Продолжаю с фейскими историями: четвёртая, предпоследняя.
«Кто ещё?» реально редкий для меня тип рассказа: под конец все живы и никто не бредёт по берегу, дыша чёрной солью и глотая слёзы. 😀 С другой стороны, это обычный для меня тип рассказа: там есть ковчег, есть космос, есть нечто странно-потустороннее — ну и бублик.
сайт | литмаркет | автор.тудей
Есть в районе такое место, где обычные наши четырёх-шестиподъездные «корабли» поставлены длинными кривыми, будто сперва было два дома, а потом между ними построили ещё и перемычку подъезда на три. В детстве — года в четыре, вряд ли позже — я увидела один такой дом-угольник в просвете между домом обычным и убогим универсамом, где «давали кур». И запомнила.
Мне снились долгие годы и продолжают ещё изредка являться сны об огромных, высоких самодостаточных зданиях — изредка, потому что теперь в том меньше необходимости, чем было раньше.
На веки вечные осталась в глубине меня вмятинка от шока, который пережило детское сознание: дом, непохожий ни размером, ни формой на те немногие здания, что мне были тогда известны. От вмятинки потянулись трещины, как тени ветвей. Переплетались, усложнялись, складывались в узор. Превратились в структуру размером с долины Маринер. И я знала, что однажды огромные, высокие самодостаточные здания сыграют важную роль в одной масштабной истории, связанной с кучей других, тоже обширных, историй. Раз-другой эти здания всплывали в рассказах — потому что пару глав масштабной истории я уже написала («но никто не знал, что я Бэтмен»). В разное время, так что большинство уже никуда не годятся в том виде, в каком существуют. Но хотя бы одну всё же можно использовать почти как есть, только термины поменять и имена вернуть на место. 😀
И теперь — наконец-то, ха-ха — я приступила к той часть «ГЗР», в которой огромные, высокие самодостаточные здания названы по именам, и это завершит долгий путь и вмятинки, и трещин, и долин Маринер, и детского взгляда, упавшего случайно в междомовой просвет.
Рассказ из сборника «Бестиарий. Книга странных существ».
Короткая история о сверхъестественной помощи и о том, откуда приходит спасение.
С двух сторон к одной и той же сказке про Водяницу, способную починить судьбы, приближаются Нелли и Егор, несхожие и не имеющие ничего общего — но только на первый взгляд.
Именно здесь впервые появилась Злата, волховица из сеттинга про волшебных жителей страны Туманов.
В старой редакции Злату звали иначе, но это уже была она.
Рассказ можно прочесть на моём сайте, литмаркете или автор.тудей.
Настал момент (а затянулся он на… много, намного дольше, чем я думала), когда я начинаю (наверняка, медленно) дублировать рассказы с сайта на Литмаркет.
Решила начать с fairytales, фейских историй, потом двинусь к фантастике или странным вещам, маленькими шажками, маленькими паками… Да, фейские истории. Пять маленьких историй.
Первым будет «Последний Пэк».
Скажем, прошлой зимой Гриша рассказал мне свою алхимическую и немного конспирологическую теорию об одной очень известной повести. И я поняла, что нужно написать про это рассказ. Поскольку всё я пишу долго-долго, прошло больше года, прежде чем я за него взялась. С другой стороны, жизнь подкинула мне для рассказа мрачноватый антураж из года Мора… хотя лучше бы нет, конечно.
И вот что вышло: «3 Металлов». Классическая мистическая история: игра, игроки и выигрышная комбинация (и ещё немного алхимии).
Странная работа — наблюдать за тестированием новой игры, в которой никто не может победить, такой уж она создана. То ли психологический эксперимент, то ли тайный заговор. Но в тоскливом ноябре, помноженном на одиночество и изоляцию, даже безмолвное наблюдение за фокус-группой из шести человек становится для Тимура отдушиной. Он следит за их игрой, слушает их слова. Все говорят об одном и том же: «Когда всё это закончится, я…» — мантра людей из года Мора. Но как крошечный росток сквозь бетон, пробивается надежда: выигрыш в игре всё-таки возможен, а призом станет истинная свобода… тогда, когда всё это закончится.
