Страница 4 из 4
1 2 3 4

06. Старые счёты

— Скафандр-то застегнул? — добродушно спросил в наушниках голос Второго Штурмана.

— Да, — стараясь не раздражаться, ответил Седьмой Пилот.

В шлюз пополз болотного цвета дым, а на самом деле туман. Снаружи было утро.

Седьмой Пилот вышел из корабля и испуганно зажмурился. Неприятно видеть сиреневое солнце. Он почувствовал сильный поток воздуха, очень сильного, раз он ощущался даже сквозь скафандр, и обернулся. Как раз успел увидеть, как люк шлюза закрылся.

— Что такое? — удивился Седьмой Пилот. Голос в наушниках ответил:

— Помнишь Милу?

— Какую Милу? — ошарашено спросил Седьмой Пилот, осознавая, что это голос Восьмого Техника.

— Твою подружку Милу, — терпеливо объяснил Восьмой Техник.

— Не помню я никакую Милу, что за шутки! — разозлился Седьмой Пилот, подходя к шлюзу и зачем-то ощупывая дверь.
06. Старые счёты (рассказ)
— Она была моей женой, — грустно сказал Восьмой Техник. Седьмой Пилот прикусил язык от неожиданности, правда никакой Милы так и не вспомнил.

— Диссертация, — коротко сказал голос Третьего Капитана. Это Седьмой Пилот помнил очень хорошо; по лбу у него вдруг поползли капли пота.

— Где Второй Штурман? — едва сдержав дрожь в голосе, напряжённо спросил он.

— Здесь, — ответил Второй Штурман. — Но у меня тоже…

— Что? — пробормотал Седьмой Пилот. — А тебе я что сделал? Мы же всю жизнь друзья, ещё с самой школы… мы же… с детства…

— Да, — согласился Второй Штурман. — Я тебе ещё тогда завидовал. Помнишь твой классный перочинный ножик? Как ты им хвастался тогда, во дворе? Пускал солнечных зайчиков блестящим лезвием?

Пилот прислонился шлемом к шлюзу.

— Второй, Восьмой, Третий, — прошептал он. — А, Второй, Восьмой, Третий? Вся смена… что ж мне делать-то?

Но на это в ответ голоса в наушниках промолчали.

05. В космосе

Имперский линкор разворачивался, подходя к маленькой, но гордой звёздной системе и готовясь нарушить её суверенитет. В это время в своей каюте капитан линкора набивал вкусным ароматным табаком любимую узорчатую трубку, выращенную из каменного ясеня коренным народом маленькой, но гордой системы.

Капитан был совершенно равнодушен как к своему кораблю, так и к возложенной на него и его экипаж миссии, и уж тем более — к судьбе маленькой, но гордой системы. Он приходился троюродным братом жене кузена подмастерья личного портного Императора, что ставило его в привилегированное положение. Например, он мог вот так в ответственный момент пойти за трубкой, бросив управление кораблём на искина и старшего помощника, и ничего ему за это не было бы. Капитан затянулся, наслаждаясь терпким вкусом табака и мыслью о своей жизненной удаче.

05. В космосе (рассказ)Старший помощник, напротив, любил линкор до одури, пребывая при этом в блаженной уверенности, что об его тайной страсти знает только корабельный психолог. Но конечно же, об этом фетишизме в особо крупных размерах судачил весь экипаж. Как тут не знать, когда старпома неоднократно заставали полусонно прильнувшим к какой-нибудь переборке или любовно поглаживающим приборы в машинном отделении. Поговаривали, что искин потихоньку пишет программу маленького искинчика с характером старшего помощника и голосом капитана, последнее — для маскировки.

Сейчас старпом, дрожа от возбуждения, представлял, как их линкор, мощный, величественный, с тщательно подсвеченным на боку священным символом Империи, наполняет собой чёрную пустоту суверенного пространства.

Экипаж линкора, состоящий в основном из знакомых, родственников знакомых и знакомых родственников капитана, старпома и искина (синтетиков на борту было порядочно), побросал свои бутерброды, трёхмерные кроссворды, протирку контактов и прочие важные дела и прильнул к смотровым экранам. Где-то там внизу проплывали рощи каменного ясеня, поля железистой пшеницы и бархатно-форелевые пруды. Экипаж предвкушал отпуск на берегу, долгие туристические прогулки и лёгкий грабёж.

