Но я не говорю по-человечьи

Стук в дверь и грохот за окнами — будто взорвалось что-то — раздались одновременно.

Вслед за ними низко взвыла сирена.

Елена, не спавшая в эту ночь, бросилась к двери.

Меланья ввалилась в дом, кашляя красным дымом, в полуобгоревшем плаще, который уже не мог скрыть орденскую форму. Нашивки с груди были сорваны, но и только.

— Всё плохо, — просипела Меланья, на её глазах таяла серебристая защитная плёнка, дым изо рта шёл всё жиже. — Очень, очень плохо. Принеси воды, а?

Елена дёрнулась к кухне, потом обратно к Меланье: та покачнулась, стоило Елене отпустить её руку.

— Идём вместе, — расстроено предложила Елена, — обопрись об меня.

— Ох, — прошипела Меланья, отталкивая её, и тут же опомнилась:

— Прости. Я не могу ни к кому прикасаться, пока дрянь эта не выветрится. Больно до жути. Отвыкла от такого… пять лет чистой крови, как-никак.

Держась за стену, она двинулась по коридору, в темноте безошибочно угадала поворот; Елена шла за ней, собираясь с духом, чтобы задать вопрос.

И наконец заговорила, когда Меланья жадно пила из ковшика набранную под краном ледяную воду:

— Мальчики… ты видела их?

Не отрываясь от ковшика, Меланья покачала головой.

Напилась, утёрла рот рукавом, раздражённо стянула плащ:

— Никуда не годится! Мне нужно переодеться. А потом…

— Потом? — переспросила Елена.

— Потом мы бежим.

Вещи собирали быстро и молча, Меланья лишь велела брать самое необходимое. Хотя кладовка была забита тем, что можно бы обменять в провинциях: аккумуляторы, сухие пайки из гибридов, стабилизированные семена и квадратики питательного гумуса для них. Меланья сама же принесла это всё неделю назад и уложила на полки под недоумённым взглядом Елены. А теперь, выходит, планы поменялись. Не пригодится ничего для обмена.

Только закинув рюкзак за плечи, Меланья призналась, глядя в сторону:

— Я не нашла их. Я думала, они где-то в Загонах. Но даже не смогла проверить, едва ушла оттуда, битва укротителей, оказывается, это вам не шутка, — она цокнула языком раздражённо. — Нигде я мальчишек так и не услышала. Там оцепили всё, чтобы никто из нас не… не важно… И, если честно: я не знаю, что бы смогла сделать, даже если бы добралась до них. Прискорбно, но я уверена: нынче мои собственные племянники не стали бы меня слушать.

— Ты же и не обещала, — коротко ответила Елена, но уголок её рта дёрнулся.

С тех пор, как её сыновей поглотила Орденская система — как топь неосторожных путников, она почти не улыбалась. Знала, что Меланья видит это — и мучается, и старается сделать хоть что-то, чтобы горечь из сердца Елены ушла. И не может. И потому мучается ещё больше.

Но и Елена не могла притворяться, что потеря детей не сломала в ней что-то — что ещё можно было сломать. Она едва успела привыкнуть к мысли, что отца её дети больше увидят, как Орден наложил свою лапу на сыновей Элая. Под предлогом поддержки для семьи погибшего работника Ордена — так и говорили «погибшего». А Елена и не знала, считать ли его живым или мёртвым.

Пока Меланья не сказала ей — тихо, наедине, будто всерьёз боялась быть услышанной кем-то ещё: Орден не признаёт существование альвов жизнью. Но только затем, чтобы не допускать бывших орденцев, а нынче альвов, к его секретам. Ведь иначе бы пришлось: статус выдаётся пожизненно, навсегда, никто не в праве отказать в знаниях даже давно отошедшему от дел монаху или мудрецу. Или альву. Но провозгласишь такого мертвецом — и всё становится просто. У мёртвого не может быть статуса в Орденской иерархии. Его голос никогда уже не прозвучит на Всеобщем сходе.

— Мой брат был… — говорила Меланья, и её голос казался свистом зимней стужи, — мой брат мог стать выше любого из них. У него был такой талант. И маркер — как у меня или у тебя. Как у его детей. Я буду следить за тем, что с ними делают в Ордене, я обещаю.

Так что на самом деле Меланья всё-таки обещала ей — четырнадцать лет назад. Они просто никогда не говорили об этом. Не все обещания человек в силах выполнить, даже если готов жизнь на это положить.

Меланья вышла из дома первой, быстро огляделась и только потом выпустила Елену.

Город стонал, кричал, взрывался. Был полон бегущих, испуганных людей.

— Мы одних из многих, — сказала Меланья. — И мы даже не притворяемся: нам нужно выбраться из города как можно скорей.

