Пустое место

***

Это пустое и светлое место, это пространство света — вот и всё, что можно о нём сказать.

 

Дыра в стене, через которую в мир проникает свет, волшебная картина — это пространство света; это точка отсчёта, это центр координат, это ноль, ибо здесь всё обратилось в свою противоположность, чтобы воплощаться заново — в произвольной последовательности.

Это образы — фотографии, висящие в светлой пустоте. Когда они нужны, они здесь; при желании, людей на них можно заставить двигаться и разговаривать. Или же фотографии можно превратить в окна, и тогда подключить к исследованию все имеющиеся чувства, не ограничиваясь зрением и слухом. Это галерея лиц людей, получивших в конце возможность окунуться в пространство света.

Приходя сюда, я всегда сперва вижу ту игру света и тени, что складывается в лицо женщины — одной и той же, но в разных жизненных обстоятельствах и в разные периоды времени. То ей шестьдесят, то пять, то она повар, то крестьянка, то смугла её кожа, то бела, но как бы ни менялась она, внутреннюю суть не скрыть: я узнаю её, чью бы роль она не исполняла. Эта женщина — моя мать.

Потом я обращаю внимание на тех, чьи лица появились в галереи за время моего отсутствия — долгое ли, короткое; некоторые вызывают мой интерес, насчёт других я недоумеваю, что же нашло в них пространство света.

Насмотревшись вдоволь, я возвращаюсь к первому портрету, к женщине из света и тени; это традиция, это приветствие и прощание. Пространство света говорит со мной её голосом; голос — единственная константа, он всегда остаётся одним и тем же.

Однажды я пожелала жить в сказке, моё желание исполнилось,  и я не жалею об этом. В сказке у всех есть своё тайное волшебство, и моё — это возвращаться сюда, чтобы разглядывать лица из света и тени, фотографии людей, побывавших в пространстве света. Там, где я живу, ещё не изобрели фотографий, но там, откуда я пришла в пространство света в первый раз, фотографий было множество.

Я забываю тот мир, но некоторые вещи из него мне нравятся, и я берегу их образы в уголке моей памяти.

Меня зовут Герда, я живу в сказке и возвращаюсь в пространство света, потому что… я делаю это; вот и всё, что можно обо мне сказать.

***

В этой рамке не стекло — тонкая плёнка, вздрагивающая от моего дыхания.

За ней ничего нет, но всё равно — там чья-то жизнь.

 

Так я и путешествую: мир за миром, книга за книгой. Скольжу от одного взгляда до другого, как лучик, как солнечный зайчик. Это моя награда.

Когда мне хочется, я обращаюсь в человека, наряжаюсь в точную копию последнего из тел, которые довелось носить моей душе. Тонкие пальцы музыканта — или убийцы, севшее зрение ювелира — или программиста, яркая улыбка артиста — или продавца. Я не определился — это тоже моя награда.

Мне было позволено вернуться туда, где всё ещё царствовала неопределённость, потому-то я могу быть даже солнечным зайчиком. Для меня не все ещё решено, я ещё не прожил жизнь, и совокупность моих поступков и несопротивлений ещё не встала плитой над моей могилой. Я свободен.

Тонкие пальцы мои помнят все те ниточки, что они держали в руках. Может быть, пальцы даже помнят, как именно дёргали за них — с расчётом или наобум, только чтобы привести в беспокойное жизненное метание тех, кто был на других концах ниточек. Не только каждый взмах руки, но и мимолётное движение моих век имели решительные последствия, и я был бабочкой, от крыльев которой извергается вулкан. Я был счастлив.

Я был доволен. Я был склонен полагать, что хороших последствий я вызвал больше, чем плохих. Я не знал, что однажды из темноты, наступающей после того, как стремительность пули раздвигает мышцы человеческого тела, появится свет… что это будет не бог, а просто свет. И конечно, я не знал, что именно выберу. Что выберу именно незнание.

Это моя награда: получить то, во что никогда не верил, и даже не задумываться, за что же ты это получил. Всё неопределённо, неясно, кроме одного: в этой раме не стекло — тонкая плёнка, дрожащая от моего дыхания. А за ней — колотится, бьётся, заявляет о себе миру новая жизнь. Ещё одно тело, которое готова примерить моя душа, когда наиграется вдосталь неопределённостью свободы.

Ну а пока я — солнечный зайчик. Это моя награда.

***

Мёд на губах — только они не замёрзли, всё остальное покрылось инеем.

 

Попадая сюда, в белое море, в безвоздушное пространство, где свет не имеет источника, я ударяюсь в слёзы. Я не могу контролировать себя, и почти сразу начинаю шмыгать носом, тру глаза, тут же краснеющие и опухающие до щёлочек, вытираю щёки, в тщетных попытках высушить с них влагу. Но слёзы текут, текут, текут — солёная река, всё невыплаканное за время жизни горе обращается в слёзы.

И скоро их становится так много, что я не успеваю их вытирать, да и рукава, что я использую вместо платка, к тому времени промокают насквозь. И я в очередной раз сдаюсь. Я опускаю руки, я позволяю телу делать то, что оно хочет, позволяю разуму отключить остатки контроля.

Я снимаю мокрую одежду — чтобы избавиться от мерзкого ощущения того, как она липнет, будто прирастает к телу. Она будто хочет согреться, но тепла, сохранившегося во мне, недостаточно, чтобы отогреть двоих. Я спасаю свою жизнь — это инстинкт, хоть у меня уже нет жизни, и странно, что все ещё есть инстинкты для её сохранения.

Я вытягиваюсь в «воздухе», парю в невесомости, не ощущая никакой потенциальной опоры вокруг. А слёзы ведут себя так, будто ещё есть гравитация; они стекают с ресниц, по щекам, шее, ключицам и дальше, растекаются по всему телу. Они обволакивают, они увлажняют, они стягивают кожу, но не успевают высохнуть.

Невозможно, чтобы в человеке было столько свободной воды, и всё же моя река слёз тонким слоем распределяется по мне, не пропуская ни миллиметра кожи. Только тогда слезы стихают. И начинается самое страшное, чего я боюсь, во избежание чего сопротивляюсь слезам, хотя каждый раз проигрываю.

Мне становится холодно. Невозможно, чтобы понижалась температура той субстанции, что заполняет это место, наверное, я сама — источник своего холода. Слёзы становятся льдом, потом меня затягивает инеем, изморозью, кристаллическими узорами. Я не шевелюсь, жалкий источник тепла внутри меня гаснет всё равно. И я закрываю глаза.

Мне больно. Это сердце промерзает насквозь. Мне больно. Лопаются барабанные перепонки, умирают глазные яблоки. Мне больно, у меня уже нет кожи.

И только одно я ещё чувствую — на моих губах вкус мёда. Я знаю, я помню этот вкус…

Каждый раз я совершаю одну и ту же ошибку, каждый раз попадаю сюда и каждый раз возвращаюсь, чтобы найти тебя в новом обличье, поверить тебе, быть с тобой. Всё заканчивается одним и тем же, но вот что: в конце уже нет боли, но есть мёд на губах. Я не перестану искать и находить тебя, возвращаться в это пустое место, замерзать и ощущать мёд на губах, рождаться заново, искать и находить тебя…

Ведь возможность поступать так снова и снова — это моя награда.

Страницы ( 1 из 5 ): 1 23 ... 5Следующая »