Неприятным этот момент был только для жителей маленькой, но гордой системы, в который раз уже решившейся на бунт против Императора. Мало того, что он строил космические линейные корабли, неспособные к трёхмерным манёврам и совершенно бесполезные в 37-м веке от открытия гиперпространственных перелётов. Мало того, что бесконечно продвигал армию шапочных знакомых своих родственников, друзей и слуг. Так ещё его безумная страсть истинного фанатика-коллекционера ежегодно лишала маленькую, но гордую систему и без того небогатого урожая уникальных ясневых трубок. И теперь, наблюдая за появлением огромного нелепого корабля, с намалёванным во весь бок кругом с вертикальной чертой посерёдке, бедные, но гордые жители вздыхали: «Ну вот… опять эта жопа прилетела».

04. Бартер

Брюки опять за что-то зацепились, но в этот раз не выдержали и порвались по шву. Гена не обратил на это внимания, продолжая шаркать по жидкой грязи, заливающейся ему в ботинки, и тащить по земле тяжёлый брезентовый мешок, оставляющий широкий след на раскисшей дороге.

Впереди дорога сворачивала, там же заканчивалась высокая проволочная сетка, тянущаяся по обе стороны, и начиналась плотная промышленная застройка. К мелким ячейкам сетки на обратном пути по традиции прикручивали использованные пропуска — на удачу и скорое возвращение.

Гена добрёл до серых производственных корпусов, слепо глядящих на мир заколоченными, затянутыми плёнкой или просто пустыми окнами. На входе в третий цех ему выписали пропуск на обрывке картонки и выдали к нему скрепку. Внутри здания Гена отыскал свободное место, сел и, развязав мешок, поставил его перед собой, чтобы покупатели могли разглядеть товар: сорок отличных, отборных, полосатых бумбарашек.

Буквально через минуту к нему подошёл коренастый мужик и, пощупав товар, спросил:

— Сколько просишь?

Гене мужик не понравился, и он буркнул, заломив цену:

— Десять за всё.

Мужик поднял брови и уважительно взглянул на продавца:

— Дорого!

— Бумбарашки хороши, — мрачно возразил Гена. читать дальше «04. Бартер»

03. Рай, ад? Ножницы?

Меня сбили на переходе в 16.46, я точно знаю: глянул на часы, а через миг понял, что поднимаюсь всё выше и выше и одновременно падаю всё ниже и ниже. Лучше бы на дорогу посмотрел.

Потом в золотой, ярко освещённой зале я предстал пред очи… ни ангела, ни демона, а чёртекого. Он мне сказал:

— Выбирай: рай, чистилище или ад. Мы тут за свободу выбора.

— Хм, — я задумался, — я тогда хочу реинкарнировать.

— Э-э-э, — забеспокоился Чёртекто, — зачем это? Не нужно тебе это вовсе.

— Хочу, чтобы мне воздалось по вере своей, а я в жизни верил в реинкарнацию.

— Точно? Разве ты не хочешь отдохнуть?

— Точно. Так что воздавайте.

Чёртекто пожал плечами и достал откуда-то лоскутное одеяльце, ножницы и иголку с ниткой:

— Вот. Это твоя жизнь, делай из неё новую.

Я повертел одеяльце в руках.

— Помочь? — участливо спросил он. — Сделаю скидку с базового тарифа.

— Не-а, не знаю, что ты за это попросишь, но наверняка обманешь.

— Ладно, давай сам, — усмехнулся Чёртекто.

Работник кройки и шитья из меня тот ещё, да и лентяй я порядочный, а жизнь моя мне нравилась. Поэтому я решил сильно её не менять, разрезал одеяльце, развернул половинку, да и сшил снова кое-как.

— Прям как новое, — с гордостью сказал я.

— Тогда бывай, — осклабился Чёртекто, и я подумал, что всё-таки он, наверное, чёрт, иначе зачем ему по два ряда зубов и раздвоённый язык? И тут я снова стал падать и подниматься, но в этот раз меня сопровождало пение, может быть даже ангельское, но слишком уж явно звучала издёвка, когда прекрасные голоса выводили: «Поднять знамёна, салют! Ты сегодня узнал обо всём…»

 

Проснулся я поздно; собрался, позавтракал, отвёз сделанный заказ, встретился с друзьями. Я ехал домой, было без четверти пять, и я думал, что нужно успеть ещё кое-что сделать. Проскочил через переход на жёлтый, а потом — был толчок, тело на лобовом стекле — такое знакомое и когда-то родное, разворот, удар справа, потом — слева, и боль в животе. И я снова летел и падал одновременно.