«Тимур пожал плечами. Настя задумчиво кивнула, лицо её осунулось и даже немного вытянулось, глаза потемнели, а губы наоборот потеряли в цвете. Она заговорила чуть-чуть напевно:
— А если я дам тебе адрес, ты приедешь? Пройдёшь все кордоны? Вокруг моего дома по три поста на каждом перекрёстке, всего двенадцать. Как пройдёшь их, иди к панельке, к хрущёвке на пять этажей с крошечными окнами, подъезд без лифта. Поднимись на третий, там ты увидишь щиток, а от щитка направо квартира, в которой не живёт давно никто, гуляют там сквозняки прошлого, ноябрьские холода, а налево моя квартира, комнатка да крошечная кухонька… — Настя развернулась и обвела рукой комнату. — Придёшь?
У Тимура во рту пересохло: а если и правда? Дело даже… дело даже не в нарушении инструкций. Он сможет добраться? Объяснить чекпойнтам, что имеет право на свободу передвижения?
— Но оно же никогда не закончится, правда? — Настя снова стала самой собой, кокетливо дёрнула плечом и улыбнулась в камеру чуть грустно. — Правда? Мы никогда не встретимся с тобой.»
Рассказ можно прочесть на самом сайте, литмаркете или автор.тудей.
Рассказ был опубликован в 2017 г., в сборнике «МиФ-2017». Три года прошло, думаю, можно его (рассказ, не сборник) и целиком уже выложить.
К тому же он вроде как опять стал почти актуален. Часть его.
Другая актуальной быть не переставала, но надеюсь, однажды такое всё же случится. Закончатся все истории про «зачем нам тюрьмы — мы строим их вокруг себя».
«Тёмный путь»: камерный постап, Кармелит, изоляция:
«Отец Ёзы рассказывал, что Туннелю уже сотня лет.
«Была сотня лет, — мысленно поправлялся Ёза, вспоминая об этом. — Была, когда мне самому было пять».
Туннель прорыли, чтобы соединить вершину горы и подножие, пустили два ярких поезда на канатной тяге. За несколько минут можно было подняться или спуститься — из влажного тесного нижнего города к залитой солнцем и продуваемой макушке, и наоборот. Сейчас эта скорость казалась невероятной.
Отца Ёзы звали Эфом, он был из техногениев — инженером, и просто бредил Туннелем. Говорил, что запустить поезда всё ещё можно в любой момент, что «начинка» даже нижних станций не пострадала при Испытании-2. Туннель не мёртв, он лишь заснул до поры до времени, и когда всё станет лучше, когда мир вернётся в нормальное состояние, люди поднимут опущенные сорок шесть лет назад стальные перегородки и разбудят старый путь.
Однажды Ёза видел вагончики, раньше сновавшие по Туннелю: такой подарок ему сделал отец. Привёл шестилетнего мальчишку тайными коридорами на старый склад, отпер дверь — обычным ключом, никаких УцелТехов. Солнечные лучи проходили через маленькие окна ангара и ложились полосами на растрескавшийся бетонный пол, на потускневшие металлические бока вагонов, порванную обшивку внутри, отражались от осколков стёкол.
— Сейчас Туннель закрыт и опасен, — сказал отец. — Но настанет день, поезда снова повезут людей вверх и вниз, и ты сможешь прокатиться в таком вагончике.
Он обещал привести сюда сына ещё раз, но спустя два с половиной месяца Эфа не стало.
Много позже Ёза хотел найти вагончики; пути к складу он, конечно, не помнил, а поиски по архивам и запросы в финансовый отдел Технокрепости ничего не дали: то ли кто-то распорядился спрятать поезда на всякий случай, то ли, напротив, не были они никому нужны, и все упоминания о них затерялись.
А людям по-прежнему приходилось преодолевать спуски и подъёмы по нарезающим круги улицам, по старым лестницам, заросшим плотными кустами, цветами в человеческий рост; проходя многочисленные пункты контроля, каждый раз доказывая своё право находиться там, где находишься.»
«Ночью, сидя на кухне Бена, по размеру больше похожей на чулан, Ёза спросил Итая:
— Почему ты никогда не говорил, что был учеником моего отца? Как мы вообще встретились, всё-таки город не так уж мал?
Итай ответил:
— Нес-случайно. Я ус-слышал, что сын Эфа с-стал врачом в корпус-се Карантинки. И мне стало интерес-сно. Я с-сам нашёл тебя. И мы подружились.
— И почему не рассказал, кто ты?
— Не з-знаю, — неохотно признался Итай. — Мне и с-сейчас трудно думать о жизни, которая была до с-с-ссылки.