Она крепко ухватила Елену за руку и потянула за собой: мимо других беглецов, нагруженных скарбом или покинувших дома налегке, раненных, обожжённых и пока здоровых. Беда сделала все их похожими: тревожные взгляды, опущенные уголки губ, дёрганные движения.

Дома вокруг либо стояли с уже распахнутыми дверьми, вмиг растерявшие жилой облик, либо были полны шума и метущихся огней.

То и дело полз по городу вопль сирены, заглушающий топот, крики, далёкий гул, неясно от чего исходящий и оттого вдвое пугающий.

Уличные фонари потрескивали. В стёклах оставленных у обочин электроплатформ, в окнах домов, в погашенных на ночь витринах дрожали неуверенные искры.

Голем-грузчик перегородил часть улицы, замерший в странной позе — три конечности на земле, четвёртая развёрнута и будто всё ещё удерживает на спине невидимый груз.

Разом расстроился отлаженный порядок столичного города, и голос Ордена едва долетал даже до тех, кто привык к нему прислушиваться.

Сбивчивый и неровный этот голос теперь был знаком раскола, постигшего Орден.

— Они всё ещё пытаются вещать, — почти кричала Меланья, не оборачиваясь, часть слов таяла в уличном шуме. — Но слышишь, даже сами не уверены, какую песню им завести.

Со стороны академии Ордена в небе разгоралось зелёное зарево. И будто спорило с ним зарево багровое, неровное, трепещущее — оно поднималось правее, там, где и прозвучали взрывы.

— Склады, — бросила Меланья, указывая на багровую часть неба.

Она вдруг остановилась.

— Не знаю, кто взорвал их и зачем вообще. Может, случайность. Больше похоже на правду, что кто-то заявился за оружием, ему пытались помешать…

— А зелёное? — слегка задыхаясь, спросила Елена.

— Вышки Загонов, — горестно ответила Меланья. — На полную мощность. Чтобы пробудить всех. Они не справятся, нет.

— Я никогда не видела такого огня.

— Его и не было никогда. Разве что во времена войны с троллями, почём знать, ни тебя, ни меня тогда не было. Но из-за того… всё это началось из-за того, что мы узнали вчера. Новости из Загонов. Я была права, я была права…

Елена не знала, в чём именно Меланья была права, почему так горестно прозвучали её слова.

Вчера они с Меланьей не увиделись. А позавчера в полдень Меланья отправилась на сход Ордена. Монахи, укротители, наставники и мудрецы — все стеклись на Всеобщий сход. Внеочередной.

Такого не было давно. Последний раз — когда тролли подошли к Кальдере неожиданно… и ушли, разбившись о Жёлтую стену.

За орденцами закрылись железные ворота Обители. И потом, уже ночью, стал вдруг сбоить голос.

Когда его только запустили — три месяца едва минуло, Меланья показала Елене тайное устройство, позволяющее слышать голос таким, какой он есть, — всего лишь словами, что без конца выплёвывает из себя шпиль академии. А не подспудным, меняющим мысли неразборчивым шёпотом.

— Раздали своим — чтобы на нас одурманивание не действовало, — Меланья бросила устройство на пол и раздавила каблуком. — Но настоящим орденцам это не нужно. А вот другие люди услышат голос, как далеко бы не занесла их судьба от столицы.

Меланья редко показывала эмоции, но в тот день ею владели и гнев, и презрение, и — Елена поняла это с удивлением — чувство беспомощности.

— Так задумано, — продолжала Меланья, почти выплёвывая слова. — А Орден решает, что голос будет говорить. Следит, чтобы те речи шли всем на благо, сплачивали и подталкивали к сотрудничеству. Чтобы долг не был пустым звуком. Чтобы люди были не просто людьми, но сообществом. Иначе им не выжить в мире, где они не были первыми.

— Всё это правда, и всё это работает, — признала она. — И мы живём так не один век. Но… нет, не так. Неправильно… я не знала, что их так много.

— О ком ты?

Меланья только кивнула на обломки устройства:

— Мы не можем защитить весь город, другие города, когда до них дотянется голос. Не знаем, что теперь делать… Зря я его раздавила, — сказала она с сожалением, толкая носком ботинка обломки, — наверное, нужно было отдать его кому-то, хоть кому-то бы оно помогло…

Перед вчерашним сходом она была куда как менее откровенной. Со скрипом призналась только в том, что всё в Ордене пошло не по той колее. И будущее лично ей кажется мрачным.

