— Игра — это ментальный вирус. Никакой первой группы нет, — вслух сказал Тимур. Не потому, что хотел подтверждения своей догадки, а чтобы не молчать. Так казалось, что он противостоит чёрному дымному кошмару, в котором оказался. — Я наблюдал их выбор и… теперь буду делать свой?
— Не сам выбор ловит вас в сети. Истинная игра в том, что вы, люди, всегда ищете паттерн. Смысл, основу, выигрышную комбинацию. И потому не можете остановиться. Истово верите, что систему можно отыскать в абсолютном хаосе, в смятении природы, в вибрации космоса. И иногда, на вашу беду, она там в самом деле есть. Сыграй же со мной, юноша, жертвенный агнец, и твоя душа станет топливом моего атанора.
Голос Прохорова поглотил все звуки, и тишину, и даже дым с чернотой.
Мы больше не в «Перифразе», ресторане средней руки над станцией метро, подумал Тимур, мы на вершине, может быть, это Казбек, его так любили поэты в те времена, нас вознесло над людьми и миром, подняло в самую тьму ночных небес, затянутых тучами, тринадцатый час пробил, всё покорно тому, кто знает волшебное слово.
— Посмотрим же, что выдаст тебе игра, — донеслось до него издалека. — Что ты поставишь против души, отданной добровольно? Богатство, слава — есть шаблонные желания. Суть игры всегда была неизменна: гипнотическая пустота. Но пришло время, и вы сами стали сложнее, как усложнилась, переполнилась ваша среда. Вы придумали столько вещей, но дело не в них. Вы придумали столько слов, но и не в них дело. Вы стали смотреть дальше. Вы что-то поняли. Что, размышлял я в семь пустых лет, теряя силы, перебиваясь случайными жертвами, что может старый алхимик дать столь сложному миру, чего у того ещё нет? Чем привлечь эту новую форму человеков? Но год Мора сыграет мне на руку.
Он много болтал, как злодеи в комиксах. Но только был настоящим.
Вот, отчётливо осознал Тимур, настоящий. И всё реально.
— Почему я? — вырвалось у него, пока Туз, вращая ладонью, продолжал тасовать виртуальную колоду собранных смыслов, мемов, действий, результатов поведенческого анализа, демографических данных, фотографий и видео, постов, признаний, откровений умных, не очень умных и вообще идиотских, всё то цифровое месиво, что циркулирует по венам сетей. Ни одна из изобретённых игровых колод не сравнится с таким богатством.
— Ты подходишь, — с готовностью ответил Прохоров. — Я ставил бывало на распутство и жадность. На эгоизм и азарт. Сегодня я ставлю на абсолютное одиночество. Сегодня вы такие все.
Игра, наконец, сделала свой выбор — и передала эстафетную палочку Тимуру. Он смотрел на собственное фото в правом углу, страшась увидеть, что же за пара ему выпала.
Остальные тоже молчали. Наконец, Тимур не выдержал, бросил быстрый взгляд в центр столба… два значка, кажется, астрологических? Он бы ни за что не понял, между чем и чем ему предлагается выбор, но игра милостиво подписала оба символа.
— Золото или Железо? — произнёс Прохоров. Его глубокий, красивый голос сорвался, прозвучал фальшиво. Тень забытой эмоции — безмерного удивления, легла на лицо.
Поэтесса захохотала, дико и зло, сотрясаясь всем телом, и выдавила, утирая слёзы:
— Не ждали такого, князь? Прежнюю игру вы создали сами, а эту не сумели, слишком сложно для вас оказалось. Устарели. И этот мальчик — один из ваших соавторов, он такая же часть её, как и вы. Игра играет за него. «Игра изучила тебя, ты был с ней так долго.» — передразнила она Туза.
— Он всё равно попадётся, — скрипнул зубами князь. И снова показался невозмутимым, только в глазах осталась тень изумления.
— Делай выбор, мальчик, — пропела Поэтесса на смутно знакомый мотив, — ты знаешь, что правильно.
— Железо, — ответил Тимур. Поэтесса была права: он откуда-то знал, что именно так будет правильно. Неужели всё то, что эти безумцы наговорили тут, правда хоть в наностепени?
— Что ж, сие было просто, — усмехнулся князь, уже полностью взявший себя в руки. Он снова принял покровительственный тон, как будто не пошатнулась его ранее абсолютная власть над игрой. — Кто бы меж вас двоих выбрал другого?
Мразик посмотрел на Прохорова с ненавистью. А Ездок поднялся неуверенно, огляделся, поймал взгляд Тимура, потом Поэтессы. Та кивнула едва заметно.
— Спасибо те… — не договорив, он рассыпался ржавой пылью.
Мразик же встал из-за стола и затерялся в невидимой толпе свидетелей.
Голограмма игры вспыхнула, и в этот раз мгновенно явила следующую пару, не дав Тимуру даже осознать, а что же произошло?
— Серебро или Свинец? — снова озвучил Прохоров. Лёгкая досада всё-таки прозвучала в его голосе, возможно, князь надеялся, что в этот раз вверх над игрой возьмёт его воля.
Настя сжала колено Тимура, её пальцы сквозь ткань джинсов казались такими горячими. Глаза сияли. Ночная тьма вокруг вершины и дымная чернота зала — существовали они теперь явно одновременно — дрожали в такт Настиного сердца, ещё вполне живого и человеческого. Может, поначалу она притворялась, следуя предписанной роли, но потом, когда говорила о приглашении… Тимур ей поверил. Но ведь все шестеро, даже сам Прохоров, лишь разыгрывали спектакль, и что было правдой, а что нет? Глупо гадать об этом, и глупо по этому судить.
«Я всегда проигрываю», — вспомнил он. Сколько раз включало в себя «всегда»? И что будет с Хикки, если?..
— Свинец.
— А сие, впрочем, неожиданно, — весело ответил князь. Настина ладонь замерла, потом съехала с колена Тимура. Хикки подняла(-ял) глаза — небесно-голубые, огромные, как у анимешной героини, и вздохнула(-ул) глубоко, прежде чем исчезнуть. От неё (него) не осталось даже пыли.
— Один из первых пленённых мною духов, — грустно заметил князь. — Совсем, юноша, вы меня не жалеете. Что ж… последний раз. Вы же не думаете, надеюсь, что ваши выборы означают выигрыш?
«Олово или Медь», — сказала игра, выбрасывая последнюю пару.