Отец Ёзы рассказывал, что Туннелю уже сотня лет.
«Была сотня лет, — мысленно поправлялся Ёза, вспоминая об этом. — Была, когда мне самому было пять».
Туннель прорыли, чтобы соединить вершину горы и подножие, пустили два ярких поезда на канатной тяге. За несколько минут можно было подняться или спуститься — из влажного тесного нижнего города к залитой солнцем и продуваемой макушке, и наоборот. Сейчас эта скорость казалась невероятной.
Отца Ёзы звали Эфом, он был из техногениев — инженером, и просто бредил Туннелем. Говорил, что запустить поезда всё ещё можно в любой момент, что «начинка» даже нижних станций не пострадала при Испытании-2. Туннель не мёртв, он лишь заснул до поры до времени, и когда всё станет лучше, когда мир вернётся в нормальное состояние, люди поднимут опущенные сорок шесть лет назад стальные перегородки и разбудят старый путь.
Однажды Ёза видел вагончики, раньше сновавшие по Туннелю: такой подарок ему сделал отец. Привёл шестилетнего мальчишку тайными коридорами на старый склад, отпер дверь — обычным ключом, никаких УцелТехов. Солнечные лучи проходили через маленькие окна ангара и ложились полосами на растрескавшийся бетонный пол, на потускневшие металлические бока вагонов, порванную обшивку внутри, отражались от осколков стёкол.
— Сейчас Туннель закрыт и опасен, — сказал отец. — Но настанет день, поезда снова повезут людей вверх и вниз, и ты сможешь прокатиться в таком вагончике.
Он обещал привести сюда сына ещё раз, но спустя два с половиной месяца Эфа не стало.
Много позже Ёза хотел найти вагончики; пути к складу он, конечно, не помнил, а поиски по архивам и запросы в финансовый отдел Технокрепости ничего не дали: то ли кто-то распорядился спрятать поезда на всякий случай, то ли, напротив, не были они никому нужны, и все упоминания о них затерялись.
А людям по-прежнему приходилось преодолевать спуски и подъёмы по нарезающим круги улицам, по старым лестницам, заросшим плотными кустами, цветами в человеческий рост; проходя многочисленные пункты контроля, каждый раз доказывая своё право находиться там, где находишься.
Ёза миновал последний КП и вышел на Горный проспект. Здесь начинался истинный Вышний город — от старой станции Туннеля по гребню горы тянулись по-прежнему светлые стены вилл и апартаментов. Здесь стояли ветряки, сюда в первую очередь поступала вода из колодцев, а вниз по трубам стекали нечистоты. Город людей, не любящих смотреть под ноги. Ёза предпочитал не появляться в этом районе, хотя лишь здешние кварталы напоминали о прежних временах. Ностальгия по миру, которого он не знал, иногда просто душила Ёзу. Причин Испытания-1 называли много, но ни одна не казалась ему стоящей, а меньше всего он верил в версию о нелепой случайности, о судьбе, ударившей человечество под коленные чашечки. После чего цивилизация, якобы, покорно упала ниц, моля забытого бога о снисхождении.
Мудрецы… чего далеко ходить, в каждом квартале здесь сидело по такому мудрецу, истолковавшему полёты чёрных птиц с кроваво-красными лапами, свист фруктовых вампиров и собачьи следы. Так вот, мудрецы говорили, что лишь соблюдая заветы, вымолит человечество прощение. И твердили бы они это последние сорок шесть лет — так куда ещё ни шло; нет, самые старые из учителей повторяли те же слова и до Испытаний — когда были ещё относительно молоды, а их предшественники — за сотни и тысячи лет до падения цивилизации.
Теперь мудрецам верили больше. Подходя к дому прадеда, Ёза издали увидал людей, сидящих прямо на земле. Очередь начиналась от дверей и, огибая старую, мохнатую и полумёртвую пальму, уходила за угол дома, в переулок, чтобы не мешать проходящим по Горному проспекту. Просители ожидали совета от главного мудреца Вышнего города, у каждого наверняка была неразрешимая проблема: что и когда есть, какими словами молиться, что делать с неблагодарными правнуками, не желающими почитать старших и изучать священные книги.
