В конце концов, Ида дёрнула краешком рта и кивнула:
— Как скажешь.
…Движения этой родинки снова гипнотизировали его, он тоже двигался и слушал движение, скользил руками по влажной белой спине Иды, но смотрел только на родинку. Она как будто становилась больше и меньше, пульсировала, как сердце, чёрное пятно с гибкими, подвижными краями, возбуждая его всё больше. Он уже попробовал её на вкус: на языке остался всё тот же привкус горькой соли.
Он оторвался от созерцания вибрации родинки только однажды, почувствовав движение воздуха и усилившийся грибной запах: дверь в его каюту приоткрылась, и он увидел Фостера. Откуда тот только взялся. Лицо белое, спокойное, а в глазах застыло отчаянье. Дверь так же тихо закрылась, и Зак тут же и думать забыл о бедном извращенце. А Ида и вовсе ничего не заметила.
Позже, когда она заплетала волосы, стоя у фальшь-окна, и всё ещё расстёгнутая рубашка скользила по её груди, Зак, натягивая комбез, спросил лениво:
— Так какая помощь тебе нужна?
Ида опустила руки и не отводя взгляда от изображения лесного озера, ответила на это вопросом:
— Знаешь, как размножаются осы-паразиты?
— Случайно знаю, — усмехнувшись, ответил он. — Они делают это мерзко. Откладывают личинки в пауков, а личинки потом пожирают пауков изнутри.
Ида кивнула, протянула руку и дотронулась до дисплея:
— Я скучаю по таким пейзажам… — произнесла она. — Осы используют не только пауков, но в целом верно. Иногда жертвы уже мертвы, но чаще личинки пожирают жертв, стараясь сохранить им жизнь как можно дольше. Я не думаю, что жизнь может быть «мерзкой», как бы она ни была организована. Эмоциональные оценки — лишь следствие того, как устроен наш ум. Но если давать их, то вероятно, этот вариант размножения можно назвать…
— …отвратительным, — закончил Зак. — Подумай о пауке. Его жрут, а он всё ещё жив.
Она пожала плечами.
— Наши «грибы» в чём-то похожи на ос. Им тоже нужно, чтобы еда была живой до самого конца. «Земля», на которой они растут, живая. Очень примитивная, ей далеко даже до пауков, но всё же в биологическом смысле она живая. Здесь всё живое — не такое, как мы привыкли. И поэтому здесь проще понять, что все мы — часть большего. «Земля» на полках — остатки организма, лишённого некоторых своих частей, но всё ещё пронизанного связями. И «грибы» не просто паразитируют на нём, они с ним… договариваются. Поддерживают в нём жизнь и заставляют работать на себя.
— Ты всегда начинаешь издалека, правда же? — Зак слушал её вполуха, хотя, наверное, стоило быть внимательнее. Но пока она так и не дошла до сути, и его больше привлекала расстёгнутая рубашка, пусть он только что и видел Иду голой.
— Я уже рядом, — ответила она. — «Грибы» — самая развитая из здешних форм, поэтому они и стали нашим объектом. То, как они поддерживают связь с остальным, достаточно интересно, если вкратце… — она взглянула на него с сомнением. — Хм, вкратце: я нашла способ, как это использовать. Пока я проводила только лабораторные исследования, но они оказались результативными.
— И что ты могла бы из этого выжать? — теперь Зак заинтересовался.
— Можно создать такую же тесную связь между людьми, если использовать некоторые особенности… части «грибов». Так что… как насчёт телепатии? Или коллективного разума, конгломерата? Что-то, на чём можно сделать деньги.
— Есть богатые секты, что ухватились бы за это, — поддержал Зак.
— И не только они, — кивнула Ида. — Многие другие. Если, конечно, следующий этап тоже будет результативным.
— А следующий этап — это что?
— И тут мне нужна твоя помощь, — Ида проигнорировала вопрос. — Мне нужен… скажем, наблюдатель.
— О чём ты говоришь? — Заку перестало нравится то, что он слышит. — Каков следующий этап?
— Прежде чем ответить, — помолчав, напряжённо произнесла она, — я хочу показать тебе кое-что.