Нечего и говорить: план был сырым, а времени на его проработку не оставалось. Но вдыхая терпкий ночной воздух из приоткрытого окна, они чувствовали себя немного пьяными от предчувствия удачи. Всё должно было получиться, — думал каждый.
— Выбраться будет сложнее всего, — сказал Ёза.
— За первой с-стеной никто не с-с-следит, в ней полно дыр, — ответил Итай.
— А здесь вы будете меня ждать?
Итай кивнул:
— Вс-ся Карантинка и пол Технокрепос-с-сти.»
Мор (Жанна Пояркова) пишет:
«Меня нередко спрашивают, куда отправлять тексты, чтобы их издали. В издательства, ребята… […] Куда отправлять, зависит от жанра и темы. Т.е. если вы написали фантастику про попаданцев, идти в «Ад Маргинем» не надо, вам тогда в «Армаду» (Альфа-книгу) или «АСТ». […] Если вы пишете детские рассказы про котов, вам там [в «Астрели»] тоже будут рады: http://www.astrel-spb.ru/arkhiv-novostej/5616-astrel-spb-otkryvaet-otbor-detskikh-skazok-pro-kotov-dlya-novoj-serii.html =D
Нонфик можно попитчить в «Бомборе», «Альпине» и «МИФе»… […] Современную прозу принимают во многих местах. […] Если вы не чураетесь разного трэша и любите соревноваться, заходите сюда https://author.today/contests Детективы принимают во флагманах, также можно сюда http://www.cnpol.ru/become.php Для детской литературы есть свои точки, мелодрамы пристроить проще всего. Ну и так далее.»
Ну и так далее.
Я внимательно изучила список и поняла, что у меня остались вопросы.
Ну то есть, если кто, например, пишет фэнтези про попаданцев (фантастики про попаданцев не бывает, да и фэнтези одно на пятьдесят, если повезёт), так его ждут повсюду, от «Армады» до прекрасных самиздатовских сайтов. Попаданцам, литРПГ и ромфанту везде у нас дорога — если судить по спискам новинок на Фантлабе.
Нет, я понимаю, что конкуренция там теперь огромная, и мало уже просто написать про попаданцев, надо уже и хотя бы сносно написать, а лучше почти хорошо (но не слишком, а то так можно и в ЦА не попасть), да и вообще даже если кто чего написал и куда отослал, это не значит, что его издадут, и это адский и бессмысленный труд, результаты которого НЕ останутся в вечности, а для 99% даже не будут (нормально) оплачены, и так далее, и тому подобное.
И я сразу признаюсь, что я про попаданцев, а также литРПГ и ромфант написать неспособна. Во мне что-то не так повёрнуто.
Но серьёзно: если кто пишет про попаданцев, или нон-фикшн, или уж тем более современную прозу (вот чего ждут реально везде, правда, неизвестно зачем), то, люди, какого лешего вы вообще мучаетесь на тему, куда послать рукопись?
Во всюду (так же можно говорить, да? ну если было нельзя, то теперь можно). Опубликуют или нет — это уже другой вопрос.
Меня интересует то, что не попало в список.
Например, вы написали историю в трёх частях, каждая страшнее предыдущей, с морем отсылок и пробирающим до дрожи тиканьем бомбы (она взорвётся). Куда вам пойти?
Или вы написали историю про будущее далёкой колонии, настоящую утопию, каких больше не делают, а в нашей стране и вовсе не пишут, потому что этика и мировоззрение там неместные, а из краёв победившей цивилизации. Куда вам пойти?
Или, простите, что я сейчас о себе, вы написали историю,
о том, «какими мы станем? что мы вспомним? что будет в конце?»,
и о том, что эволюция не заканчивается, ни человеческая, ни машинная, ни наша общая,
о любви (обязательно), правда, в основном о потерянной,
об одном чуде,
о цивилизации и том, что её истончает,
разворачивающуюся от центра на пять с половиной временных планов и ещё немного в Безликом пространстве машин (а поскольку вы безумны, то главы о прошлом по своей форме восходят (реинкрудируют, хе-хе) от пересказа пересказа, дневника и потом радиопьесы к сценарной записи),
и всё это на 1,4 млн зн. (да, да, по-хорошему нужно делить на два тома, там даже есть, где разделить), потому что, как было сказано выше, вы безумны
(и вообще это левая часть триптиха, и правая точно будет — нужно только её перепи… отреда… ох ты боженькамойрогатый, и центр, и центр уже разворачивается перед вашими безумными глазами полотном от края до края, от петли до петли, через непреодолимый пролив времени, через вечные сны Алхеринги, и вы плачете, зная, что не в человеческих силах освоить такой объём работы, да что ж со мною не так).