В золотой зале на полу сидел Чёртекто, рядом лежало моё одеяльце. Он поманил меня пальцем и ехидно спросил:

— Ну что? Рай, ад? Ножницы?

02. «ди»

Господин Диогу ди Гиромо умирал мучительно. Дети, внуки, правнуки почтительно столпились вокруг его постели, не решаясь присесть. Господин Диогу ди Гиромо всегда отличался суровым нравом и ни старость, ни болезнь этого не исправили. Даже на смертном одре глава рода ди Гиромо вполне мог собраться с силами и ткнуть в непочтительного родича пальцем, что означало бы: «Лишаю тебя наследства!»

Принесли даже двухмесячную праправнучку; ребёнок на удивление спокойно спал на руках матери, а она старалась держать прямо уже давно ноющую спину и не шевелиться, опасаясь разбудить ребёнка и привлечь к себе внимание.

«ди» (рассказ)

Кроме наследства, была и причина повесомее, почему все собрались вокруг постели господина Диогу ди Гиромо. Родичи ловили каждый всхлип и каждое бульканье, что выдавало горло умирающего. Увы, ещё два месяца назад он начал терять речь и сейчас не мог уже произнести ни одного связного слова. Но во всех ещё теплилась слабая надежда, что в последний миг он всё же что-то скажет.

Городской архивариус был уже здесь — вместе с последним томом родовой книги ди Гиромо. Книга была гордостью семьи на протяжении столетий; на протяжение столетий она всё прирастала новыми томами, но всегда занимала почётное место в «посмертной» комнате городского архива. Последние слова тысячи ди Гиромо были в ней, и так продолжался древний благородный род.

В отличие от родственников умирающего, архивариус мог позволить себе сидеть, что и делал — и с весьма самодовольным видом. Он был совершенно уверен, что последних слов господин Диогу ди Гиромо не произнесёт.

— Умер, — прошептал кто-то. Остальные поддались вперёд.

— Умер и ничего не сказал?

— Как же… что теперь будет?!

Архивариус вздохнул, готовясь к неприятной сцене. Но что делать, работа есть работа.

— Граждане Гиромо, — произнёс он, и все замолчали и обернулись, поражённые тем, как непривычно и унизительно прозвучало это обращение вместо «господа ди Гиромо». — Я сожалею, но…

И бывшие ди Гиромо, не веря своим глазами, смотрели, как церемониальным ножом, аккуратно и ловко архивариус соскабливает с титула книги «ди».

01. Восход Кассиопеи

Брат стал известным очень рано, и Хлоя посчитала это своим достижением.

— Когда мы лишились родителей, — щебетала она перед журналистами, показывая наши детские фотографии, — я стала заботиться о Винце и Касси, как могла. Было тяжело…

На самом деле нас зовут Винцент и Кассиопея, но Хлоя очень любит сокращать всё, не только имена. Если бы аббревиатур не существовало, она бы их придумала.

Она действительно была нашим опекуном, но её забота сводилась к закупке еды раз в неделю. Иногда я купаюсь в приступах жгучей ненависти, вспоминая, как она могла не показываться дома сутками, а иногда понимаю её, ведь в то время она сама была совсем юной.
Восход Кассиопеи (рассказ)
Гениальный разум Винцента создавал удивительные вещи. Когда они появлялись, люди вздыхали: как раньше мы могли жить без этого? Через десять лет он вдруг параллельно с наукой занялся музыкой. Ноты казались ему такими же элементами и реагентами, и он собирал из них тревожные, бередящие душу мелодии. Его способность быть и умницей, и артистичной натурой завораживала людей. Все его любили.

Хлоя купалась в его популярности. Она сопровождала Винцента везде, где могла, мелькала в светской хронике, оттирала на задний план всех его женщин. Не гнала, но не давала им ухватить и толику популярности.

читать дальше «01. Восход Кассиопеи»

Страница 4 из 4
1 2 3 4