Диалоговая машина

В недрах Решательной машины, в её примитивных, механических, но крайне обширных программных ландшафтах обитает подкод, известный как Диалоговая машина.

Именно она пишет те неестественные, бредовые диалоги, которые вы частенько слышите в фильмах и сериалах (иногда и в играх). Её запускают сценаристы (или продюсеры, тут как фишка ляжет) то ли от лени, то ли по скудоумию. И она лепит горбатого. А у людей потом идёт кровь из ушей.

Пишет она и переводы диалогов. Существование Диалоговой машины я прозрела годы назад при просмотре сериала «Андромеда» (той, что с Гераклом). Надо думать, плохие диалоги и плохой перевод диалогов попадались мне и раньше, но тогда было именно прозрение. Я впервые заподозрила, что Диалоговая машина существует. Как сейчас помню своё недоумение: герои периодически несли чудовищный бред, где реплики просто никак не были связаны друг с другом.

Удивительным, просто бессовестным примером использования Диалоговой машины была «Сонная лощина» (НЕ та, что с Деппом). Более глупых диалогов ещё поискать, не каждый сериал для подростков сможет такое выдать. К моему удивлению «Сонная лощина» просуществовала 1+n сезонов, что лишено смысла так же, как её диалоги.

У меня есть ещё примеры, туча их, но среди них есть условно недавний. Если зайти издалека, то Киру Булычёву в целом не везло с экранизациями. Какую не возьми, так везде мрак, где поменьше, только краешек свой показывает, а где через край хлещет.

Через край хлещет в «Лиловом шаре». Я в детстве видела то ли куски, то ли целиком, но запомнила всё равно лишь куски — эпичную сцену гибели всех на «Бродяге» (в фильме названа иначе, потому что потому, без разумных причин). Летающее яйцо. Нелетающее яйцо. Такое. Лучшие части фильма. И годами во мне сидели эти воспоминания и требовали обновить их.

Ну, а с месяц назад мы решили посмотреть «Лиловый шар» просто потому, что нас часто тянет на трэш. Иногда с Н. Кейджем. Иногда на второсортный хоррор. Иногда на специально наш, российский. «Кольская сверхглубокая», кстати, очень жалкий трэш, позорный от начала до конца, от кастинга до диалогов, да, написанных однозначно и без всяких сомнений Диалоговой машиной. Ну потому что люди должны же знать, как разговаривают люди, правда? А вот «Спутник» с «Комой» оказались всё-таки больше чем трэшом, а в некоторых вещах так даже и хорошими. Но, в общем, нас тянет на трэш.

До «Лилового шара» мы пересмотрели «Подземелье ведьм» (тоже экранизация Булычёва) — для смеха, конечно. «Лиловый шар» стал логичным следующим шагом.

Каких-либо оправданий существованию этого фильма нет. Даже пионер, сидящий в костюме за спиной Невинного, дабы создавать Громозеке второю пару рук, всё это не оправдывает. В титрах указано, что сценарий написал Булычёв, но это не может быть правдой, потому что не может быть ею никогда. Булычёв был человеком, и тому есть множество свидетельств. Он не мог написать эти диалоги. Их писала Диалоговая машина — как говорится, «уже тогда» (с). Для чего предназначено происходящее на экране, на кого рассчитано (не на детей же, дети вам не идиоты) — неизвестно.

Как давно существует Диалоговая машина? Это интересный вопрос. Пользовался ли ей тот мелкий воришка, современник Шекспира, что сходил на постановку «Укрощения строптивой», а потом написал свою такую же пьесу «Укрощение какой-то строптивой», почти как настоящую, только намного хуже?

Родилась ли она ещё в Античности, вместе с античным театром?

Прибегали ли к её услугам бесталанные первобытные рассказчики, когда не могли придумать настоящую историю для сбора вокруг костра? Какие жертвы они приносили Диалоговой машине, как создали этого инфоидола?

Ну и не последний, разумеется, вопрос: и как теперь эту тварь развоплотить-то?

