежало недалеко от столицы, но в стороне от всех новых путей. Оно было времён нашествия с Больших равнин; и пусть тролли никогда не забирались так далеко, всё же маленькие, скрытые убежища построили по всему человеческому краю. Большая часть их давно обвалилась или была разобрана. А это — это выжило трудами старого Ордена, чтобы послужить теперь новому.

В лице одной укротительницы, одной богатырихи и одной матери.

Грета сорвала печати прежде, чем Меланья попыталась их открыть. Адаптивный режим, ладно, решила Меланья. Пусть девочка приходит в себя. Год в её голове вместо мыслей был белый шум.

Пока Грета качала воду, мерно нажимая на рукоять помпы, Елена отыскала холодный погреб с консервами. А Меланья — генератор.

И ещё древнее радио. Бесполезное напоминание о тех временах, когда аксиомы Ордена ещё чего-то стоили.

Они были вырезаны на лицевой панели как украшение, а Меланье теперь послужили укором. «Люди впереди Ордена. Мирный путь впереди войны. Понимание впереди всего.» В падении Ордена была частичка и её вины, всех их — тех, кто возражал слишком тихо. Но — мирный путь впереди войны. И они искали мирный путь, пока на него ещё оставалась надежда.

Меланья собиралась искать его и дальше, просто теперь в другом месте.

Спустя час она лежала без сна, слушая дыхание Елены.

Та прижималась к Меланье, как будто искала спасения. Но хотя бы спала крепко. А у Меланьи даже глаза не закрывались, и мысли скакали с одного на другое, нигде не находя точки покоя. И взгляд скользил бессмысленно по комнатке, освещённой едва-едва ночной лампой. В комнатку вместилось всё: от радио и крошечной электроплитки до четырёх спальных мест — просто низких настилов, покрытых мягкой плёнкой. Справа от комнатки уборная, а за ней — техпомещение и погреб. Слева — выход наружу. Обитель для одной семьи. Но так даже лучше — тролли всегда реагировали агрессивнее на большие группы людей. Злились.

Вот и камень преткновения: людей слишком много, и размножаются они слишком быстро, когда хотят.

Это правда, думала Меланья, это наша фишка. Мы расползаемся, занимая всё доступное пространство. И так было всегда.

Елена горько вздохнула во сне, и Меланья осторожно погладила её по плечу. Сколько… четырнадцать? Уже четырнадцать лет назад Элай прошёл стабилизацию, чтобы спасти человеческий край от троллей… не так всё вышло, как он думал, но теперь ему, конечно, всё равно… нет…

Мысли скользили, то покрывались тьмой, то снова всплывали.

Четырнадцать лет назад Меланья пришла к невестке, чтобы рассказать об Элае. Но вместо сухого официального сообщения вышло из Меланьи вдруг то, что она на самом деле думала. И что чувствовала: потому что в конце, пытаясь утешить Елену, она — сама не поняла как — вдруг взяла её за руку. Впервые прикоснулась.

Сдерживалась годами, стремясь не выдать себя: зачем усложнять, вмешиваться в жизнь брата и его семьи?

Но тут вдруг всё стало на свои места.

Елена была её подругой раньше, чем стала женой её брата. По тонкому расчёту Ордена, желающего выводить укротителей так же, как богатырей. Потому что боевой единицей был не богатырь, а связка богатырь-укротитель, только так. И укротителей всегда должно быть с запасом, правило, которому два века. Правило, спасшее человеческую популяцию от истребления.

Или превращения в альвов.

Орден не очень настаивал, не требовал — манипулировал. Вселял чувство долга как рычаг управления. Всё так — так, как нужно. Долг важен… Все укротители — потомки Шоны. Все, можно сказать, братья и сёстры. Ради большой цели маленькое отступление от главного биологического правила — не спариваться со слишком близкими родственниками.

Меланья зевнула, закрыла глаза… но тут шумно заворочалась Грета. И сон снова отступил.

Недалеко, но достаточно, чтобы мысли обнажились, как камни речного русла в засуху.

Долг превратился… ох, дом небесный, новый укротители. Меланья вспомнила о племянниках, тут же заныло сердце — и вот, сна ни в одном глазу, только горечь. Что бы ни случилось дальше, племянников не вернуть. Но Елена не должна узнать об этом. Пусть надеется. Надеется, пока… пока надежда не иссохнет, не зарубцуется шрамом на сердце. Но нет, нельзя, чтобы Елена по-настоящему поняла, чем стали теперь её дети.

Глаза белые у них, как снег в горах. И горят так же, только не отблеском на солнце, а внутренним пламенем, голосом Ордена и чужой крови.

О, от этой мысли рукой подать к старым воспоминаниям.

Грета улеглась, затихла. А на Меланью уже наползало прошлое: вот она, юная и наивная, только-только прошла испытания, стала ученицей укротителя, клятву принесла Ордену, а в той было два главных слова: долг — это понятно всем и известно, и тайна.

Правда о том, как и откуда два века назад взялись защитники человечества.

Что вовсе не Орден их… создал, вывел, смагичил, собрал по клеточке. Нет. Альвы.