Елена держала её за руку, поглаживая ладонь большим пальцем; обычно Меланью это успокаивало. Но не в тот день. В тот день впервые за годы она снова заговорила о брате:

— Элай бы и альвом заткнул их всех за пояс, этих мудрецов-дураков, этих… все они, ушедшие к альвам, все те, кто служил Ордену и всё ещё служит ему, ни живой и ни мёртвый, все они имеют, что сказать. Они знают больше нас. Но мы принимаем их знания, а взамен… Нет, мы…

И она замолчала, лишь сжала руку Елены и потянула к себе…

…Впереди громыхнуло что-то, взвыло протяжно.

Люди вокруг замерли, не зная, что опаснее: бежать на вой или от него.

Дома вокруг были темны, этот квартал лежал ближе всего к подземным укрытиям. Его обитатели покинули город первыми, лишь только прозвучала сирена.

— Идём дальше, — скомандовала Меланья.

— Но там что-то…

— Нет, с этим я справлюсь, — отрезала она. — Так даже лучше будет, спокойней… бежим.

Несколько человек последовали за ними, но остальные повернули кто куда.

Прореха в череде домов — открытый выход и начало тропы в убежище — уже показался впереди. Но ещё впереди был огонь.

Горела гора сломанной мебели, огромный костёр, разведённый прямо посреди улицы.

Несколько людей, подхватив горящие палки из костра, крича и задыхаясь от дыма, тыкали огнём во что-то тёмное, но оно не загоралось, только белёсый дымок поднимался от него всё гуще.

— Факелы, — с окаменевшим лицом произнесла Меланья, — ну конечно.

Она резко задрала рукав и нажал на кнопку браслета-инъектора. Вздрогнула всем телом, выдохнула красное облако. И закричала: слова, не имеющие смысла ни для кого, кроме богатырей. Безусловный приказ подчиняться настоящему человеку.

Тёмная масса на земле шевельнулась, проросла вверх, будто стебелёк, раздвигающий землю. Тонким, чарующим голоском звякнула сбруя, переливчато запели амулеты. И взвились не хуже огня длинные рыжие волосы.

Люди отступили, завертели головами.

Увидели наконец облако, в котором шла к ним Меланья.

— Оно убило!.. — гневно крикнул кто-то из факелоносцев.

— Одного из ваших! — вторил ему другой голос.

— Она убьёт и вас, если не уберётесь к троллям! — Ярость звенела в голове Меланьи не хуже амулетов богатырихи.

Люди попятились. Вряд ли они мечтали сразиться с рабыней-воительницей или укротительницей Ордена. И уж точно не с ними обеими сразу.

В мгновение факелоносцев и след простыл.

Богатыриха стояла не двигаясь, глубоко дышала, плечи её под тёмным, негорючим плащом ходили вверх-вниз. Елена несмело подошла ближе. Глаза богатырей обычно закрывали металлическим щитком, но эта свой щиток потеряла. Её зрачки будто выдавались вперёд из глазного яблока — слишком далеко для человека. Две золотые монетки в каждом глазу, плавающие на белёсом шаре. Они повернулись к Елене, ощупали её равнодушно.

Меланья коснулась подбородка богатырихи, и та послушно и привычно задрала голову. На горле был выбит синим шильдик.

— Грета, приписана к… понятно… — с отвращением произнесла Меланья. — Это он там, твой укротитель?

Богатыриха кивнула.

— Можешь говорить, — Меланья выдохнула ей в лицо дым.

— Да, — тихим, бесцветным голосом ответила Грета.

Елена осторожно огляделась и зря: она увидела верхнюю часть укротителя, к которой уже подбирался огонь.

— Что произошло?

— Голос Загонов, — подумав, поведала богатыриха. — Я спросила, что мне делать. Он ответил: разорви меня пополам, чтоб я знал.

— О, небесный дом! — у Меланьи вырвался то ли всхлип, то ли смех. — Не думала, что однажды увижу такое собственными глазами.

— Думаешь, у неё?.. — удивлённо спросила Елена, отступая невольно от богатырихи.

— Да, этот дурак включил ей режим полного подчинения, — Меланья всё ещё давилась нервным смехом. — Дословного. Непререкаемых команд. Вышки Загонов может и не дали бы богатырю даже в таком режиме навредить человеку. Но вышки, кажется, выдохлись.

Режим полного подчинения был ещё одним нововведением, от которого Меланья покрывалась красными пятнами гнева. Богатырей всегда держали на коротком поводке, иначе было нельзя, но всё же не лишали воли или дара речи. И сейчас Меланья, должно быть, думала, что разорванный укротитель получил по заслугам.

— Мне следовать за вами? — спросила богатыриха.

— Ты будешь функционировать в адаптивном режиме, — ответила Меланья. — Охранять, но не нападать. Делать выводы. Оценивать ситуацию. Тебя учили быть человеком?

— В детстве.