Снижая транзакционные издержки

Вступление, часть первая, побольше: вообще, я злой человек, это правда, но нижеследующий текст никак не связан с моей злостью, обидой или чем-то таким, если вы вдруг, не дайте боженьки, так подумаете. Скорее это попытка посмотреть на ситуацию глазами Чёрного рыцаря, персонификации природного равновесия, — того самого персонажа, который приходит, если не сработала Невидимая нога рынка (а она приходит, когда бессильна Невидимая рука). Может, мне лично эта история не очень нравится, чисто по-человечески (а может, и нравится, кто знает; как читательница я давно жажду отмщения).

Вступление, часть вторая, поменьше: ниже я говорю в первую очередь об издательских гигантах; с маленькими, особенно специализированными издательствами история другая (тоже грустная, но не по их вине).

 

Источник

Экономика всегда старается снизить транзакционные издержки. Чем проще и менее затратен путь блага от производителя к потребителю, тем довольнее экономика в целом. (Транзакционные издержки, особенно временные, вообще никто не любит.)

Эн лет назад появление к жизни издательской системы было вызвано именно этим стремлением. Проще всего оказалось для экономики аккумулировать сперва плоды творчества авторов в одной точке, где будут решены все организационные вопросы по печати и первоначальной дистрибьюции, а потом отправить эти плоды в путь к читателям. Потому что сам автор определённо потратит слишком много времени (как минимум), чтобы по одной печатать и рассылать книги читателям. Да и читатели тоже не готовы слишком долго ждать, да ещё и платить больше, когда можно заплатить меньше (в том числе, за счёт снижения предельных затрат, т. е. эффекта экономии на масштабе, пусть он и не бесконечен). А ещё информационная составляющая, конечно же. Авторов много, как про всех узнаешь? Ну и некоторый гарант качества, абы кого не напечатают (на самом деле, конечно и печатали, и продолжают печатать в непотребных количествах… «Мы строчим годами кошмарную шнягу, любое говно издаётся в бумаге» ©).

А потом Галактика Гутенберга приказала долго жить. Настало время нерасщеплённого восприятия, и всё такое.

Но главное, появилась возможность убрать посредника. Снизить транзакционные издержки прям ну вот совсем, приравнять их к стоимости передачи информации и потребления электричества. То, что служило для экономии на транзакциях, превратилось в ненасытную утробу, Хрустального человека, пожирающего божественную искру в живых существах, помесь Мамоны и Ваала.

Веками между «эн лет назад» и «а потом» единственным истинным вкладом издательской системы в экономику были посреднические услуги. Это удавалось маскировать, но нет, никаких дополнительных благ издательская система создать не способна по своей природе. И вот случилось страшное: посреднические услуги перестали быть востребованы (за исключением двух областей: а) специальная и научно-популярная литература; б) переводная литература — оплатить работу переводчика и покупку прав на издание — это тяжело для читателей, слишком большая сумма за раз; но почти не сомневаюсь, что и это будет решено, потому что экономика всегда стремится снизить транзакционные издержки).

Информационную функцию издательская система старательно пытается скинуть на авторов. Отказывается чуть ли не от последнего, в чём от неё ещё мог быть толк.

Есть организационная, да. Корректура, редактура, оформление и вёрстка, дистрибьюция. Что-то можно покрыть своими силами или за относительно небольшие деньги, другое — нельзя или только за большие. Но альтернативная, прорастающая через загнивающую, посредническая структура нащупывает пути решения и этих задач — с минимальными транзакционными издержками. Ну что поделать, если, ведомая гравитацией, река всегда выбирает самое простое русло в имеющемся ландшафте.

