В повести Н.К. «Музейный ряд» последние люди не валяют дурака на твёрдом Нептуне, не сражаются на бескрайних просторах постапа за глоток бензина и не спят в тубах, пребывая рабами виртуальности.

Они даже не названы последними прямо, но именно этот эпитет должен возникнуть в голове читателя к финалу повести.

Почему же выходит именно так?

Начало книги встречает нас оглушающей жарой. Мертвы все звуки, кроме унылых шагов главного героя, Ивана, контролёра на проекте очередного ковчега. «Очередного» для человечества, но не для Ивана; в его жизни, как и в жизни его коллег, этот проект будет первым и последним рабочим. Земля отправляет ковчеги раз в поколение. Иван помнит тот, что улетел в его детстве. Он, почти наверняка, застанет ещё один.

Но руку приложит только к текущему.

Мы узнаём это сразу же, как и всю историю: Иван идёт вдоль «музейного ряда», бесконечной аллеи моделей уже улетевших ковчегов, и это огромные экспонаты. Каждый из них величиною с дом, от классической дачной одноэтажки в начале до высоток ближе к концу.

И каждый раз Иван проходит лишь малую часть этого ряда. Смена экспонатов и отмеряет время внутри повести. Там нет ни закатов, ни рассветов, ни дней, ни ночей — и мы не знаем, их просто нет по какой-то причине или нам всего лишь не рассказывают о них. Мы знаем лишь, что вчера Иван видел «Кассиопею», «Громовика» и «Одержимость». А сегодня он пройдёт мимо «Богомола» и «Грозового перевала».

Названия ковчегов — наследие вкусов соответствующего поколения. Некоторые звучат странно, другие ещё страннее.

Между посещениями музейного ряда Иван работает и находится дома. Дом — это капсула в «сотах», человейнике, циклопическом коме слипшихся икринок-капсул. Их бесконечно перемешивает автоматика сооружения, чтобы каждый из жителей мог в своё время оказаться на внешней стене этого огромного обиталища и получить дозу солнечного света. Солнце нужно людям, чтобы не сойти с ума, но часто на нём быть не рекомендуется.

Работа — это другая капсула, она же транспорт; по расписанию рабочая капсула присоединяется к человейнику, высасывает оттуда Ивана, как муравьед муравья, отвозит к наземному центру управления орбитальной верфью. Очевидно, что Иван мог бы работать из своей домашней капсулы, но эти перемещения, эти ежедневные миграции необходимы, чтобы внести одновременно и стабильность рутины, и какое-то разнообразие в жизнь Ивана.

читать дальше «Планета ковчегов» →

Все долгоиграющие циклы г-жи Сибарбиной (aka Ли Дора, Лада Ноу, Эльза Колючкина и др.) объединяет вот какая черта: ни один из них (почти: см. ниже) до сих пор не закончен. «Последние» романы в циклах распадаются на тома, тома на части, и эта фрактальная структура грозит погрести под собой любого, кто рискнёт в неё влипнуть.
Интриги, остросюжетные повороты, множество персонажей с детальной биографией, которым авторесса посвящает сочные и продолжительные флешбэки, не дают читателям «соскочить». Они всегда находятся в плену иллюзии, что вот-вот, наконец-то, всё решится. Но оно, кажется, не решится никогда.
Тем удивительнее, что цикл «Драконова (по)беда» всё-таки был завершён. На днях вышла действительно последняя часть последнего романа цикла, который, в итоге, теперь насчитывает сорок четыре книжные единицы.
(Честно говоря, от мысли, что кто-то прочёл все сорок четыре единицы мне становится не по себе.)
Странно, наверное, читать только самую последнюю книгу, завершающую главу истории, но к моим услугам фанатские wiki на тот случай, если какие-то сюжетные ходы будут неясны.
Вооружившись таким подспорьем, можно приниматься за чтение «Драконова (по)беда: Финал. Том 3, часть 5. Полёт за лимонадной звездой».
Если вы, как и я, знаете о запутанном, разветвлённом и охватывающем семь с половиной тысячелетий сюжете «Драконовой (по)беды» ровно ничего, то вот вам достаточная для понимая масштабности происходящего справка: всё начинается с искры, которая вылетает из пасти дракона. И далее семь с половиной тысяч лет в истории драконов не появляется.
Из искры, как водится, разгорается пламя — в буквальном смысле: умирающий дракон, в последнем, отчаянном и безнадёжном всплеске своей драконьей природы сжигает равнину, на которой тихо и мирно, ничего не сделав дракону, живёт своей жизнью народ Булгарийцев (именно так). Бедняги стали сопутствующим ущербом в ужасающей схватке дракона — и кого-то ещё. Имя его убийцы, его пол, вид и магическую стихию читатель не будет знать до самого конца. И если вы ещё надеетесь осилить если не цикл, то хотя бы пятую часть третьего тома финала, то не читайте дальше эту рецензию. Я собираюсь выболтать все тайны «Драконовой (по)беды».
А потом подвести итог.
Всё, что читатель знает об убийце драконов после огненного пролога, — это факт его существования и что он, убийца, удаляется «на крыльях юго-западных ветров» и скользит «в прореху между тем, что было и чего не стало».

