***
Синее небо безумно, алое пятно в его центре — это лента в моей руке или разрыв в пространстве, откуда течёт на землю огонь? Или — нет никакой разницы?
Синее небо беспечно улыбается, заглядывая в окна нашего дома; оно разрезано на квадраты, на прямоугольники, на полосы, но улыбка есть в каждом его куске, в каждой его отдельности, обособленности, частичке.
Люди — разрезанный на стереометрические тела социум, и зверская улыбка его светится в каждом. Самые тёмные черты, самое дрянное из коллективного всплывает на поверхность, как только человек достигает определённого возраста. Стоит только ему перестать рисовать наивные пейзажи с безупречной композицией, стоит только увлечься реализмом, сформулировать требование: «чтобы было похожее на настоящее», стоит, в общем, перестать следовать интуиции ребёнка, и начинается этот процесс. Наверх всплывает лёгкое, а значит пустое, вниз идёт имеющее ценность. Значит ли это, что мы обречены на социальную сансару? Конечно.
Мы обречены.
Синее небо, изначально целое, разделено искусственными границами; а мы — мы были целым изначально или пытаемся соединиться искусственно в нечто большее?
Я держу красный лоскут — часть старого, развалившегося атласного жилета, примеряя его к небу. Алое на пронзительно синем; это уже не разбиение на части, это раковая опухоль, необратимые изменения собственных частей, внутренний враг. И я — я этому причина.
Мы — раковые опухоли самих себя. Это не ново, но когда понимаешь это сам, чувствуешь головокружение от чувства приближения к истине.
Алое — это очищающий огонь; пусть он вывернет всё наизнанку, но оно, наверняка, будет к лучшему. Алое сулит перемены.
И я, я этому причина.
Огонь, огонь, алые языки, они вблизи совсем другого цвета, а их ласка вовсе не так уж нежна, как казалось отсюда, с земли, при взгляде на алый лоскут на фоне безупречного неба.
Небо не принимает, так, может, приняла бы вода; но я выбрал огонь. Рамы окон выгорели напрочь, и некоторые части неба снова стали целым. И в этом целом, в этом целом был свет.
Я видел свет. Я не хотел быть обречённым, я освободил небо, и я увидел свет.
Я вижу его до сих пор. Это — моя награда.
***
Здесь я узнал истинную тишину; до того я знал лишь цену ей, в том мире, где я был раньше, она продавалась по капле. Это — пустое, светлое и очень тихое место, здесь нет ничего, что могло бы создавать шум, кроме моих мыслей.
А мои мысли, так уж сложилось, бесшумны.
Никогда от них не было никакого проку, никакое движение не рождалось от них, никакой огонь они не зажгли. Тихие, бесплатные и бесцельные мысли тихого бесцельного человека, за жизнь или смерть которого никто не даст ломаного гроша. Я был незаметен настолько, что и тени, и свет, и люди проходили практически сквозь меня. А если кому это не удавалось, то на секунду он замирал, удивлённый, взирал на меня — всегда сверху вниз, вне зависимости от роста, — и шёл дальше, тут же забыв обо мне.
Я — прозрачной слюды кусок, осколок бракованного зеркала, старый выцветший витраж, на котором ничего не разобрать. Я всегда был от всего в стороне, и всё было в стороне от меня. И что я думал, то оставалось только мне, больше никому.
Но я слышал внешний шум; даже скользящие тени имели свой собственный звук, и я знал об их движениях всё. Но люди шумели громче всего; их мысли наводняли мир призрачными звуками, их эмоции сплетались в странные мелодии, а уж их голоса… я слышал их повсюду, в любое время, и во сне тоже; я не прятался от них, куда было прятаться? Я любил их слушать.
И я думал, что так бывает со всеми. Что поэтому люди замечают друг друга, относятся друг к другу; и что мои мысли совершенно бесшумны, поэтому они не знают о моём существовании.
И только за десять минут до конца я узнал правду: они ничего не слышали. Мой глас звучал над миром непрерывно, и повинуясь его песне, двигались земная кора и воздушные потоки, закручивалась в недрах планеты лава, и воды приливали и отливали; и текла по-особому история, согласуя свой путь с руслом моих мыслей.
А людям было не дано услышать ни меня, ни себя; и были они так глухи, что когда однажды, узнав истину, я закричал от обиды, они только тогда услышали этот крик, и он был непереносим для них, как и для мира.
И потом я попал в тишину. В светлое, пустое и поистине бесшумное пространство. И только тогда я узнал, что мечтал об этом всегда — в том нескончаемом шуме я мечтал об истинной тишине. И она — моя награда.
***
Волшебный огонь окрасит всё в яркий синий цвет, и спустится с неба звезда, чтобы открыть дверь. Пока же ключ от неё — у меня.
Я был хранителем всех ключей на свете, и каждый знал это. Если у кого-то была потребность в ключе, он приходил ко мне, и я давал ему ключ.
Найти нужный ключ не так-то просто; нужно уметь разглядеть в человеке самую злую, самую мерзкую его часть. Ту, что способна на всё. Как бы глубоко ни пряталась она в мутном водоёме души, я находил её. Я видел дверь, за которой её заперли, и устройство замка. Ключ, что был нужен каждому, являлся негативом того, что отпёр бы замок.
Я сделал множество негативов на своей памяти. Когда счёт перевалил за десять тысяч, я оглянулся вокруг: мне было 63 года, две трети которых ушли на ключи.
И тогда я понял: теперь есть только один человек, который в самом деле нуждается в моей помощи. Только один — я сам. Потому что жизнь моя ушла в никуда.
И больше я никогда не отвечал на просьбы, но люди продолжали приходить и просить. Конечно, как всегда, каждый верит, что может стать исключением.
Я искал разгадку. То, что было так просто разглядеть в других, в себе я увидеть не мог. Как бы близко я ни подбирался к двери, она чудесным образом исчезала в самый последний момент. И я снова начинал поиски.
Упрямство — вот единственное, что не позволило мне остановиться. Никакой надежды, только упрямство.
Оно привело, в конце концов, меня к разгадке. Я увидел дверь, я увидел замок, я увидел, что негатив к нему невозможен, только дубликат. Мой ключ к жизни — это ключ к смерти. Выпусти хоть одного зверя, и остальных двери уже не удержат.
Я выбрал свой путь, и путь был верным. Там, где я теперь, светло и пусто. Я открыл дверь, вошёл туда и запер её. Зверь терзал меня вечность, но не смог найти ключ. Я был ключом, и я запер дверь навсегда. Тишина, свет и пустота в ожидании синей звезды — вот моя награда.