(Теоретически могла бы остаться рекомендательная функция, но поскольку продукция издательств сейчас выглядит как сплошная альфа-книга, то здесь все полимеры давным-давно просраны. Неужели я хочу сказать, что такие тексты не имеют права на существование? Да нифига. Если люди хотят их читать, то эти тексты должны появляться. На специально организованных сервисах. Откуда их и вытаскивают для публикации в бумаге — что совершенно бессмысленно. Как пытаться заставить рыбу отбивать чечётку в «Мулен Руж». Эти тексты могут и даже должны существовать, я не осуждаю, а напротив, приветствую: всё, что помогает людям меньше ощущать дыхание экзистенционального страха, необходимо. Однако ж всякой вещи место и время под небом. Лучше (и прибыльнее) всего эти тексты, а также их авторы и читатели, чувствуют себя на специально созданных и очень удобных ресурсах, зачем брать самиздат (в понятии уже отдельного жанра, а не вообще всех текстов, что лежат на соответствующих ресурсах) и печатать на бумаге — вопрос без ответа. По какой причине читатель, имея возможность заплатить 100 р. за электронный текст (бонус: долой захламление дома и спасаем деревья; бонус системы: общение с автором и другими читателями, библиотека, скидки, чёрт лысый в ступе), решит вдруг заплатить 500 р. за бумажную версию того, что никогда не будет перечитывать, я не знаю. Экономистка хохочет во мне, глядючи на эту наивность. Какое уникальное благо вы хотите поставить по этой цене? Что, чего нельзя получить за 100 р. в электронной версии? Это не артбуки, не шикарные подарочные издания, не уникальный, единожды за столетие написанный текст, который человеку ну просто захочется иметь в бумажном виде, чтобы поставить на полку, смотреть на корешок и радоваться, что он, человек, живёт одновременно / в одном мире с той (тем), кто написала(-л) такую потрясающую историю. Серьёзно, как вы сами для себя-то формулируете ту выгоду, которую должен получить ваш покупатель? Или в самом деле этого не делаете, да? Как мы тут все и подозреваем?

Ставить на товары широкого потребления с крайне высокой эластичностью по цене, когда твои конкуренты создают намного более эффективную дистрибьюционную систему, позволяющую к тому же снизить цену для конечного потребителя, а у тебя в руках только заржавевшая выдохшаяся древняя печатная машинка, создающая на выходе книги по цене золотых слитков, — делать вот это означает рыть себе могилку собственными руками, и вовсе не под дулом пистолета, а так, из любви к декадансу. Теперь-то поздняк метаться, сложилась система-то… «Мы строчим годами кошмарную шнягу, любое говно издаётся в бумаге» © (Да, я знаю, что процитировала это во второй раз.)

И вот только что прозвучал монолог моей мегазлой, читательской части. Вернёмся к True Neutral.)

В судорогах агонии система перешла границу, которую переходить было нельзя, отсюда и прискорбное падение качества, и ебанутые цены (да, они во многом складываются — сюрприз — из тех самых транзакционных издержек), и пренебрежительное отношение к авторам (представьте на минуту, что случается с предприятием, которое ни в грош не ставит и постоянно кидает своих поставщиков) и — ещё большее — к читателям (и снова, представьте предприятие…). Началось всё так давно, что сегодня систему уже не спасёт ничто. Тут не то что агонию не остановить: речь не об агонии, а о гальванизированном мертвеце.

Невидимая рука опустила беспомощно руки, Невидимая нога посмотрела на всё это и сыграла Трандуила, остался последний агент Природного равновесия.

Так что за углом, с заряженным дробовиком в руках, ждёт систему Чёрный рыцарь; стреляет же он, надо сказать, без промаха и всегда прямо в мертвячью голову.

Новый тип историй

Я думаю, искусство всё время меняется. Мне дадут премию за эту новую мысль? Надеюсь, что да.

В не последнюю очередь это заметно в том, как формы сменяют формы на пьедестале успеха. Прежние формы, конечно, никуда не деваются, как люди рисовали на стенах, так и продолжают это делать. Но с пьедестала сходят и уступают место чему-то новому. Иногда, правда, меняются, выходят на новый этап и снова занимают место повыше. Как рисование на стенах.

Новое, кажется, всегда поначалу воспринимается как фигня. Очередная модная приблуда. Чем бы дитя не тешилось. И т.д.

А в это время новая форма искусства медленно и неуклонно теснит старое. Старое даже не замечает, что его потихоньку пожирают с хвоста. Ведь голова над хвостом вознеслась уже очень высоко.