История «Драконовой (по)беды» — это история существ, родившихся на пепелище. Чужие зовут их «угольками», но их самоназвание — беталами. Они не знают ничего, кроме обгорелых артефактов великого древнего народа Булгарийцев и легенд, которые придумали сами. Собственное происхождение для них неясно. Кто они? Создания древнего народа, или нечто, зародившиеся из предсмертного чудовищного крика тысячей разумов, или просто цветы, выросшие на чужом пепле? Примерное первая треть цикла, одиннадцать книг (и пять тысяч лет) посвящены медленному, завораживающему в своей детальности описанию их жизни и исканий. Это чудовищно подробный, физиологичный даже, бытовой роман. Здесь есть всё: множество историй любви и расставаний, жизнь конкретных беталами буквально от акта зачатия до последнего вздоха (и начала разложения временами: дело в том, что после смерти тела беталами могут, а могут и нет, превратиться в сгусток кристаллизованного пламени, и именно этот материал и составляет основную статью экспорта новых жителей равнины).
Потом, ни с того, ни с сего, на равнину приходят некие завоеватели — собирательный образ культурной травмы восточно-славянской общности, чёрная степная тьма с польскими именами. Несчастные беталами, как когда-то породивший их дракон и бедные, сгоревшие заживо Булгарийцы, почти полностью уничтожены; немногие выжившие бегут с равнины, превращаясь в этаких странствующих фриков, которым нигде не рады. В общем, последние беталами пускаются в бесконечное путешествие по причудливой земле, о которой раньше они разве что сказки от заезжих купцов слышали.
На самом деле, есть причина, почему я об этом рассказываю, и вот она: оставшиеся сорок четыре минус одна минус одиннадцать равно тридцать две книги повествуют о Странствиях беталами. И снова проходят века — оставшиеся две с половины тысячи лет, а беталами тоже проходят, проезжают, а иногда переплывают расстилающийся перед ним мир, составляя по ходу дела его летопись. Хроники и карты — вот их новая работа, вот что они теперь продают: историю и географию. Это эпическое, без всяких шуток, путешествие, почти начисто лишённое сюжета. Да, там есть герои — сменяющиеся поколения беталами, из каждого выбрано по два-три героя, олицетворяющих своё поколение. Есть какие-то короткие истории, связанные с местами, где беталами остаются относительно надолго, и с жителями этих мест. Но на самом деле — это подробнейший путевой очерк, энциклопедия мира, о котором первую треть цикла мы не знали почти ничего (кроме того, что там есть равнина, а когда-то был как минимум один дракон). Облачённый в одежды хроник лор этого сеттинга.
И вот, наконец, наступает время истинного героя всего цикла. Наступает время книги номер сорок четыре. Части, которая поставила поклонников г-жи Сибарбиной на уши, породила не один холивар (и заставила меня её прочесть). Этот текст разительно отличается не то что от остальных сорока трёх книжных единиц цикла, а от всего, что вообще когда-либо выходило из-под пера авторессы.
Для начала здесь есть герои и сюжет. Но как, спросите вы, вроде бы герои были и раньше? Вовсе нет, отвечу я вам, не такие. Эти герои внезапно похожи на продукт настоящей творческой работы: с первых же страниц у этих героев есть мотивация и характер. Они не просто существуют, чтобы быть камерами-на-ножках (в случае беталами — на лапках) и показывать нам окружение, они живут, действуют, желают, страдают и меняются.
Героев двое. Последний-препоследний беталами, сын угасшего народа, Огила, в котором воплотилась и сошлась вся их тысячелетняя история, все их растворившиеся во времени чаянья, тайна происхождения и предназначения. Он чувствует, что должен найти что-то, но что именно — не знает. Звезда, которая вела его народ, остановилась над крышами маленького города в плодородных нагорьях, под чистым куполом высокого неба. И это не метафора: звезда и впрямь есть, она и впрямь остановилась.
