12-й день
Через иллюминаторы шаттла они видели, как обратился огромным факелом купол, как огонь вырвался изнутри, поднялся ввысь, будто посылая привет красному пятну, скользящему по изменчивому небу, и умер, почти так же быстро, как вспыхнул. Станция потеряна. То неудавшееся нападение было, возможно, лишь проверкой. Или нет. Неважно, главное — этим условным утром система безопасности зевнула новую атаку.
Их осталась едва ли пятая часть. Они могли бы постоять за себя, если бы было с кем драться: но вместо солдат к ним направили автоматические катера, врезающиеся в купол один за одним, взрывающиеся, стирающие станцию с лица планеты. Поначалу купол плавился в нескольких местах, но ещё держался, давая людям шанс на побег. Огненные капли падали на лёд и затихали, оставляя на гладкой поверхности полосы, пятна и кратеры. В конце концов, была уничтожена даже буровая установка, хотя, казалось бы, её обязательно захотят сохранить.
— Это «SLL», — произнёс кто-то буднично над его ухом. — Они плюют на всё, как катком проходятся. Никакой жалости, никакой экономии. Денег — куры не клюют. Видели их катера? Как из будущего, — уже с горечью добавил товарищ.
— А «Овод»? — спросил Костя, не оборачиваясь.
— «Овод» бережёт инфраструктуру, — ответили с другой стороны. — Зачем строить новую, если можно просто согнать конкурентов с уже построенной?
— С ними есть хоть какой-то шанс, — согласился первый голос. — «SLL», говорят, всё строят с нуля, по своим технологиям. У них там одни роботы.
Шанс. Костя отвернулся, отошёл от иллюминатора, сел, не глядя, в чьё-то кресло.
Он слишком хорошо помнил, как в горящем воздухе, среди огня и дыма, ему померещилась снова женская фигура. И он, не раздумывая, бросился за ней, идущей прочь, кажется, в самое пекло, в то время как все остальные бежали в обратную сторону. Он не разбирал дороги, вообще не понимал, где находится, всё стало одинаковым — раскалённым, трещащим, осыпающимся, а она будто знала, куда идти, и вывела его к складу за полминуты. И он бросился к первому же экзо, лишь успел обернуться напоследок, разглядеть во внезапно отодвинувшейся завесе дыма её лицо, её взгляд. Разглядеть — и узнать.
А дальше — бежал через станцию, доверяясь навигации, оказался на борту последнего шаттла, уносящего остатки персонала куда-то ещё, подальше от рушащегося купола. А те, кто стремился мимо него в обратную сторону, где они? Здесь он их не видел. Их инстинкт самосохранения оказался слабее, чем у него; никто им не явился, чтобы вывести из огня.
И теперь, вспоминая своё спасение, вспоминая лицо девушки, он думал, что она совершенно не изменилась. Всё такая же, как в его воспоминаниях — в воспоминании, единственным, что у него было. Там, где они гуляли по старым пустым кварталам и парку. Больше о прошлой жизни он не помнил ничего, несмотря на обещания человека в бледно-синей форме. Но постепенно это становилось неважным среди бесконечных льдов, под изменчивым небом. Зазеваешься, и все вопросы о прошлом и настоящем сгорят вместе с очередной базой. Он понял, что здесь вопросы лишь мешают, здесь нужно жить одним мгновением, иначе оно может стать последним. И тогда никакого «истечения срока контракта», никакого «значительного вознаграждения».
Хотя Костя всё равно уже догадался, что человек в форме соврал и про это тоже и что никто их отсюда выпускать не собирается.
14-й день
— Ты, — сержант ткнул в него пальцем, — пойдём со мной, поможешь.
Новая база была… старой. В общем, для них — новой, но основали её, наверное, очень давно. И с тех пор она разрасталась, купол за куполом, и теперь была похожа на город. Маленький город, но всё же.
Многие системы здесь были таким же старыми. Никакой автоматической линии снабжения, например, так что их индивидуальные карточки стали бесполезными. Вместо этого, как только вновь прибывшие разместились в казарме, к ним пришёл один из сержантов и заявил, что нужно ехать за формой.
Автокар, уж совсем древний, медленно полз между блоками, а сержант сосредоточенно рулил сам, будто не доверяя автоматике. Костя глазел по сторонам, но ещё больше — вверх. Изменчивая поверхность газового гиганта, заслоняющая полнеба, осталась с другой стороны, шаттлы привезли их туда, где над куполом была лишь усыпанная звёздами темнота. Сбоку иногда быстро поднималось уже привычно маленькое солнце.