Путь их был недолгим: всего-то до её каюты. Зак даже успел нервно пошутить, что они тогда могли бы с самого начала направиться туда, но потом понял, что нет, не могли. Он бы точно не хотел делать это там, среди распечаток, почти полностью покрывающих две стены.
Несколько дней назад, когда он среди ночи заявился к Иде, то разглядел на этих фото только смутные формы. Но теперь он видел вблизи всё: розовато-серые наросты на коже, из которых торчали паучьи лапки; какие-то полосы внутри человеческого глаза, слишком уж сильно смахивающие на извивающихся червей; мокнущие коричневые пятна, покрывающие чью-то лысую голову; облезшие, лишившиеся кожи пальцы, заключённые в стеклянную колбу.
Ему хватило полминуты, чтобы зажмурится и для верности отвернуться к двери.
— Что за дрянь? — потрясённо пробормотал он. — И ты среди этого живёшь?!
— Это напоминание, — печально ответила она. — О неудачах. Но главное — об ответственности.
Оказывается, он до сих пор не верил до конца в её историю. Все эти тайные интриги, ссылка, якобы от неё хотят избавиться, никто за ними не вернётся — всё чушь. Но люди, делающими с другими вещи, как на фото, способны на всё. Значит, Ида говорила правду.
— Об ответственности? — он открыл глаза, но поворачиваться обратно к фотографиям — и к ней, не собирался. И Ида подошла к нему сама.
— Меня собрали в пробирке и вырастили в коробке. Я далеко не сразу поняла, что делаю что-то не так. Но со временем… Прошли годы, прежде чем это случилось. Я здесь потому, что посмела открыто заявить о своём несогласии. Следующий и необходимый этап проекта — это эксперимент на человеке. И есть только один способ провести его достойно. Нельзя использовать тех, кто не может отказаться или не понимает, на что идёт, тех, кто…
Дверь каюты открылась. Зак вовсе не удивился, увидев на пороге Фостера. Он был ещё бледнее, чем полчаса назад, волосы торчали во все стороны, будто он пытался их рвать, правая рука, прижавшись к груди, отбивала бешеный ритм по мягкой ткани комбеза, а в левой дрожал планшет.
— Она уже сделала это с тобой! — прошипел он. — Ты помнишь укол?! Это её рук дело, всё это — её рук дело! А ещё газ, о, это тоже она, газ, газ, укол, газ, что она делает с тобой? Ты безвольная кукла в её руках! Слабак, купившийся на женские прелести…
Его голос затихал и поднимался, артикуляция не совпадала со словами, и весь он трясся то ли от ужаса, то ли от ненависти.
Зак смотрел на это, открыв рот. Нет, не может быть. Ида только что сказала, что так делать нельзя.
Фостер как будто услышал его мысли:
— Она врёт, — заявил он убеждённо, не открывая рта при этом. — Кому ты поверишь, ей или брату? Только я защищаю тебя! Всегда защищаю! А оно ещё там, ты разве не слышишь… оно скребётся внутри! Оно расползается!
И Зак и правда это слышал, даже сейчас. Тонкие нити, раздвигающие мышцы, и ещё — раскалённые иглы, пронзающие нервы, и что-то, что проедает его кости насквозь. Всё это было, Фостер не врал.
— Подожди, не уходи, — поспешно сказала Ида. — Я понимаю, это может пугать. Но мне очень нужен наблюдатель. Я не знаю, чем всё закончится. Может быть, я умру. Или стану… чем-то. Кто-то должен быть рядом со мной, и я научу тебя, что делать.
Глаза Фостера расширились: похоже, он что-то понял. Оторвав от груди правую руку, он вытянул вперёд дрожащий указательный палец и прошептал громко:
— Ты видишь? Она уже сделала это… — он забормотал, задвигал пальцами, играя неслышную мелодию безумия. — В ней тоже живёт паутина… нет, в ней намного больше паутины! И её некому было защитить, у неё нет меня! Я должен, как тогда… на станции… ты не помнишь, нет, но я всегда… Это она, боженьки, это же она, она!
Фостер заверещал так, что у Зака заложило уши, и он качнулся назад, зажимая их ладонями, а Фостер, напротив, бросился вперёд, вытянулся перед Идой во весь рост и, всё ещё крича, ударил пальцем по экрану планшета.