После этого разошлись по разным углам: нужно было хоть немного поспать. Хозяин дома выдал гостям пару старых матрасов. Ёза лёг на полу кухни, окна закрывать не стал, слушал цикад и шорох пальмовых листьев. Мысли не давали уснуть, он всё думал и думал о Туннеле, и, в конце концов, в голове у него всплыла одна из историй отца. Эф ещё помнил спасённый город другим — до Испытания-1, и часто описывал маленькому сыну, какой тогда была жизнь, и однажды рассказал о своей последней поездке по Туннелю. Ёза представлял сейчас отца семилетним мальчиком в аккуратном костюмчике, вышедшим с дедом на прогулку — прокатиться на фуникулёре в нижний город и поесть мороженого на площади. Сидя в слишком высоком для него кожаном кресле, болтая ногами в коричневых ботиночках, маленький Эф разбирал буквы на схеме Туннеля, глазел на немногочисленных пассажиров и граффити на стенах станций.
Ёза как будто тоже увидел людей, ехавших в том же вагоне: туристов — светловолосую троицу с облезающими плечами, видимо, перележали на непривычно жарком солнце; высокую смуглую женщину с надменным лицом и застывшим скорбным взглядом; двух неряшливо одетых мужчин неопределённого возраста и профессии. Обычных людей, занятых своими делами, не знающих, что через неделю их мир погрузится во мрак.
Прошлое ускользало от Ёзы, терялось в сонной тьме. Прошлое невозможно вернуть, а он даже не знает, по чему именно скучает. Прошлое для него — это фото из архивов, это уцелевшие осколки технологий, это чёрные, выгоревшие кварталы, ржавое море, странные люди, говорящие наверняка на ином языке.
Или это настоящее? Мысли его уже путались. Теперь ему казалось, что он семилетний едет в вагончике, а место старика с доброй улыбкой занял Нир, взгляд которого был полон печали и осуждения.
Ёза встряхнулся, зевнул и лёг на спину. Он стал фантазировать, каким будет будущее. Туннель, в котором скользят потоки воздуха; отремонтированные, яркие станции, покрытые новыми рисунками: теперь это история о разделённом городе, снова ставшим единым. Вагоны, найденные на том забытом складе, поставленные на рельсы, канат, дрожащий от нетерпения… Лёгкий толчок, когда поезд из Вышнего города начинает движение вниз, а в то же время, навстречу ему из Парижа выходит похожий, но неуловимо другой поезд, с иными людьми. Там, где пути расходятся… Ёзе привиделось, что там нет и не было стены, что люди в вагонах, идущих навстречу, смотрят друг на друга и улыбаются, машут руками, смеются, и он уже не понимает, где свои и где чужие, они сливаются, они слишком похожи и…
С рассветом, как только прибежал заспанный и растрёпанный Миша, группа двинулась на склад. По списку Бен получил оборудование и материалы и нагрузил ими Мишу и Итая, прикрикивая, чтобы все были максимально осторожны. Ёзе выдали аптечку.
Станция Карантинки, давно уже лишившаяся крыши над входом, годами стояла заваленной мусором, но две недели назад, как только стали собирать группу, спуск расчистили.
— Включите налобные фонари, — скомандовал Бен. — Входим в Туннель.
Они спустились, ступая осторожно по старому бетону, в сырое, душное нутро. Перрон вынырнул неожиданно, из-за угла, стоило миновать мёртвые турникеты. В свете четырёх фонарей Ёза разглядел ржавые рельсы, безвольно обвисший канат между ними, уходящий в темноту по оба конца платформ.
— Напоминаю, — голос Бена разнёсся по станции, — мы спускаемся до перегородки между Карантинкой и Пожарищем и устанавливаем там взрывчатку с таймером. Поднимаемся вверх, проходим Карантинку, устанавливаем взрывчатку, открываем перегородку, закрываем перегородку, проходим Технокрепость до следующей перегородки и — смотри предыдущую итерацию.
Один из фонарей дёрнулся: это Миша кивнул, подтверждая, что он всё понял. От волнения он забыл, как следовало отвечать на слова командира. Но Бену было всё равно.
Они пошли по рельсам медленно, переступая через шпалы, шаги отдавались эхом и впереди, и позади, как будто кто-то ещё был здесь: кто-то преследовал их, и они сами хотели кого-то нагнать. Через десять минут показалась перегородка.
Бен достал из рюкзака первый из зарядов, отдал Итаю и сказал:
— Ваша задача — установить, включить таймер, догнать нас. Всё понятно?
— Так точно, — приглушённо ответил Итай, и Ёзе показалось, что он с трудом сдерживает нервный смех.
Бен и Миша побрели обратно, а Итай стал крепить заряд к стене. Ёза молча наблюдал за этим.
Закончив со взрывчаткой, Итай обернулся к другу:
— Не передумал?
— Нет.
— Помнишь код?
Ёза кивнул. Итай сделал шаг к перегородке, пошарил по стене слева, нащупал и с трудом открыл скрипучую дверцу. Панель управления была в пыли, но всё ещё подмигивала двумя жёлтыми огоньками.
— Здесь — вечная батарейка, — сказал Итай. — А может и не вечная. Но так её наз-зывал твой отец. Куда годится система без-зопасности, ес-сли она не вечна, говорил он.