Вот куда вам с этим пойти?
И допустим, вы не знаете даже не то, что вам с этим делать, а где что-то такое можно было бы прочесть, потому что вообще вы любите читать на эти темы, а ещё сложные по форме вещи, но что-то российских авторов с такими темами и, гм, формами, в изданном не видать, есть ещё, конечно, переводные — и слава богам, что есть, хотя там тоже нужно быть осторожнее, потому что иногда это Вандермеер или Тидхар, а иногда вам подсунут и Збешховского, да ещё и с рекомендациями хороших людей подсунут, а внутри… В общем.
В общем, «Золотой пуле» повезло быть изданной, а нам всем повезло ещё больше, что она есть и существует (она сейчас попала в лонг-лист АБС-премии, так что давайте держать кулачки). «Люди по эту сторону» вышли в Ридеро, и мало кто про них знает (но зря).
А я вот что-то последние полгода в полной растерянности.
…Я думаю: мотыльки.
Я думаю: бабочки.
Возможно — ночные. Но и дневные тоже хороши.
Я думаю, смерть — это смерть, а жизнь — это крылья за спиной смерти. Крылья несут смерть по Вселенной на порывах космического ветра, гонят впереди ударную волну. Кого коснётся она, тот сначала становится живым, а потом — мёртвым.
И всё же: смерть — бабочка-однодневка, мотылёк, которому не суждено застать рассвет. А вот крылья её вечны.
воспоминание первое
— Что это?
— То ли макет, то ли прототип. Макет прототипа.
— Прототип макета, ясно.
Я помню их диалог и тонкий, вздёрнутый нос, на котором фокусирую взгляд: создатель наклоняется всё ближе, пытаясь разглядеть в моих глазах признаки своей удачи.
воспоминание 10-е
— Что оно будет уметь?
— Задачу я себе поставил: нужно имитировать личность как можно точнее.
— То есть, уметь будет всё.
За окном падают снежинки. Это слово уже есть в моей памяти: «снежинки». Его вкус растёт, рисуя кривую Коха и отдавая морозом и мандаринами: создатель наградил меня синестезией.
воспоминание 102-е
— Пройдись. Посмотрим, удалось ли.
Комната движется. Движется мир за окном.
Окно… теперь я вижу больше, чем кусок апрельского неба. Мои глаза не могут насмотреться, я впитываю каждую деталь и понимаю: это далеко не всё. Это невыразимо малая часть того, что я смогу увидеть.
Я чувствую счастье. Это слово тоже есть в моей памяти. Оно пахнет луной.
— Однако… не думал, что ты уже так хорошо умеешь улыбаться. Удачно. Давай ещё раз… так…
воспоминание 10389-е
— Вас называют Современным Пигмалионом.
Он морщится:
— Они, случаем, не окрестили Галатеей мою болванку?
Корреспондента коробит сказанное, и создатель улыбается: он был намеренно груб.
— Поймите, там есть лишь то, что было заложено. Там нет души.
— А как же самообучение? Умение делать выводы, как человек? Я читал об этом.
— Верно, — он мнётся. — Пока никак. Мне не удалось найти решение, но я близок…
Он смотрит на меня, в его глазах сомнение, у которого зелёный привкус. Я не могу рассказать об этом: он меня не понимает.
воспоминание 1015846-е
— Оно не живое, нет. Но и не мёртвое. Третье состояние. Провал.
Он смотрит на меня с разочарованием. Уже пятый год бьётся над загадкой, но без толку. Мне жаль его.
— Ты уверен? Я думаю: ты либо живой, либо нет. Другого не дано.
— Не знаю, — с досадой он кусает губы. Больше никто не зовёт его Пигмалионом. — Я для того и создал эту штуку: понять, в чём разница. Понять, где жизнь, где смерть… Найти ответ на вечный вопрос и… — И лицо его прорезает кривая ухмылка. — Не знаю…
воспоминание последнее
— Ты принесла мне одну лишь боль, чёртова кукла…
Он пьян. Алгоритм услужливо подсовывает мне эпитеты: «в стельку», «в хлам», «смертельно»…
Он пьян смертельно. На острие ножа горит и пахнет небом голубая точка — танцпол для ангелов. Последнее, что мне дано увидеть.