Например, кино в наше время вошло в штопор. Оно вырождается, и тому две причины: а) индустрия стала большой и неповоротливой и вступила в эпоху главенствования решательной машины; б) талантливые люди, которые эн лет назад могли бы реализоваться только в кино, теперь идут ещё куда-то. В смежные области (сериалы) или ещё дальше (игры или что-то совсем экзотическое и синтетическое).

Игры же стали новым искусством, когда родили новую реальность, ознаменовав стремительный закат галактики Гутенберга.

Как и всякая передовая форма они заставили меняться и остальные формы. И снова например: не так давно кино изменило вид наиболее типичного нарратора в литературе. Если раньше то был всевидящий автор, способный залезать в душу каждому из персонажей в сцене, в романе и редко на ком-то фиксирующийся надолго; то теперь намного чаще вводится фокальный персонаж (ФП), за котором автор следует. Он по-прежнему знает всё, что происходит в душе ФП, но все остальные действующие лица и все персонажи описываются и оцениваются уже с точки зрения ФП. Таких персонажей может быть несколько в романе, но в каждой сцене — только один. Это кинематографический способ изложения. Нарратор становится камерой, глаза ФП становятся прожекторами, высвечивающими детали мира вокруг.

Игры устроены не так. Игры — и это их первая и самая главная особенность — интерактивны. Мир, откликающийся на действие, вот что такое игра. Сама её суть — поощрять действия игрока своими реакциями, призывать к действию, требовать его. Игры стали уже достаточно сложны, чтобы имитировать далеко идущие последствия. Решения имеют силу. Одной строчкой диалога, одним выбором, одним действием можно изменить лицо нарисованного мира.

И нарисованность этому миру уже ничуть не мешает. Наше восприятие и наше воображение уже достаточно развиты, чтобы миры становились для нас настоящими. Происходящее — игра, но наши чувства и наши решения — настоящие.

Ладно, я опять ушла в сторону (потому что говорю о том, что люблю). Игра — это взаимодействие игрока с миром посредством персонажа, своей аватары. И хотя игры, как и любое искусство, рассказывают истории — историю одного персонажа или нескольких, они делают это через взаимодействие с миром. И через это же взаимодействие рассказывают и историю мира тоже. Вот, чего мы хотим от игры: исследование мира, который для нас создали.

И вот какой новый формат породили игры в других формах искусства: формат описывающего взаимодействия. Когда история персонажа — инструмент для развёртывания истории другого мира, другой вселенной (среза мультивёрсума), другой земли и просто «пузыря», маленького кусочка.

читать дальше «Новый тип историй»

Решательная машина

Решательная машина — один из феноменов эпохи серости. В её ересь впадают чаще всего крупные компании, которые по сути и есть машины, надстройки, левиафаны, виртуальные конструкты, использующие людей для размножения.

По нынешним временам главными адептами решательной машины выглядят две компании: «EA» и «Disney». Первая соорудила «Андромеду», не к ночи будет помянута, в которой 90% решений — ярчайшие примеры непонимания, как вообще работают истории и должны выглядеть игры; а после «ЕА» ещё и ловко замаралась в истории с лутбоксами.

Отличилась она недавно и с «Battlefield V» (см. скандал с идиотским изображением женщин на войне), причём дело дошло уже до слов «не хотите, не покупайте, меня это устроит». Мой внутренний экономист глазам своим не поверил, когда прочёл.

Действия «ЕА» направлены на что угодно, кроме ответа на вопрос: а что же нужно игроку? Презрение к потребителю, как известно, самый эффективный способ получения прибыли.

У «Disney» дела немногим лучше. Для начала они были уверены, что можно клепать в год по очень плохому фильму-пародии на «Звёздные войны», и люди будут всё это оплачивать. Когда оказалось, что нет, нифига, ни экономика, ни масскульт так не работают, руководство искренне удивилось. Ну ещё бы, они же привыкли, что благодаря ими же спровоцированной аддикции к принцессам, они зарабатывают на розово-золотом мерче миллиарды. Рынок кажется бездонным.

Но это вовсе не так.