Древние не так уж безразличны к судьбе человечества. Из их лабораторий Орден получил первых богатырей. Детей — и тут Меланья узнала то самое, ещё более страшное — что несли в себе тролльскую кровь.

Или не кровь — кровь поэтично, но не точно. Дело, конечно, в ДНК. Гибриды. Химеры. Новый вид.

Совсем немного альвы добавили, чуть-чуть подмешали того-другого, может даже и от себя вложили что-то, но об этом Орден не знал или знать не хотел. Даже тролли казались… менее противоестественными. Да что там, их даже понять можно: они здесь хозяева. Это их дом.

А людей они вообще-то не звали.

Меланья снова закрыла глаза.

Мало было ошеломления от открытия тайны, так потом Меланью — разумеется — отвели в Загоны. И впервые она увидела богатырей вблизи.

Они не были такими уж страшными. В байках и враках у богатырей и по две головы бывало, и по хвосту с шипами, и по три ноги, причём третья не нога, а ещё все они были исключительно мужиками. Что вроде как ставить должно было вопрос: а как же они размножаются-то? Но никого из вралей это не колыхало. Почкованием, может. А может и через задницу. Какая разница, да?

Но богатыри оказались людьми. Да, не совсем, и жутковатого в их облике хватало. Но Меланью приставили к богатырю-подростку, Яго его звали, он стал для Меланьи не зверушкой на поводке, а напарником. Позже, позже, да… а тогда… тогда…

Она зевнула. Тогда впервые она ощутила чужое сознание как вещь, которую можно сжать или растянуть, сломать или вдохновить. Люди были другими. Упругими. С собственной волей. Богатыри — нет. Они были огнём, который нужно контролировать.

И уважать. Уважать не только за силу, но за жертву.

Елена тоже знала это — какие богатыри на самом деле. Поэтому так и не стала укротительницей… отказалась…

Наверное, хорошо, что Грета будет с ними. Не только ради безопасности — но как… иллюстрация. Пусть тролли увидят вблизи, что Орден сделал, пусть поймут, что тот ещё сделает. Пусть услышат не только её кровь, но и то, каким податливым сделали её разум. Даже тролли… нет, это их природа, их способность управлять своим молодняком, тупым, зубастым ковром, что накрывает болота и равнины, пожирает всё, что увидит… но даже тролли уважают границы — такова их природа. Их инстинкты.

А у людей нет этих инстинктов, нет границ… Меланья не побоится сказать правду о своём виде. Она знала это: назад пути нет. Нет… Люди зашли слишком далеко, и лучше уж пойти в цверги… хотя её туда не возьмут… в альвы, да, в альвы… к брату…

Меланья засыпала. Прошлое надвигается на людей, глотает их. Цверги… цверги знают прошлое лучше всех, хранят его в себе, неизменные… зарыли сами себя… как клад… под горой. Завтра… цверги…

И с этой мыслью она наконец уснула.

Утром, покинув убежище, Меланья взглянула на высокое солнце: ночи были коротки, близился порог года. Спустя два века его праздновали только цверги, но в этом году выйдет особая ночь для всех: именно на неё и назначена встреча народов этого мира. Так далеко на севере ночи на откуп едва достанутся два часа, солнце за горизонт лишь нырнёт и поднимется снова. Меланья видела золотые северные ночи много лет назад. Когда искала брата.

Никогда никому не признавалась, что нашла.

Вид Элая не испугал её, она знала, каковы альвы и как меняется их разум. Она пришла не за тем, чтобы ужасаться или бередить рану, а за прощением и разрешением. Конечно, Элай дал и то, и другое, ему было всё равно, ему не нужны были ни её слова, ни вина. Это встреча была нужна только Меланье.

Чтобы вернуться домой, не имея на совести ни одного пятна.

…Путь к цвергам теперь лежал по двухвековой дороге. Меланья подумала, что они будто движутся назад по пути, что проделали люди когда-то. Теперь возвращаются если не к началу, то к той точке, где вот только что были люди, а стали вдруг люди и цверги, два разных племени.

И дорога в самом деле шла от настоящего к прошлому: сперва тянулись вдоль неё электрические столбы и солнечные панели, потом остались только столбы с провисающими кабелями, и вот не стало уже и их. И полимерное волокно дорожных одежд превратилось в старую рассохшуюся смолу, а потом и та исчезла, осталась только пыльная земля, прочерченная колеёй.

По всем человеческим землям цивилизация убывала от столицы к периферии, будто чем дальше расходились круги, тем слабее были. Не хватало сил Ордена, как он ни пыжился, как ни выставлял себя спасителем человечества (но ведь правда был им — двести лет он им был), а полно было по границам мест вроде Кальдеры.

Меланья слишком хорошо помнила детство там: никому не нужный город, живущий на пять веков в прошлом, а то и на все десять. И всё ради старой стены.

Жёлтой стены. Единственного оружия против троллей, которое Орден в самом деле создал сам, ни с кем не советуясь и никого не обкрадывая.

Впереди Грета шагала по пыли, как машина, размеренные, одинаковые движения, голова поворачивается то влево, то вправо, всё пространство под контролем взгляда.