Он ввёл код, и перегородка с грохотом поехала вверх. Остановившись на полпути, она стала издавать ужасный гулкий звук, и Итай поспешно нажал что-то на панели.
— Я пролезу, — сказал Ёза. — Тут даже нагибаться особенно не нужно. Главное, чтобы она потом опустилась.
— Опус-ститс-ся, — пообещал Итай. — До вс-стречи, маменькин сынок. Принес-си нам лекарс-с-ство.
Ёза хотел сказать что-то на прощание, но ничего не шло в голову. Вообще ни одного слова, и тогда он просто протянул руку. Итай пожал её и кивнул на таймер. Ёза полез под перегородку. Когда он отошёл на пару шагов, стальная плита медленно поползла вниз и впечаталась в собственный след на полу.
Ёза пошёл дальше. Он дошёл до последней перегородки — между Пожарищем и Парижем, за который начинался дикий мир, и повторил действия Итая: нащупал дверцу панели управления, открыл, занёс палец над кнопками.
«Что я делаю? — подумал он. — Что я делаю?»
Он оглянулся: ему померещилось, что мутанты стоят за его плечами, дышат ему в затылок. Что он уже их, принадлежит им, что он умирает в развалинах какого-то дома, завёрнутый в тряпьё, а женщина с золотыми глазами даёт ему выпить солёной воды. Что чёрные люди разводят огонь в дворике дома учителя Нира и кидают туда старый плетёный стул, а потом низкий диванчик. И Тали следит за этим, прячась в тени, не узнаваемая, пугающая, изменившаяся.
«Страх, — вспомнил Ёза, — делает своё дело». Сердце стучало в ушах, горло пересохло, руки похолодели. Не хватало ещё потерять сознание здесь.
Он заставил себя ввести код дрожащими пальцами. Плита с тем же ужасным звуком поднялась полностью, открывая проход в Париж. Ёза почувствовал смесь радости, тревоги и торжества. В мгновение страх исчез, и осталась только уверенность, что так и должно быть, что всё правильно.
Продержалась это прекрасное ощущение ровно до того момента, пока он не наткнулся на земляную стену.
Он растерянно ощупывал давно слипшиеся и ставшие единой преградой комья, камни и куски корней и задавался вопросом: почему ни он, ни Итай, ни Бен не подумали о такой возможности? Потому что у них было мало времени.
Потому что они не предполагали, что лэлэ решились бы втихую засыпать Туннель со своей стороны.
Потому что жителям спасённого города не могло прийти в голову, что кто-то захочет преградить путь им, вместо того, чтобы рваться занять их место.
Он услышал взрыв. Вибрация пошла по рельсам и стенам, земля задрожала под ногами, он упал на колени и замер, пережидая, пока колебания не успокоятся. Второй взрыв он почувствовал через две минуты: Бен всё рассчитал идеально. Теперь два обвала и три стальные стены отделяли Ёзу от спасённого города.
Он сидел, прижавшись спиной к земляной стене. В левой руке у него была упаковка седативного, отыскавшегося в аптечке, на ладонь правой Ёза высыпал штук двадцать таблеток. Лицо его было усталым и задумчивым.
Он принимал последнее важное решение в жизни.
Других взрывов он так и не услышал. Видимо, Бен оказался прав: на уровне Технокрепости команду нашли проверяющие, и сразу же стало ясно, что задание группа трактовала вольно. Но и двух обвалов, конечно, хватило за глаза: дороги назад не было. Но это не имело значения, даже теперь Ёза не хотел возвращаться.
Так просто он не сдался: попытался всё же прорыть лаз в преграде, но толку почти не было. И всё же он упрямо очищал и расшатывал мелкие камни, разгребал землю, как мог, докопался до крупного куска корня, из которого вышел неплохой инструмент… Работал, пока не почувствовал, насколько тяжело ему стало дышать.
Воздух в этом отрезке Туннеля заканчивался, вентиляция не работала; может быть, отключилась уже давным-давно. Времени у Ёзы осталось немного.
Он обыскал аптечку и нашёл то, что помогло бы ему расстаться с жизнью по своей воле. Но теперь, после минутного созерцания таблеток, он сообразил всё-таки, насколько это глупо и трусливо: он так и так скоро заснёт. Да и смерть от нехватки воздуха — не самая страшная.
Ёза перевернул ладонь, наблюдая, как падают и катятся в разные стороны белые кругляшки, выбросил пузырёк; немного подумал, снял куртку, свернул её и положил под голову. Устроившись как можно удобнее, он закрыл глаза.
Наверное, хоть раз в жизни Нир оказался прав: Туннель — особое испытание. Испытание, что невозможно пройти. Ёзе хотелось думать, что его попытка всё же оказалась достойной. Что ни разу он не свернул с пути, который выбрал сам. И что во всём этом был хоть какой-то смысл. Но во рту он чувствовал вязкий, земляной вкус неудачи, и веки уже становились свинцовыми, и как он ни напрягал грудную клетку, ему не удавалось вдохнуть ни капли надежды.
Только в самом конце, сквозь неотвратимо наваливающийся сон он услышал шорох… или шёпот… или что-то ещё. И, возможно, почувствовал, как обвал под его плечами слегка, едва заметно дрогнул.