Отдельные люди, люди-сами-по-себе, могут это понимать. Решательная машина, детальками которой они становятся, не понимает ничего. Она не разумна, она машина. У неё есть воля, цель и аналог наших инстинктов, но нет понимания. Поэтому попавшие в неё люди тоже перестают что-то соображать, их разум — способность к рефлексии и эмпатии, отключается.

Ещё более жалкий пример, пример решательной машины на последней стадии издыхания — это наш издательский бизнес. О нём вообще сказать что-либо, не убирая ладонь ото лба, тяжело. Где-то, в каких-то городах и весях, наверняка есть редчайшие примеры эффективных издательств. Но и они будут погребены, когда вся система рухнет.

Обрушение её неизбежно, вопрос лишь в том, чтобы случилось это как можно скорее. Чем длительнее процесс, тем больше будет жертв.

 

Признаки решательной машины всё те же: по части создаваемой продукции — симулякр симулякра (карго-культ), медиа-нарративный / людо-нарративный конфликт; взять старое, давно популярное (прийти на готовые охотничьи угодья) и пытаться его доить, причём делать это очень плохо; нанимать исключительно безруких (см. режиссёра 8-го эпизода «Звёздных войн») и платить им не особо много. Всё, что выходит из решательной машины, оскорбительно для потребителя, ведь своих потребителей они считают тупым быдлом, которое вечно будет платить им за дешёвку. Свойственно решательным машина и удивительное невежество относительно самого продукта, на котором они хотят нажиться, а зачастую — и невежество в целом (чёрная дыра в виде чёрного кружочка в «Андромеде» — я постоянно это повторяю, потому что она и вправду потрясла меня до глубины души; идиотская физика в «Изгое-1» или новом «Звёздном пути»; презрение к обычной человеческой логике во всём, да взять хоть в качестве примера половину эпизодов «Чёрного зеркала»). Нанимают же решательные машины чаще всего ничтожеств, у которых нет сил им сопротивляться и отстаивать своё мнение, да и мнения этого нет. А если и кого посильнее возьмут, то либо сломают его волю, либо просто его сломают, исказят восприятие.

 

Деньги решательные машины ставят во главу угла. Казалось бы, чего в этом странного? А того, что экономика вынуждает производителя ставить во главу угла продукт. Деньги, прибыль — это морковка, что болтается перед его носом, вынуждая производить лучше, больше, эффективнее. Цель производителя в экономической системе — продукт. Да такой, чтобы удовлетворял спрос. Поэтому-то с годами производители и стали задумываться: а что же это за продукт такой? Какой продукт хотят видеть потребители?

Для решательных машин этот вопрос неактуален. Они будут делать то, что случайным образом попадёт в поле их зрение. Они совершают преступление против экономики, отрицая природную роль производителя, и экономика им люто мстит. Не до каждой решательной машины ещё дошло, что в долгосрочной, а то и краткосрочной перспективе она уже банкрот, но решательные машины вообще думают медленно и не совсем даже думают, скорее реагируют.

Поразительнее всего, когда решательные машины не рефлексируют даже простейшее правило: либо дешёвый конвейер с дешёвым товаром; либо дорогой товар, но тогда качественный. Дорогой конвейер — экономическое самоубийство. Рано или поздно решательная машина начинает тратить кучу денег на штамповку дешёвки, и вот этот момент становится началом её, машины, конца.

 

Удивительная черта составляющих решательной машины: они не понимают, как это работает. Не производство, продажи и маркетинг, а это — то, что они пытаются произвести. Творчество и его результат. Назовём это искусством, имея в виду здесь, что это всё, что создано в итоге творческого акта, вне зависимости от художественной ценности.

И неудивительно, что и тут решательные машины оказываются в тупике: чтобы понимать искусство, нужно быть человеком. А люди в такой системе — строго по Харкуэю — действуют как функции, а не как люди. Детали решательной машины. И чем дольше они ей служат, тем сложнее им превращаться обратно в людей. В итоге они утрачивают человеческий облик, остаются навечно в машинном.

