Он проснулся, почувствовав, что в комнате есть ещё кто-то. Огляделся, тяжело вертя головой: за окном висела огромная круглая луна — тёмные пятна «морей» складывались в рожицу. Бледный широкий луч света рассекал пространство надвое. По одну сторону были кровать, и массивные кубы попискивающих приборов, тумба и два стула с металлическими спинками, и он сам — на кровати.
А по другую, тающую в сумраке, ждал кто-то ещё. Незнакомец, а может даже несколько.
Гостя (или гостей) здесь быть не должно, это он понимал. Хотя спросонья не мог объяснить: а почему, собственно? Почему здесь никого не должно быть, кроме него? Из-за позднего часа?
Те, прячущиеся в темноте, шуршали, стучали, фыркали, сопели и громко вздыхали, но не показывались на глаза. Наконец, ему это надоело, он сел на постели и громко позвал:
— Кто здесь?
Шуршание и прочие звуки тотчас же прекратились, потом раздался одновременно хриплый, глубокий и высокий голос, как будто певица-сопрано долго гуляла на морозе:
— Сейчас-сейчас, — произнесла гостья. — Одну минуточку, надо бы подготовиться…
В противоположной от него темноте произошло шевеление, и первая из гостей вступила в полосу лунного света.
Это была синяя лошадь. Она прошлась от окна до двери напротив, слегка развязно покачивая крупом, потом правым передним копытом подтянула стул поближе к кровати и уселась так, чтобы большей частью оставаться в тени. Достала откуда-то громадный планшет и, пролистав пару раз экран, уточнила:
— Фёдор Михайлович Капустин, год рождения — 1975, место — село Миасское Челябинской области? Мать… отец… закончил ЮУрГУ, факультет информатики…
Лошадь бубнила и бубнила, он слушал вполуха, наблюдая, как лунный свет проходит сквозь изящно выставленное заднее копыто, ложится серебряной дорожкой на кафельный пол. Плитка в тени казалась непроницаемой чёрной, а на свету становилась нежно-серебристой, как будто в лунных лучах текло волшебство.
— Ну так что? — лошадь оторвалась от чтения. — Это вы?
Он в тот момент думал о том, как же ей удаётся листать экран копытом? Ему и пальцем-то не всегда удавалось… кажется.
Лошадь терпеливо ждала, уставившись на него раскосыми, тёмно-фиолетовыми глазами. Он спохватился и ответил, запнувшись на мгновение:
— Кажется… — он как будто водил лучом фонаря в пыльном чулане памяти. Проснувшись среди ночи от неожиданного визита говорящей лошади, можно и имя своё позабыть.
— Да, это я, — наконец произнёс Фёдор и почувствовал облегчение: ну конечно, это он.
Лошадь кивнула, убрала планшет за спину, выгнув неестественно переднюю ногу, и оттуда же достала нераспечатанную колоду карт.
— В покер играешь? — с надеждой спросило животное.
В голове у Фёдора что-то щёлкнуло:
— Классический или как?
— Пять карт, — хмыкнула лошадь. — Одна партия. Торг до победного.
— А какие ставки? — спросил Фёдор. — А то у меня, кажется, ничего нет…
Он огляделся: наверное, в шкафу, что стоит по ту сторону лунной дорожки, должны быть вещи, а может быть — и деньги. Или в тумбочке? Да, можно поискать там. Что за тумбочка без денег?
— Что-то всегда есть, — уверенно ответила лошадь. — На это и сыграем.
— Ладно, — согласился он. Кажется, это всё равно сон, почему бы и не сыграть вслепую? Когда он ещё сядет за покерный стол с синей лошадью, хотя бы и во сне?
— Ребята, он согласен! — радостно проржала лошадь, обернувшись в темноту. И оттуда сразу же выступили Нео и белый кролик.
Фёдор смотрел во все глаза на Избранного: седьмое чувство шептало, что это именно он — сам Нео, а вовсе не Киану Ривз в его образе. Конечно же, человек из Матрицы был в наглухо застёгнутом чёрном плаще и в тёмных очках, как будто в комнате и без того не стоял полумрак.
А кролик был самым обыкновенным — белым, милым и пушистым. Он повёл носом и ушами, внимательно разглядывая Фёдора, потом мощно оттолкнулся от серебристого кафеля и приземлился прямо на постель. Нео с достоинством прошествовал за вторым стулом и сел напротив лошади.
Фёдор оказался окружён полуночными гостями, но принял это как должное, только подтянул ноги и сел повыше, чтобы кролику было удобнее расположиться.
Лошадь вскрыла зубами упаковку и передала колоду Нео. Тот принялся ловко тасовать карты: мелькал серый узор рубашки, что-то вроде спиралей, закручивающихся вокруг друг друга.
Избранный быстро раскидал по пять карт. Часть из них легла в лунный свет, и Фёдор увидел, что серые спирали на самом деле — радужные, да такие яркие, что от них болят глаза.
Кролик поддел носом карты, а потом снова уронил и отодвинулся ближе к спинке кровати. Прочесть на его мордочке хоть какие-то эмоции было невозможно, и Фёдор понял: это серьёзный соперник.
Лошадь, чудом умудрившаяся ухватить карты копытом, тихо и коротко взоржала — то ли от радости, то ли, напротив, от огорчения, и Фёдор бросил в её сторону быстрый взгляд. Однако вид у лошади уже был умиротворённый, она смотрела в окно мечтательно и задумчиво.
