Тьма окрасилась синим. Маленькая искра скользила вокруг Неоны, чертя в воздухе символы, значение которых ей было неясно. А потом раздался тот самый звук — металла, прошивающего картон…
Неона бродила в зеркальном лабиринте. Она очнулась в этой комнате минут двадцать назад — живая и здоровая, но всё ещё здорово напуганная. На платье было несколько дырок, по коже — размазано что-то, напоминающее кровь. Наверное, она потеряла сознание во время фокуса: она не помнила ни уколов клинков, ни возвращения. Возможно, работники луна-парка перенесли её сюда, когда не смогли привести в чувство.
Подумав об этом, Неона здорово разозлилась. Они должны были вызвать врача, оказать ей какую-то помощь! А вместо этого спрятали и оставили одну! Явно собираются замять дело, но она ещё подумает, соглашаться или нет.
Переживая обиду и возмущение, стискивая кулаки, придумывая, что же она скажет этим шарлатанам, бездарям и трусам, она сворачивала в неожиданных местах, обходила стены из зеркал, заглядывая отражениям в глаза. Она искала выход — а лабиринт оказался сложнее, чем можно было ждать от дешёвого аттракциона. И Неона думала, что проблема в ней — она ещё не полностью пришла в себя, вот и путаются мысли и не удаётся найти дорогу.
Освещение в шатре мигало, и зеркала тогда темнели на миг, и Неоне казалось, что от этого отражения в них слегка меняются. Даже она сама становится чуть-чуть другой, чуть-чуть, чуть-чуть…
Она блуждала слишком долго: у неё уже ныли ступни и болела спина. Когда Неона добрела до высокого стеклянного дерева, позвякивающего на ветру тонкими листьями, то сдалась и уселась, прислонившись к стволу.
От земли исходило тепло, проникало в дерево, поднималось выше, окрашивая стекло изнутри в тусклый пурпурный цвет. Но всё равно ствол был заметно холоднее, и довольно быстро Неона отодвинулась от него, легла на землю — ноздреватую, пахнущую свежим сладким хлебом, и прислушалась.
Под землёй звучали голоса. Тихий хор — множество людей, выводящих единственную ноту, убаюкивал и успокаивал. Она старалась разобрать, о чём же они поют, есть ли смысл в их словах, и следила за тем, как клонится под вечерним нежным ветром трава перед её лицом — изумрудная и алая.
Неона проснулась, когда встали оба солнца. Маленькое висело ещё низко, протягивая полосу белого света через стеклянный лес и заставляя деревья сиять изнутри. Смутный голубой диск большого солнца поднялся уже высоко и был закрыт облаками, окрашенными в холодные, жёсткие цвета.
Неона перевернулась на спину, огладила платье: оно совсем смялось. Над ней всё так же звенели листья, наполненные утренним светом. Она подумала, что очень давно ничего не ела, однако не испытывает голода. Но всё равно ей обязательно нужна еда: так было всегда и не могло измениться за одну ночь.
Не отводя глаз от сияющих листьев, она ковырнула пальцами землю, отламывала от неё кусок и поднесла зачерствевший за ночь хлеб ко рту. Но прежде чем успела откусить, услышала тихий голос:
— Не ешь это.
Она резко села, обернулась испуганно, но тут же успокоилась: всего лишь странствующий мечтатель. Как и все они, он был замотан в какие-то тряпки, когда-то цветные, а теперь поблекшие и грязные, зато поверх них, через плечо, странник перекинул ярко-зелёную ленту с вышитыми серебром словами: «Ne iit-i lad nodrr».
«Нет мечты, есть лишь стремление», — машинально перевела Неона. Конечно, старый девиз ордена. Они пускаются в путь, не зная, куда хотят попасть, но ведомые тем самым стремлением. Никто не воспринимает их всерьёз, слишком они жалки, слишком любят заискивающе вглядываться в лица встречных, надеясь получить то ли ответы, то ли разрешение бросить бесплодные поиски.
Мечтатель и Неона разглядывали друг друга. Он смотрел на неё сверху вниз, переступая с ноги на ногу. Она пыталась понять хотя бы, молод он или стар, но на его лице была потускневшая металлическая маска. Неона видела лишь сухие, бледные губы мечтателя, а на его глаза в прорезях маски падала тень от большой пыльной шляпы. Даже его руки были спрятаны — затянуты в узкие пожелтевшие кожаные перчатки.
— Ты хочешь есть? — спросил мечтатель. Он говорил почти шёпотом, как будто и в этом старался оставаться кем-то неопределённым: не понять было, сильный ли у него голос или слабый, низкий или высокий, звонкий или хриплый.
— Пока не хочу, — ответила Неона. Мысль о том, чтобы взять у мечтателя что-то, показалась ей неприятной.
— Ты спала под этим деревом? — спросил он. И она кивнула.
— Тогда тебе обязательно нужна еда, — впервые в его тоне прозвучало эхо эмоции, то ли забота, то ли озабоченность.
Он стянул с плеч небольшой рюкзак и опустился на колени рядом с Неоной. Осторожно развязал тесёмки рюкзака:
— У меня есть кое-что. Оно тебе пригодится, — прошептал он, запустив внутрь руку. — Обязательно.
Неона наблюдала за ним, недоумевая. Ей не нравился странник, он будил в ней смутное воспоминание о чём-то, что должно было исчезнуть навсегда. И она осторожно, едва заметно отодвинулась, размышляя, не вскочить ли и не бросится ли прочь.
