— Выигрыш невозможен, — медленно ответил Тимур. — Я знаю. Я же делал эту игру. А как было с прошлой?
— Иногда кто-то выигрывал, — кивнул князь.
— Держатель банка всегда… в выигрыше…
Но иногда… иногда система действительно есть.
Князь пожал плечами, посмотрел на голограмму и открыто усмехнулся:
— Выберете Медь, останетесь со мной один на один, без вашей неожиданной покровительницы. Выберете Олово… я не исчезну, знайте это, лишь стану сильнее.
Тимур тяжело молчал.
— Ну же, — поторопил его князь, — Олово или Медь?
Здесь невозможно выиграть, повторил про себя Тимур. Эта карта всегда будет бита.
И вдруг картинка мигнула. Переродилась, пиксель за пикселем, и вместо Олова возникла Ртуть.
На лице Поэтессы расцвела улыбка, переходящая в оскал. Князь моргнул. Открыл рот. Шире. Ещё шире. Теперь было видно, что у него на каждой челюсти по два ряда зубов, и внутренний — острейшие конические клыки.
— Даже я… — голос его напоминал шипение крана при отключённой воде.
— Я говорила, что вскрыла игру, — забормотала Поэтесса. — Уже давно. Чему-то то я научилась у вас, князь. Как шулерствовать да подтасовывать карты. Я даю тебе шанс, мальчик. Может, никак это не вернёт все погубленные мною души, но разве не могу я, старуха, мать демонов, под конец спасти хоть одного человечка? Ты знаешь, какой выбор верный.
Князь пытался возразить, но его будто душило что-то. Он лишь багровел и метал глазами молнии.
«Ртуть, — хотел сказать Тимур, — Ртуть», — ведь Ртутью был он, седьмым из металлов, планетой Меркурием, посредником меж игрой и людьми, он назовёт себя и будет свободен, но губы его сами сложились иначе, язык двинулся иной траекторией и лёгкие выдохнули, озвучивая другой ответ.
И наступила тишина. Ещё более полная, чем раньше. Исчезли свидетели игры, затихли горные ветра, луна и звёзды за тучами замерли, прекратив всякое движение по небу. Потому что теперь никого не касалось происходящее, кроме двоих — вечного алхимика и человека из года Мора.
— В виде исключения, — задушено проквакал князь, — я позволю тебе выбрать иначе.
Я ему мешаю, изумился Тимур, он сейчас, прямо сейчас всё обдумал и понял: лучше выкинуть меня из игры, избавиться от помехи. И Поэтесса тоже останется в его власти, старуха, мать демонов. Если игра поставила их вместе, должно быть, Поэтесса сильна, многих и многих привела в игру, чтобы князь мог кормиться.
— Не выбирай меня, мальчик, — прошептала Поэтесса, глядя на него с мольбой, — освободи себя.
— Кто она тебе? — кивнул князь, лицо его постепенно бледнело, рот уменьшался, таял второй ряд зубов. Прохоров перевёл дух. — Она лишь суккуб на вассальном договоре. Сколько душ на её счету, подумай!
Тимур был согласен полностью: они правы. Он должен освободиться. И не только от игры, от всего вообще. От ноябрьской тьмы, чекпойнтов, кодов, биточков из автомата. Стать другим и в другом мире. В том, где год Мора всё-таки кончился, а если нет, то можно закончить его, если ты колдун и алхимик и с силами природы на короткой ноге. Заговорить, как больной зуб, исцелить солёной водою и пряным дымом.
Так что Тимур сделал выбор.
Может быть, он сделал это не ради Поэтессы, пусть даже через ужас и пробивалась, растекалась внутри сердца жалость к ней. Может, ради тех людей, которым сможет помочь, если будет духом игры, убережёт их от Прохорова, насколько выйдет. «Игра изучила тебя, ты был с ней так долго.» Был ли он героем или Ганди каким? Нет, вовсе нет. Он сам знал, что обычный человек, не очень смелый к тому же.
Так что, может, он сделал это ради себя. Обычный эгоизм: оказаться не таким, как все. И не возвращаться в то абсолютное одиночество, на которое поставил князь. В год Мора. Может… да, пусть причиной будет именно это.
Тимур облизал высохшие губы и повторил:
— Медь.
***
Где-то под луной и звёздами, что кружат вечно и никогда не остановятся; на склонах гор, встающих над безбрежным морем; в краях, где обитают спасённые рукописи и уставшие их авторы, составители алхимических пасьянсов, сказители историй о проигранных деньгах, потерянном разуме и отданной добровольно душе; там, в отшумевших своё эпохах бродят трое свободных духов. В этой истории им не досталось привычных даров: лживого сияния высшего света, удачного замужества, пышных похорон, военной славы. Им досталось по шансу отыскать дорогу назад, в сложный мир людей, и один на всех общий замысел.
Ми́нут два сатурианских года, минут и Мор с Раздором, и Глад, и сам Жнец пройдёт, оставив трём духам свой серп, которым можно перерезать любую из нитей, даже жизнь их бывшего суверена.
И духи вернутся — с замыслом и серпом наперевес. И кто знает, может быть, старый алхимик в этот раз получит своё. Хотя ловок он и не первый век бродит по свету, не раз бывало уворачивался от шпаги и пули, вдруг увернётся и от серпа? Духи, правда, думают, что нет. Они мстительны — и они благодарны человеку из года Мора.
Но даже когда голова алхимика покатится, а кровь увлажнит материю бытия, когда духи выпустят прочих пленников и вернут человеку долг, даже тогда — и это несомненно — даже тогда игра останется жить.