— Это не убийство, ты не живое. Бесполезная молчаливая тварь, чёртова кукла. О чём же ты… — он продолжает говорить, стараясь заглушить свой ужас, — думаешь… сейчас…
А я лишь пытаюсь найти ответ, который он так хотел знать, и думаю: мотыльки…
Я не удержалась и сверстала инктябрьский комикс в единое целое. С обложкой и подписями.
Увидев в конце августа нынешний промпт, я в первую голову вспомнила, насколько тяжко было год назад не столько рисовать, сколько рисовать что-нибудь. Без связей между рисунками.
Мой мозг страдает в отсутствии связности. Связность — его мания. Моя.
И мне всегда проще сделать что-то, если я вижу за этим историю.
Так что я и сделала историю.
А поскольку это моя история, то она, разумеется, а) о странствиях, б) встречах, в) машинах и космосе. Я такая зацикленная. 😀
Но зато в ней есть хэппи-энд. Несмотря на то, что это моя история.
Комикс в pdf (43 Мб): Трое (комикс о странствиях, встречах, машинах и космосе).
Примеры страничек:
Я доделала обложку, так что теперь это официально: «Колыбель 2.9» написана, прочитана, закончена. Необъятная во многих смыслах.
=====
Функция нарратора — отбирать события, создавая историю. Нарратор принимает решение, какой она будет (а автор — каким будет нарратор, каким будет его опыт, определяющий восприятие).
Если оглянуться назад, то события жизни кажутся рекой, неуклонно стремящейся от истока к исходу. Все события складываются в конкретное, определённой, увиденное нами именно-таким-и-никаким-другим русло. Кажется, всё вело к одному, всё работало на это, всё было нужно.
Автопоэзис. Так называется это в философии и психологии. В эпистемологии, когда она исследует, как мы познаём самих себя.
Мы познаём самих себя через автопоэзис: наблюдая за руслом, отбирая события. Рассказывая себе, кто мы такие.
Мы меняем прошлое, рассказывая себе о нём. Так, например, работают письменные практики с травматическим опытом. Факты неизменны, а события — нет. События — это рассказанный факт, а рассказ всегда зависит от восприятия нарратора. Люди меняют свою жизнь, рассказывая самим себе собственную историю иначе. Учатся видеть собственную ценность.
Если оглянуться назад, увидишь, как события формируют русло реки. Мы не властны над истоком, но мы создаём русло. Наблюдаем его, и оно следует за нашим фокусом, за точкой сборки.
Я действительно оглядываюсь, и мне кажется, что река течёт медленно (медленнее, чем мне бы хотелось) — и слишком быстро. Что события… что события ничего не меняют, а скачок что-то затянулся, а времени… времени нет.
Мне кажется, что где-то русло свернуло не туда, что нужно было принимать решение десять, пятнадцать лет назад. Что в моей руке две двойки и ещё какой-то мусор.
Если я сдвину точку сборки, если мой фокус сместится, увижу ли я что-то ещё? Нечто, что прямо сейчас закрыто слепым пятном? Услышу ли я верные слова, замечу ли я знак?
Во мне ли дело, или с самого начала на равнине истории моя река оказалась там, где просто не могла пробить русло иначе?
Но вот что я знаю: мне хватило двух слов — «фокус» и «наблюдатель» — чтобы за n лет придумать и написать нечто вот такого масштаба. И я дочитала это в давешнюю пятницу [20-го сентября 😄], и оно мне всё ещё нравится. А значит, каким бы ни было это русло, хоть какая-то его часть прошла по верному пути.
Уже не новый, но всё ещё самый, гм, отстранённый мой рассказ. С тех пор, конечно, я написала «Восьмое поселение» (например) или «Заброшенную станцию» (хе-хе, «Заброшенная станция»… да). «Цикл» всегда был очень простым по идеи и очень, как бы это, закрытым по структуре. Аутичным.
Таким и остался.
«Взгляд со стороны:
В городе появились голубятни. Год назад их было совсем немного, а этим летом — в каждом десятом квартале стоит голубятня, на каждой двадцатой крыше — маленькие и большие стальные клетки, где воркуют пёстрые глупые птицы.
Мода, как всегда, внезапно родилась и внезапно затихла. А сотни голубей оказались на свободе.