Елена уже заметно устала. Для человека, особенно из города, слишком долгий путь.

А в Меланье всё ещё говорила красная дымка и день или два ещё будет — пока не выйдет из тела полностью.

Грета насторожилась: золотые монетки зрачков расширились, занимая почти всё глазное яблоко, и снова сжались в кружочки, фокусируясь на чём-то впереди. Три тёмные, высокие фигуры неловко шагали навстречу по дорожной пыли. Издали по движениям видно, что это не люди, а альвы.

— Всё хорошо, — сказала Меланья. Грета не подала знака, что услышала, но линия её сознания — Меланья видела её как белый широкий луч, снова потекла спокойно.

— Они за нами? — спросила Елена.

— Скорей всего.

Альвы двигались так же мерно, как и Грета. Невозмутимые и неутомимые, они шли навстречу и лишь в шаге от богатырихи перестроились, развернулись и пошли рядом.

— Здравствуйте, древние, — произнесла Меланья и вдруг услышала, какой усталый у неё голос.

— Здравствуй, укротительница, — ответил ближайший к ней. — Мы проводим вас. Ночью мы остановимся в нашем схроне. Завтра к полудню мы…

— Да, да, спасибо, — нетерпеливо перебила она, — лучше скажи, вы получили согласие всех сторон?

Альв повернул голову — медленно, почти был слышен скрип жёстких мышц.

— Да, — ответил он. — Снежные племена, цверги. Наш брат тоже будет там. С ним — северный тролль.

— Тролль? — от изумления Елена даже остановилась на миг, но тут же ускорила шаг. — Тролль? Меланья?

— Да, — ответила она. — Мы все будем говорить, все — и гости, и хозяева этого мира. Спустя два века нам пора бы уже по-настоящему встретиться.

— Тролль… — прошептала Елена, невидяще глядя туда, где в конце дороги дрожала на горизонте серая лента гор.

Крепость цвергов.

Они зажгли костёр, потому что услышали, что скрываться незачем.

Везде был только снег. Ещё деревья поднимались по склону отрога. Мелкие животные — тихие огоньки, слабая воля.

Неинтересно и неопасно.

Старший расстелил одеяло и опустился на него, скрестил ноги, закрыл глаза. Поднял ладони к огню и слушал, как скрещиваются взгляды живых существ вокруг, как одно пожирает другое и, наконец насытившись, впадает в оцепенение. Но старший не дал сытой коме взять вверх, заставил то, что было с ним связано, вернуться к огню.

Оно ненавидело огонь. Из всех человеческих приблуд оно больше всего ненавидело этот жар, этот цвет — потому что огнём его воспитывали и обучали. И потому что там, где оно родилось и росло сперва, никогда не было никакого огня, кроме небесного. А тот никогда не оставлял круглых ожогов-меток на вечно влажной коже; не слепил и не загонял в угол. Был добрым.

Человеческий огонь был лишь злом. Так оно думало.

Младший ушёл, но бродил недалеко. Старший слышал его и ушами, и разумом. Они все были связаны, единая система, пирамида — трое, что пожирают, внизу, двое, что слушают, уровнем выше.

И на самом верху — голос, что никогда не смолкает.

Пусть шпиль рухнул — они знали, что так будет, они готовились — его падение лишь отсеет слабых. Тех, в ком не живёт вера, тех, кто притворялся.

Или не может по своей природе истинно служить долгу.

Старший состоял из веры, как иные из воды. Ровно в той же пропорции.

Младший привёл обратно к огню двоих — два шара, покрытых космами. Посмотрел вопросительно на старшего — тот почуял это и с закрытыми глазами.

— Сейчас, — ответил он.

Младший сел рядом. Шары, отталкиваясь ножками — коричневые веточки, тонкие ловкие пальцы, по три на каждой — подкатились ближе, прижались к нему, проворчали что-то. Затихли.

Из темноты выступило то, что стало сытым. Высотой уже почти с человека, косматое, вращающее себя туда-сюда сонно и медленно, оно приблизилось, посмотрело на огонь опасливо, подвинулось к старшему.

Он открыл глаза, развернулся. Протянул руку и дотронулся до редких косм — жёстких, совсем не похожих на шерсть или волосы, скорее на сухие стебли. По шару прошла дрожь удовольствия. Открылась щель, полная тёрок, дрогнул воздух от рокота. Старший улыбнулся.

Вытянулся на одеяле, касаясь спиной косматого шара. А тот, продолжая тихо рокотать, осел, расползся в толстую лепёшку, уснул.

— Он любит тебя, — сказал младший. Малые шары поддерживали его, тёрлись об него преданно.

— У них нет чувств, — ответил старший. — Ты знаешь.

Младший только усмехнулся. Веры в нём было меньше, старший это знал. Меньше, но всё ещё достаточно.

Их общая структура перестроилась, погасила часть себя, готовясь ко сну. Старший снова закрыл глаза, слушая мир, слушая костёр.

Слушая трёх троллят, обученных огнём.

Страницы ( 8 из 11 ): « Предыдущая1 ... 67 8 91011Следующая »