Ёза зашёл с чёрного хода — двери здесь не запирали даже по ночам, кивнул вечно беременной двоюродной невестке, помешивающей на кухне послеполуденный суп, и направился во внутренний двор. Сюда прадед выйдет, как только закончит приём вожделеющих истину. Судя по их количеству, всё это затянется почти до заката. Ёза на такое не рассчитывал.
Живя в Технокрепости, он отвык от вышняков, от их нелепой веры в собственную избранность, от нежелания многих работать, от притворной честности, быстро сменяющейся ловкостью рук, когда нужно было увильнуть от долга защитника. По мнению этих людей, они и так делали многое: только их усилиями — молитвами и праведным образом жизни, небо ещё не рухнуло на улицы спасённого города.
Конечно, не все были такими, но ему постоянно приходилось себе об этом напоминать. Такие были самими заметными, самыми наглыми с его точки зрения.
Сидя под навесом в старом плетёном кресле, Ёза смотрел на пробегающих через двор жуков и думал, что ему повезло: намного больше он похож на отца, чем на мать или её родню; хоть и выпало ему быть, так сказать, полукровкой, он всегда знал, где его народ. Но противостоять влиятельной семьей вышняков было не так просто, прадед и слушать ничего не желал, не пустил дальше Второго круга (он же Круг сынков, как его называли и техногении, и рабсы, и защитники — все, кроме вышняков). В детстве, мучительно скучая по отцу, Ёза был уверен, что хочет стать инженером, что обязательно восстановит Туннель и вернёт связь между вершиной и подножием — Вышним и Парижем, и вообще спасёт всех людей. С годами, конечно, иллюзии рассеялись, да и выяснилось, что к технике у Ёзы способностей не особо много. Всё равно, выучившись по настоянию прадеда на врача, Ёза назло семейке не остался работать в Круге сынков, а спустился ниже, сначала подвизался помогать в Карантинке, повергнув в ужас мать, а потом перешёл в Технокрепость, в группу по исследованиям последствий Испытания-1.
Как и у его отца, у него появилась мечта: для Эфа идеей-фикс был Туннель, для Ёзы ею стала лекарство. Он был уверен, что лишь страх эпидемии — повторения Испытания-1, не даёт людям покинуть стены своей горней тюрьмы. Прошлый мир, о котором много оставалось сведений в архивах Технокрепости, казался настолько лучше нынешнего, что невозможно было не мечтать вернуть его. Мир, где ты мог пойти в любую сторону, доехать, доплыть, долететь (в огромные аэробусы, переносящие сотни людей, было особенно трудно поверить) до края света, не сидеть запертым на горе, наблюдая, как копошатся внизу, среди чёрных стен Парижа, мутанты, как ржавеют у берега завалившиеся на бок корабли. Быть свободным, иметь выбор больший, чем бытиё вышняка, техногения или рабса.
Если бы он рассказал об этом прадеду, тот, возможно, отлучил бы Ёзу от семьи. По мнению мудрецов, в нынешние времена люди больше соблюдали законы божьи, а следовательно, жили праведно и грешили меньше. Прошлое было чёрным и кануло во мрак, а спасение избранных приближалось.
Невестка принесла ему воду с лимонным льдом и миску остывшего супа. Ёза благодарно улыбнулся, но она не ответила: быстро отвернулась. К её шее прилипли выбившиеся из-под коричневого платка светлые пряди. Несмотря на жару, она носила рубашку с длинными рукавами, по виду — почти мужскую, и тёмную юбку до земли. Всё как предписано традициями. Только ноги были босые, единственное послабление, и то — так ходить она могла только дома.
Ёза сразу выпил полстакана воды и попробовал суп: вкусный. Но из-за жары днём есть хотелось редко, так что он отодвинул тарелку и снова задался вопросом, зачем же прадед так настойчиво требовал навестить его. Но так ничего и не успел придумать — уснул.
Разбудили его знакомые шаги; глава семьи ступал важно и степенно, так что ни у кого не оставалось сомнений: идёт мудрец Вышнего города. Ёза вскочил, потирая веки; прадед смотрел на него сурово и, одновременно, с затаённой усмешкой. Все в семье всегда казались ему несмышлеными детьми, да и кто ещё, кроме ребёнка, уснёт на жаре, пусть и сидя в тени, вместо того, чтобы потратить часы ожидания на смиренные молитвы? Ведь как известно, каждая свободная минута была создана богом для этого.