Теперь было не различить, где тополиный пух, а где птичий…»
…зелёная вода захлёстывает борт; слушая указания инструктора, мы заваливаемся на левый бок, и волна бьёт байдарку в дно, а течение протаскивает через порог. Впереди «бочка», и в ней мы неизбежно перевернёмся, увы, нашего умения недостаточно, чтобы пройти её без последствий. Вода захлестнёт, прибьёт ко дну, а спасжилет немедленно вытолкнет наверх, и вот тут надо будет ухватиться за байдарку и с удивлением обнаружить, что весло ещё при тебе, («не упустить весло» — это безусловный приказ телу), залезть в байдарку и подумать: «Кайф».
…зайдя поглубже в воду, я ложусь на спину. Вода подхватывает тело и, медленно покачивая, тихо сносит по течению. В ушах — только шум воды, в поле зрения — безоблачное синее небо и блеск солнца, в воздухе — всё тот же запах воды. Пятнадцать минут совершенного счастья.
…вдохнув ночь, свежую, терпкую, пахнущую кострами, я нахожу на небе Полярную звезду. Я могу найти только её, Арктур и Вегу, но мне хватает. Названия условны, созвездия условны, звёзды вечны — по сравнению с коротким сроком моей жизни. Ночь тоже вечна, и вдыхать её — всё равно, что дышать счастьем.
…посреди февраля над замёрзшей землёй проносится ветер. Первый ветер, приносящий в этом году запах не льда, а моря, воды. Это запах весны; весна приходит в середине февраля, между вьюгами, под сумрачным небом, закрытым плотными облаками, в тот день, когда ветер начинает пахнуть морем.
Вода, воздух, небо… чувствовать, видеть, дышать. Несколько мгновений точно знать, что ты есть, — этого достаточно.
Я, наверное, ещё ничего не могу понять, но уже кое-то чувствую:
— чувствую, как тёплая вода скользит, обмывая всё тело, гладит меня, прикасаясь к прозрачной коже с тонкими жилками; вода уже мутная, но это потому, что много всего в ней намешано, и всё это нужно мне, чтобы выжить. Когда-нибудь, на дорогом курорте, опускаясь в ванну с морской солью, чувствуя, как горячая вода забирает тяжесть из моего тела, как соль проникает сквозь загар в кожу, я, может быть, вспомню это чувство, но не пойму, откуда оно взялось;
— чувствую, как плавно меня покачивает, когда стены моего убежища колышутся, как одновременно затруднены и свободны мои движения, когда, преодолевая сопротивление воды, я шевелюсь, устраиваясь поудобнее. Когда-нибудь я лягу спиной на волны тёплого моря, погружусь в воду так, что на поверхности останется только лицо, и, позволив прибою переносить меня с волны на волну, погружаясь в блаженство, я, может быть, вспомню это чувство, но не буду задумываться, откуда оно взялось;
— чувствую, как изменённые, искажённые водой проникают сюда звуки: белый шум, музыка, голоса; я пока не различаю их, но вибрации проходят по воде, по моим рукам и ногам; когда-нибудь в толпе на рок-концерте толпа я окажусь совсем рядом с огромным динамиком и, ощутив, как звук проходит сквозь меня, может быть, вспомню это чувство и почти пойму его источник.
Я не могу запомнить нежность этой воды, но когда-нибудь, может быть, она будет возвращаться ко мне в простых ощущениях тепла, лёгкости, вибрации — маленьким чудом в обычном мире. Когда-нибудь так будет, когда мне придётся покинуть эту воду, много лет спустя после этого момента, момента моего рождения.
Вики-манифест 2.0
Сим объявляем, что
Свобода есть высшая ценность, и нет ценности выше, чем свобода,
Что
Смерть есть право, но не обязанность, и каждый волен выбрать жизнь или смерть, и никто не может лишить другого права на сей выбор,
(Бессмертие для меня и моей кошки!)
Что…
«Коллекция Крапивника» — артефакты её общения с «контуром» в день, проведённый на лунной базе. «Коллекция» хаотична и бессистемна. Может ли она дать представление о последних часах жизни Крапивника, о чём та думала и что пыталась осознать?
Вовсе нет.
Но всё это по какой-то причине оказалось ей интересно.
================
Дополнение к нео-татибам и «Лунному семени». Маленькие кусочки того мира — отрывки, осколки, воззвания.