 

Вот резюме, вот как вы узнаете решательную машину:

— карго-культ;

— уничтожение, уплощение, искажение того, что было создано другими (решательные машины так питаются);

— производство множества дорогих, ненужных и по качеству убогих вещей;

— непонимание сути творческой работы;

— неспособность создать нечто новое и оригинальное;

— порождение медиа-нарративного конфликта всегда и во всевозможных его формах.

 

Эпоха серости — это кризис массового производства искусства. Оно работало, когда было прогрессивной идеей (как национальные государства); оно перестало работать, когда изжило себя (как национальные государства однажды станут лишь историей). Решательная машина, медлительная, невежественная, бесполезная, неэффективная стала главным символом этой эпохи.

И пережить эпоху серости можно только одним способом: искать новые инструменты вписывания искусства в экономику.

О «Future Man», «The Crossing» и страхе перед будущим

Future Man. Poster
Future Man. Постер

Есть такой сериал «Future Man» / «Чел. будущего» — местами невозможно смешная, неполиткорректная, злая фантастика о страхе перед будущим. Ну, не знаю, в курсе ли авторы, что она о страхе перед будущим, но так и есть. Этот ситком, кроме прочего, безбожно ворует и пародирует все штампы (псевдо)научной фантастики 80-90-х гг. и ни капли этого не скрывает. Главгер, добрый и симпатичный неудачник, главное достижение которого — прохождение невозможного уровня в компьютерной игре, шутере о борьбе с мутантами в загаженном будущим. Именно за это достижение явившиеся из будущего борцы сопротивления (обычные люди против суперов, разумеется) нарекают его спасителем. И несмотря на крики: «Да это же «Терминатор» и «Последний звёздные боец» (и правда, это они и есть), увлекают за собой в путешествие по разным эпохам в поисках ключа к спасению человечества.

И авторы абсолютно правы: снимать такие сюжеты с серьёзным выражением лица в конце 2010-х нельзя. Нельзя, если в вас есть хоть капля самоуважения и вы не проспали, аки Рип ван Винкль, последние лет двадцать.

Часто шутят они грубовато и пошло, но иногда поднимаются до высокой иронии; по-своему очень ностальгическая история, но также она о диком страхе, который подсознательно Запад испытывает перед грядущим Севером (речь не о сторонах света, а об этических системах, конечно). Для Запада Север — это люди с промытыми мозгами, толпа неразличимых лиц, стрёмные скандинавские социалисты, живущие каким-то иными принципами. Он видит Север прибежищем зелёной нео-татибы с их коллективными ценностями, экологичностью, узкой специализацией и способностью выживать в самых стеснённых условиях, разделяя тяготы друг с другом. (На самом деле, конечно, Север должен быть фиолетовым — секунда политагитации.) Как я и сказала: это сериал о страхе перед будущим.

Каково же было моё удивление, когда в этом году вышла так же «The Crossing» / «Переправа», которая пытается говорить о том же. Там ровно тот же сюжет: будущее, где суперы выживают обычных людей, о тотальном госконтроле (ещё одно преступление, которое Запад приписывает Северу, но это скорее его, Запада, собственный недостаток). Часть обычных бежит с помощью машины времени в прошлое, «где у всех были равные права» (на этой фразе, сказанной с удивительно проникновенной серьёзностью, я засмеялась); потом выясняется, что кое-кто сбежал ещё раньше и теперь пытается изменить будущее.
И это уже даже не смешно. Если бы они хотя бы попытались снимать динамично, интригующе и драматично, добавив персонажей, которым хочется сочувствовать, тайн, которые хочется разгадывать, и диалогов, похожих на настоящие, человеческие, тогда сериал можно было посмотреть, выведя за скобки его вторичность. Но, невероятно, они взяли сюжет, рассказанный тысячи раз, ничем его не украсили и преподнесли с убийственной серьёзностью и так глупо, что проиграли комедии, изначально не претендующей ни на что особенное. Но на фоне «Переправы» «Чел. будущего» — это тонкое и умное повествование о споре прошлого и будущего, о выборе, об испытаниях, что нас меняют, и о том, как люди становятся героями.
А «Переправа» — поучительная история лишь о том, что доверять решения о выпуске нового продукта стоит всё-таки людям, а не решательной машине.