— Тогда ты вспомнишь, что нужно…

Город кончился. Костры, разлад, вой сирены кончились вместе с ним. Слева легла тропа к убежищу; снабжаемая энергией от независимого источника самого убежища, она медленно текла, спускаясь с холма, на котором стояла эта часть города.

— Нет, — сказала Меланья, увидев, что Елена идёт к тропе. — Нет, мы пойдём не туда.

— А куда? — устало спросила Елена.

— За помощью.

—

Неизбывный грохот подземелья здесь превращался в журчание. За десять лет Тайр привык приходить в Покои тишины, когда хотел услышать собственные мысли вместо гула, стука, голосов, что в огромных общих залах уходили к ячейкам свода многократным эхом, а в коридорах ярусов текли рекой шёпотков.

Привык и к тому, что тишина по-цвергски — вот то самое журчание в Покоях, как будто висящее в воздухе, слияние всех звуков подземных городов в одну непрерывную, гипнотическую ноту.

А вот что было для него странным, так это вести беседы в Покоях тишины. Никто не говорил здесь, не для того это место.

Разве что произошло нечто небывалое, и разошлось по землям, и породило другие небывалые вещи.

Кроме Тайра здесь были Бригадир Центральной крепости, посол Снежных и альв, которого Тайр не узнал, хотя за те же десять лет обучился различать альвов хорошо. Значит, не из тех, кто селился у подножия гор и приходил на сезонные праздники Обмена.

В обществе Бригадира и посла Тайру до сих пор было не по себе, его должность и статус «приёмного», а не рождённого цвергом, никак не соответствовали ни заслугам, ни положению этих двоих. Альв и вовсе мог оказаться из тех, кто видел первый рассвет этой земли. А мог, конечно, быть альвом без году неделя.

Тайр про себя знал, что амбициями ни на службе Ордена, ни здесь так и не обзавёлся. Его желания были простыми, но почему-то привели его сюда — на совет, что держали люди выше его и по званию, и по значению для истории. Если бы не Жёлтая стена Кальдеры, он бы так и не проснулся. События втянули его в себя, спеленали, потащили вперёд. Но он чувствовал, что скоро всё закончится.

Развяжется этот узел.

И первые же слова Бригадира подтвердили предчувствие:

— Мы получили сообщение с восточного предгорья. Над столицей людей стоит дым. Орден воюет сам с собою.

У Тайра сердце упало: хотя сочувствие к делам Ордена он потерял давно, в городе жили люди, Тайру небезразличные.

Конечно, он знал: нарастает разлад в Ордене. Что-то доходило со слухами, умножаясь и искажаясь. О чём-то Тайру писала Елена, хоть письмо и приходило раз в год.

Но больше всего он узнал от Меланьи в последние недели. Взведённая четырнадцать лет назад пружина наконец-то распрямилась.

Настоящие тайны Ордена слишком… тайные и слишком жестокие, кто коснётся их, тот навсегда замарается; вот одна из причин, почему Тайр оставил и работу на Орден, и столицу, и даже свой народ.

— Этот день приближался неизбежно, — заметил альв. — Мы все знали, что раскол внутри Ордена всё глубже. Но всё же одна из сторон — наши союзники.

— Ты встретишь тех из них, кто сможет добраться до восточного входа, — сказал Бригадир. — И сопроводишь в Северную крепость. Время настало.

— У меня нет права представлять народ цвергов, — напомнил Тайр.

— Формально — да, — согласился Бригадир. — Поэтому мы отправили посла, персона которого… ну, не вызовет у народа вопросов. Но ты понимаешь, что тебе придётся говорить с ними. Именно тебе есть, что им сказать.

Посол, чьё непроницаемое, пожелтевшее от ветров лицо оставалось неподвижным всё это время, едва заметно нахмурился.

— Вы отправляетесь на переговоры, — напомнил он. — Первые переговоры всех народов нашего мира.

И посмотрел на Тайра пристально.

— Я понимаю, что это значит, — ответил Тайр. — Не хуже вас.

Бригадир усмехнулся:

— Вот так.

— Предварительные, — уточнил альв. — Мы должны достигнуть в этот раз лишь одного: принципиального согласия всех на заключение союза.

— Теперь ты архивариус с правом печати, — Бригадир с явным удовольствием наблюдал за изумлением Тайра. Его повысили сразу через две ступени. — Это чтобы народ задавал ещё меньше вопросов. Да и ты уже доказал, что цверг не хуже прочих. Без тебя и твоих друзей в столице Ордена не было бы и переговоров. Нужно же отметить это в истории. Если на севере всё пойдёт, как надо, твоя печать положит начало новой главе. Волей небесного дома она окажется лучше нынешней.