Нео, в своих чёрных очках и с фирменным выражением «я Избранный, меня не колышут ваши несуществующие ложки», тем более был крепким орешком.
Фёдор осторожно перевернул карты и удивился: две из них были пиковым вальтом и пиковой же девяткой, но остальных трёх он не мог разглядеть, видел перед собой всё те же спирали. На мгновение его прошиб холодный пот: неужто он умудрился как-то перевернуть карты, пока смотрел их, и он тут же опустил руку. Нет, три карты действительно имели рубашку с обеих сторон.
— Их ещё нужно открыть, — невозмутимо произнёс Избранный.
— А что для этого нужно сделать? — удивился Фёдор. Он никогда не сталкивался с такой разновидностью покера, но чего только во сне не увидишь.
— Следовать за белым кроликом, — Нео едва шевелил губами. — Выбрать красную таблетку. Освободиться от иллюзорной пустоты.
Он замолчал. Его губы кривились в странной полуулыбке, когда он отворачивался к окну, к лунному свету, поднимая одновременно левую руку к лицу и опуская правую, в которой держал карты.
Избранный сдёрнул очки и бросил их вперёд, в лунную дорожку. Они сверкнули и пропали, а потом наступила тьма.
Фёдор увидел, как в этой темноте впереди зажёгся прямоугольник света.
— Ну и фильм, — с чувством произнесла Соня, когда зажёгся свет. По экрану ещё ползли сразу же выцветшие титры, но маленький зал «Знамени», забитый до отказа, мгновенно наполнился шумом поднимающихся людей.
— Не понравился? — осторожно спросил Фёдор. Ему фильм понравился и очень. Конечно, вряд ли так уж важно, совпадут ли они с Соней во мнении… или важно?
Соня ему тоже очень нравилась. Он боялся, что неудачный выбор фильма испортит всё дело.
— Почему? — удивилась она. — Понравился.
Он улыбнулся слегка торжествующе: угадал. Смешно было радоваться такому, ведь это не он, а Вачовски создали иллюзию, что пришлась Соне по душе. Но он всё равно торжествовал. Как будто миновал развилку судьбы: уверился, что теперь всё пойдёт как по маслу.
Они вышли наружу — уже зажглись фонари, их свет выхватывал из темноты голые мокрые ветки деревьев. Октябрьские сумерки дышали сыростью и предчувствием холодов. Но воздух всё равно был вкусным, и вечер казался началом чего-то большего. Как будто впереди ждали важные события и… Фёдор встряхнулся: кажется, он задумался о чём-то слишком серьёзном, видать, всё из-за фильма. Единственное важное — идущая рядом девушка. Взглянув на Соню, он преисполнился вдруг странным чувством, которое с трудом узнал, — это была нежность. Раньше женщины таких ощущений у него не вызывали. Желание — сколько угодно, но нежность?
— Зайдём в кафе? — спросила Соня. В сумерках её глаза блестели, когда она смотрела на него.
— Ага, — согласился Фёдор. — Тут есть одно, где…
Тьма снова нахлынула, и он затряс головой. Взгляд его упал на лицо Избранного: вместо глаз у того были всполохи далёких зарниц, из растянутого в ухмылке рта сквозило морозным холодом.
Карты были брошены на постель:
— Вскрываюсь, — произнёс Нео.
— А как же… торг, — несмело прошептал Фёдор. Ему было страшно. Сон явно шёл куда-то не туда.
— Торг уже был, — возразил Избранный и ткнул зачем-то пальцем в свои карты.
Фёдор посмотрел: две двойки — на восьмёрках и тройках. Не самая сильная комбинация, но…
Он скосил глаза на свои: одна из карт открылась. Пиковая дама.
Нео надел очки, и Фёдор понял: всё это время он слышал шум как будто внутри своей головы. Эхо далёких выкриков, злых, несправедливых, отчаянных — но вот они стихли, и он уже не мог сказать, действительно ли они были или просто померещились.
Лошадь хихикнула:
— Слабак, — и плюнула в сторону Избранного тягучей, светящейся неоновым голубым слюной. Тот ловко увернулся, и плевок пришёлся на прибор у кровати — прямо на экран, по которому ползла зелёная линия.
— Меня так просто не возьмёшь, — заявила лошадь и вдруг, бросив карты на пол, двинула Фёдора копытом по правому уху.
Мгновенно оглохнув, он увидел цветные искры, как в мультфильме, а потом провалился в туман беспамятства.
Туман поднимался от дальнего берега, полз по Еткульскому, превращая зеркальную воду озера в дымящийся котёл. Рассвет едва-едва занимался, сумерки ещё стояли плотные, тягучие, холодные, как разведённые ледяной водой чернила.
Федя с Борькой шли по краю тумана босиком. Якобы так ступалось бесшумнее, а значит, рыба не услышит их и не уйдёт на дно. На самом же деле они просто подначили друг друга пройтись по холодной ночной земле голыми пятками. И теперь мужественно терпели озноб, ползущий по ногам.
Борька, стуча зубами, заявил:
— Да тут такая жара, что и рубаха-то не нужна.
И тут же стянул её, обнажая тощую грудную клетку, выпирающие рёбра, маленький шрам над ключицей — два года назад скатился с горки неудачно, выступающие позвонки. Борька повышал ставки, но что-то участвовать в этой игре Феде уже не хотелось, он только глянул на друга и замотал головой.