Почему-то это небо казалось Косте лучше, чем «предыдущее» — цветное и беспокойное.
А вот ледяная равнина была та же самая — бесконечная, чужая, пустынная, будто проклятая за грехи людей земля.
— Приехали, — провозгласил сержант. — Сейчас договорюсь, и будем грузить потихоньку.
Он исчез внутри старого же хозблока. Костя тоже выбрался из автокара, чтобы размять ноги. Земля под подошвами уже успевших пообтрепаться ботинок смешно скрипела. Здесь, на этой станции, лёд когда-то засыпали толстым слоем песка и гравия.
Из-за угла показался медленно бредущий старик-рабочий, увидел Костю, замер на секунду, а затем направился прямиком к нему. Только тогда Костя заметил, что один рукав у рабочего болтается пустым. Странно, даже протез не поставили.
— Ты с седьмой, правильно? — надтреснутым голосом спросил старик. — Из тех, кто успели ноги унести?
— Ну раз здесь стою, значит, из тех, — беззлобно ответил Костя.
Рабочий усмехнулся:
— Вояка, выходит, — протянул он со значением. — Чего же ты на войну попёрся, малец?
Глаза у него были хитрые. Удивительно, чем дольше находились люди на этой планете, тем живее у них был взгляд. У новеньких — ни эмоций, ни интереса, Костя помнил, что и сам таким был. Но вот этот человек — со сморщившейся кожей, без левой руки, с выцветшими, бледно-голубыми глазами и пожелтевшими зубами — он казался более… реальным, что ли? И сержант этот вроде такой же, только помоложе и не так жизнью побит.
— Я… не помню, —признался Костя, ожидая любой реакции, кроме такой: рабочий улыбнулся грустно и согласился:
— Верно, не помнишь. Как же ещё, — он вздохнул, зачем-то потянулся единственной рукой к пустому рукаву, но остановился и спросил:
— А хочешь совет, малец? Забесплатно?
— Ну давай, дядька, свой совет, — согласился Костя, которому вдруг стало легче от мысли, что старик в чём-то его понимает. Наверное, с его памятью тоже было не всё в порядке поначалу.
— Даже не совет, — ответил рабочий, — так, одна истина. Это вовсе не война, малец, это жатва.
— Что? — опешил Костя, а старик продолжал:
— Так что никого не…
— Норм, какого лешего?! — это сержант показался в дверях хозблока с первым мешком. — Ты что несёшь, старый дурень?
Норм отступил и усмехнулся:
— И тебе не хворать, Норман.
Сержант подошёл, бросил мешок в кузов автокара и нахмурился:
— Что он уже успел тебе набрехать?
— Ничего… вроде, — ответил Костя. — А…
— Тёзки мы с этим дурнем, — ответил сержант, будто мысли прочёл. И в самом деле, об их одинаковых именах Костя и хотел спросить. А ещё он глядел во все глаза на этих двоих и никак не мог понять: вроде и схожи они чем-то, но чем именно? Повадки разные, лица — ну есть что-то общее, например, у обоих по одному носу и по два глаза. У сержанта ожог и шрам по всю правую щёку, у рабочего — морщины да борозды какие-то. Роста вроде бы одного, но это вообще ничего не значит. Да и младше сержант лет на двадцать, должно быть. Но если смотреть на них вот так, одновременно, кажется, что они как яблоки, что с одного дерева упали, но в разные стороны покатились. Будто оба знают что-то, но молчат.
— Давай, грузи, — нетерпеливо буркнул сержант, — ребята ждут. Там, сразу за дверьми, контейнер, таскай из него мешки. А ты, Норм, иди уже своей дорогой.
— Удачи, вояки, — хмыкнул Норм и поплёлся, куда послали.
Всего-то день назад Костя решил, что не будет больше задаваться вопросами, на которых ответа нет, но теперь они снова всплывали, вертелись на языке. Наверное оттого, что наконец-то появился кто-то, способный на них ответить. И на обратном пути Костя понял, что шанс упускать не стоит.
— Сержант! — позвал он неуверенно.
— Спросить чего-то хочешь, что ли? — тут же откликнулся Норман.
Костя кивнул:
— Вы много из прошлой жизни вспомнили?
— Неожиданно, — произнёс сержант, после долгого молчания. — Я думал, ты что-то другое… Да не важно. Делаю вывод, что сам ты помнишь мало. Так?
Костя кивнул снова и добавил:
— Почти ничего. Смутные какие-то вещи.
— Это нормально, — успокоил сержант. — Со всеми так. Привыкнешь. Новой памятью обзаведёшься. Чем дольше ты здесь, тем проще будет.
