Она разворачивается в том, что ещё только станет небом: скрежет, и гул, и первые вибрации сходят с обшивки, следуя росчеркам формул, от которых её панцирь похож на бархатистую, нежную, переливчатую кожу, и когда, бывает, она входит в атмосферу, ветер поёт, соскальзывая с рисунка этой псевдокожи.
До рождения ветра тоже ещё далеко.
Вибрации тают, скатываясь с тел излучателей, похожих на циклопические стрельчатые окна. Там, где иной мастер разместил бы витражи — перекрестья и совпадения форм, гипнотические на просвет, поучительные на вкус, — мерцают соты. Это они рождают звук, рождают смех, рождают первые ноты. Из вязкой нигредо, из переливчатой темы рождается предчувствие будущего. Распускается, будто птичий хвост, цепь явлений.
Связей, кружений, расположения. Новой звезды, планетозималей, орбит. Спутников, и гигантов, и каменных шариков в обитаемой зоне.
Расчёты закончены.
Она переходит к следующему подкоду.
Его белый пряный зов проходит по её размазанному в континууме панцирю.
Приоткрываются решётки, и из тьмы её каверн являются под звёздный свет вертикали струн с трогательными рядами колков, ударных сгустков излучения, поперечных модуляторов; дрожащие трубы граврегистров; направляющие экраны, воронки и жгуты, бархатные на вид валики, вытянутые лишь в двух измерениях тяги трактур; дрожащие мембраны, что пропускают не звук, но время; и медленно, вихрясь вкруг колумеллы, инструменты укладывают один за одним завитки виброинструкций. От конца к началу, светлее и опаснее плазмы альбедо, ложится путь, по которому суждено пройти здесь материи.
Она помнит этот путь как то, что уже свершилось однажды и стало бесконечным движением жизни от звезды к звезде, и памятью, канувшей миллиарды лет назад в пустоту, и желанием и стремлением тех, что были собраны для ещё одного шанса, для продолжения.
Опекуны будущих детей.
Её собственные стремления и желания — короткие и длинные вибрации, последовательность, написанная мёртвыми ныне поэтом, музыкантшей и одинокой машиной, которую собрали в мрачных подземных полостях третьей луны, там где нет зрячих, ибо в полной темноте не нужны глаза; где всё есть прикосновения, движение гравитации и всплески далёких толчков, волны перемещения, идущие от пространственных врат, когда иные корабли прибывают или отправляются в путь, неся в себе самый ценный из грузов.
Музыка вибраций создана для неё, с помощи музыки она думает, так следует своему стремлению. Так запускает алхимию холодного синтеза, сборочные оранжереи и фабрикационные узлы. Так сеет и сеет, от точки к точке, расширяя поле борьбы с энтропией.
Выигрывая там, где иные сдавались и теряли последнее. А третьи отчаянно и безрассудно вступали в сражение, гибли, но оставляли хотя бы отблеск. Отзвук надежды.
Осколок мечты.
Она полна отблесков, отзвуков и осколков, она несёт их в себе, хранит в своём чреве, покорных трансфигурации. Она не помнит прошлого — в её мыслях, ясных, как последовательность бегущих прочь нот, нет времени. И будущее — рисунок маршрута, ещё не сыгранный перебор.
Её задача проста от начала и до конца внутри вывернутого пространства чёрной дыры. От гравманёвров до бесконечных орбитальных падений, которым не суждено воплотиться, от барабанной дроби излучения, что погасло ещё в начале всего, до голосов пока не пришедших сюда людей — верный и чёткий план.
Ярким солнечным пятном вспыхивает рубедо. Стихи и ноты давно исчезнувших душ запущены в путь. Как инструкция к действию, как новый и вечный план: повторение, но не с нуля, но с начала.
Корабль творения «Сола» уходит дальше.
Музыка её древних вибраций ещё звучит в том, что станет атмосферой, ядром, дном гравколодца. Записанная в каждом сотрясении каждой частицы, она ждёт тех, кто рождён будет с сердцем и ясным слухом и для кого древняя память хоть на миг, но всё же всплывёт из чёрной вязкой пустоты звучным, глубоким эхо.