— Сейчас… — он наконец-то выдернул руку из рюкзака и протянул ей розовое, испускающее медовый аромат яблоко.
Неона замерла. Она не сводила взгляда с яблока, снова чувствуя себя и своё тело — желудок, пустой и ноющий, мгновенно наполнившийся слюной рот, дрожь в пальцах, лёгкое головокружение от голода.
Ещё секунда, и она ухватилась за яблоко двумя руками и впилась зубами, ощущая на языке сладкий сок.
Наблюдая за пожирающей яблоко Неоной, мечтатель шептал:
— Эти деревья пусты изнутри. Они любят тепло, очень-очень любят. Для них тепло — это не просто жизнь… это мечта. Поэтому они забирают тепло. Ты спала, дерево питалось тобой. Взяло всё, что могло.
Неона почти не слушала. Ей было всё равно, что стало причиной, главное, она снова ощущала себя в своём теле, живой и настоящей.
— Я провожу тебя, — решительно произнёс мечтатель, когда она бросила под корни дерева жалкий огрызок. Дерево пошло рябью, и остатки яблока будто придвинулись к нему. Не было сомнений, что скоро оно заполучит этот ошмёток живого и вберёт его, продлевая своё застывшее существование.
— Куда? — спросила Неона. Вообще, ей было всё равно, но она решила пока в этом не признаваться.
— В город, — кратко ответил мечтатель, поднимаясь. — Тебе это нужно.
Она поверила. С яблоком он угадал, возможно и с городом тоже. Но всё равно спросила на всякий случай:
— Почему ты мне помогаешь? Почему мне? Почему ты?
— Думаю, дело в стремлении, — неуверенно прошептал он.
В город они вошли через туннель под холмом, а холм оказался сразу за стеклянным лесом. Ещё в туннеле Неона услышала ту же песню: множество голосов и слова, которых не разобрать. Если слова там вообще были.
Она шла за мечтателем по белым камням, устилающим пол туннеля, и вертела головой, разглядывая знаки на стенах: чаще всего то были геометрические фигуры, но иногда попадались и слова, ни одно из которых она не узнала. Все знаки светились, рассеивая темноту. Иногда странник оборачивался, и отблески неяркого света скользили по его маске. Убедившись, что Неона всё ещё идёт за ним, он отворачивался и продолжал путь. Им трижды встречались развилки, и мечтатель всегда сворачивал сразу, ни разу не задумавшись. Он всё больше вызывал в ней любопытство, былое неприятие прошло, как только она съела яблоко. Но ничего нового про мечтателя Неоне узнать не удалось, на вопросы он не отвечал, а сама она смогла вычислить лишь его возраст: он двигался как человек в расцвете сил.
Туннель вывел их в огромную пещеру, наполненную молочно-белым светом. Песня звучала здесь так громко, что Неона едва разобрала слова мечтателя:
— Скоро ты привыкнешь к голосам. Перестанешь их слышать.
Верилось с трудом.
Перед ними лежал город: наверное, не очень крупный, но намного больше, чем ожидаешь увидеть в подземной пещере. Дома в два и три этажа, неведомо как сложенные из огромных тёмно-красных камней, плотно прижимались друг к другу. Узкие улицы, вымощенные белыми плитами, извивались по-змеиному, и все вели к центру, к рыночной площади, окружённой старыми домами с вычурными фасадами: мозаики, барельефы, медальоны, аркатуры, фестоны. Как будто сюда и только сюда строители города вложили всё накопленное умение — и перестарались.
— Здесь тебе нужно быть, — шепнул мечтатель на ухо Неоне, пока она во все глаза рассматривала это место.
Прилавки, стойки, столы, расстеленные на земле покрывала — всё заполнено едой, одеждой, украшениями, посудой, инструментами, книгами… И при этом — ни одного человека нигде, как и не было людей на улицах, по которым они шли. Лишь звучит песня, но где же те, кто поют её?
Она обернулась, надеясь получить ответы у странника, но и его не было. Она растерянно озиралась, не замечая, как стихает песня в её ушах. Когда умолк последний голос, она оказалась вдруг в толпе, среди спешащих, толкающихся, смеющихся, выкрикивающих что-то людей. Город ожил.
Она сделала шаг, потом ещё один, не понимая опять, куда и зачем идёт. Оказалось, следовать за мечтателем и выбирать направление самой — совсем не одно и то же. Неона испугано вздрогнула, когда-то кто-то над её ухом громко рассмеялся; бросила затравленный взгляд на человека, о чём-то её спросившего; почувствовала толчок в спину, услышала чьё-то невнятное извинение, неловко отступила и оказалась рядом с прилавком, где стояла всего лишь одна корзина, на треть заполненная оплавившимися осколками стекла.
— Посмотрите, любезная, это первосортный товар, — заговорила торговка. Голос её звучал равнодушно.
Но Неона всё равно протянула руку: неловко было отказать даже такой вялой просьбе. Стекло на ощупь было смертельно холодным, и она хотела тут же бросить осколок к остальным, но тот будто прилип к коже. Она потрясённо подняла ладонь: осколок висел на ней, испуская зеленоватые лучи и мерно гудел. Сквозь него можно было разглядеть и прилавок, и покрытую царапинами стену дома, перед которой прилавок стоял, и торговку — молодую, слишком худую женщину, с короткими волосами, похожую то ли на кузнечика, то ли на плохо ощипанную курицу. Вот только предметы оставались сами собой, а торговка через стекло выглядела как высокая тень со сложенными крыльями.