На сердце вдруг сделалось тяжело. Почему? Что не так со всем этим? Разве не нормально, что на смену старому приходит новое? О чём, о чём это сожаление, что наполняет его, заставляет через силу, сквозь сжатые зубы продолжать говорить:
— Но я помню одну вещь очень чётко. Один день… даже не день, несколько часов, — он почти прошептал это, но сержант услышал, съехал вдруг с дороги, затормозил и прижал автокар к задам какой-то постройки.
— Это, чтобы ты очень хорошо расслышал то, что я тебе сейчас скажу, — пояснил сержант. — Никому и никогда об этом не рассказывай. Особенно — офицерью. Да и своим не стоит, а то ещё сболтнёт кто-то или кто услышит. И если кто другой начнёт что-то такое говорить, не давай ему, прерви и предупреди. Если узнает тот, кому это знать не нужно, то прочистят тебе мозги, лишишься и того, что вспомнил. Будешь, как большинство здесь. Помнить — не положено.
— Почему? — Костя слушал с жадностью. — Что с нами сделали? Как отсюда выбраться?
Сержант покачал головой:
— И об этом не спрашивай. И выбраться отсюда нельзя, выход отсюда только один. А то, что ты помнишь… — Он пожевал губами, и взгляд его сделался рассеянным, задумчивым. — Если ты помнишь что-то о Земле, забудь об этом. Держи это в себе так глубоко, как сможешь, береги как зеницу ока, никому не показывай, даже себе самому. А снаружи как бы — забудь. Забудь о Земле, нет для тебя больше Земли, впереди, до самого конца — только Европа.
И снова завёл автокар. А Костя теперь точно знал, что сержант и сам что-то помнит, и хранит глубоко, и бережёт как зеницу ока.
25-й день
— Самая главная ваша задача, — орал сержант, — не повредить купола и буровые! Вторая — сохранить из остального оборудования, сколько осилите! И третья — убить уродов, сколько увидите!
Он набрал воздуха:
— И только после этого — самим не сдохнуть! Всё поняли?!
«Овод» пошёл в наступление крайне не вовремя. Для базы, разумеется, а вот для самого «Овода» момент был вполне удачным: на базе оставались, в основном, рабочие, и хоть каждый из них мог держать оружие в руках, всё-таки навыками они обладали несколько иными. А из службы безопасности оставалось едва ли треть штата: часть сопровождали транспортники к станции, часть — отправились на другой объект, где нужно было зачистить силы всё того же «Овода». Но то нападение оказалось для отвода глаз, «Овода» интересовала самая старая и прибыльная база «Ллойда и Немина». И теперь конкуренты в буквальном смысле осаждали купола — искали слабые места, чтобы проникнуть внутрь без разрушения.
— Эта база — врата к объекту Тангейзер! Он прямо под нами! — надрывался сержант. — Возьмут её, и самое хлебное место на Европе — их! «Ллойд и Немин» нам этого не простит!
Почему-то верилось, что последнее — горькая правда. Хотя и было неизвестно, что ещё с ними могут сделать, но проверять не хотелось.
К концу условной ночи стало ясно, что «Овод» вот-вот прорвётся внутрь, а значит, грядут «городские бои», и сержант выбрал троих бойцов и послал их к северной буровой.
— Она под нашей ответственностью, — говорил он. — Об остальных позаботятся другие, но за эту вы отвечаете лично. Ты, — он кивнул Косте, — главный. Забейтесь в отсек управления, будут ломиться — забаррикадируйтесь, чем найдёте, используйте личный код, чтобы запереть все двери. Еда и вода там есть, система очистки — автономная. Если будет тихо, сидите шесть часов, затем — на разведку. Ещё через шесть часов — снова. Когда выдавим их, выйдете наружу. Есть вопросы?
Был вопрос, что делать, если это «Овод» их выдавит, но его никто не задал.
В отсеке управления было тихо, толстые свинцовые стены, уходящие вниз, в толщу льда, не пропускали вообще ничего. Связи с внешним миром тут тоже не было, связь всегда двусторонняя, а это опасно. Враг может перехватить управление, а так — сидеть можно, пока еда не закончится, с остальным проблем нет.
Они честно отсидели шесть часов, затем Костя отправил одного из ребят наверх, и тот не вернулся. Это было красноречивым подтверждением того, что «Овод» ещё под куполом. В следующий раз Костя пошёл сам.
Последняя дверь — дверь шлюза, содрогалась, будто по ней молотили чем-то тяжёлым. Может быть, так оно и было. Костя включил монитор наблюдения — на свой страх и риск, но камера, видимо, была уничтожена. Тогда он вернулся вниз.