Илеанара, довольно противная на мой вкус девица, как раз живёт в этом городке. Да, вы уже поняли, что именно её и ищет Огила.
И всё это бы не стоило упоминания, если бы не две вещи.
Первое, это сам текст. Описание зарождения отношений — довольно трогательное и искреннее, и их кульминации. Где из трогательного текст превращается в вулкан, погубивший Помпеи. Горячо, пошло и, как бы это, невероятно растяжимо (в физиологическом плане), когда дело доходит до второй вещи, сейчас о ней расскажу.
Второе: мы наконец-то узнаём, кто такие беталами и откуда они взялись. Это не то знание, которое обрушивается на Огилу, сам он исчезает, так и не узнав, куда и зачем шёл, что же за предназначение его вело. Возможно, что-то понимает Илеанара в самом конце. Читатель же узнаёт всё из флешбэков, довольно остроумных вставок «старинного трактата о драконах» и как бы отрывков из хроник цивилизации тех самых драконов, космических странников, чужого и очень древнего вида, чьё размножение — более чем странный и очень затянутый процесс.
Войдя в охоту и встретив представителя своего вида, но другого пола (а драконы вообще крайне редки и давно разлетелись по Вселенной), драконы вступают в брачную битву. И дракон всегда проигрывает драконнице и перед смертью изливает своё семя, закалённое огнём, и из этого семени рождается новый народ, странный народ, можно сказать, живые, разумные сперматозоиды. И однажды они пускаются в путь, пока не остаётся только один, самый живучий и достойный. Их путь — поиск того, в ком переродилась и спит до поры та самая драконница, что когда-то разорвала своему партнёру брюхо (и семенные мешочки).
Сложно сказать, что, гм, вдохновляет больше: запутанная ли эта биология, или же кровавое и подробное описание смертельного брачного танца семь с половиной тысяч лет назад на равнине, или же финальное, самое жаркое и чудовищное соитие героев, когда последний из беталами уже превращается в нечто вроде огненного головастика, чтобы внедриться в тело Илеанары. Как я написала, физически это всё выглядит крайне растяжимо.
Огила исчезает, дав начало новой жизни, а Илеанара, отрастив крылья и увеличившись в размере раз в сто, отправляется прямо в небо, чтобы, достигнув второй космической, отыскать где-нибудь подходящий астероид или спутник, отложить там два разнополых яйца и, видимо, стать для дракончиков пищей на первое время. Сложно сказать, что она понимает, думает и чувствует, потому что внутренний монолог её уже уходит в чириканье и щёлканье драконьего наречия — чистое дрожание радиоволн. И всё, что нам остаётся, — чёрное пятно в небе, быстро превращающееся в едва заметную точку, чтобы исчезнуть совсем.
Мне не стыдно признаться: такого от «Драконовой (по)беды» я не ожидала. Но как ни странно, не это самое поразительное в цикле, не его последняя, странная, но единственная похожая на настоящую книга.
Поразительно в нём всё то, что было до того. В каком-то смысле именно оно и есть — настоящая история. Но ни народа беталами и ни космических драконов, а история человеческого разума.
Первые сорок три книги — это чистый образчик работы человеческого мозга, мозга художника (типа того). Ведь что мы видим? Мир, лежащий за пределами сюжета. Мир, какой он есть, его историю и географию, народы, его населяющие, события далёкого прошлого, приведшие к событиям настоящего рассказа. Рисунок предварительного плана, след того, как преломлялся и менялся сюжет в голове создательницы. Всё то, что обычно остаётся в черновиках и архивах. А то и вовсе в голове — отринутое, вычеркнутое, позабытое. Это действительно летопись — но летопись трудной дороги писательской мысли. Ментальная карта, слепок воображения г-жи Сибарбиной.
Этот цикл — доведённый до абсолюта продукт системы подписочного самиздата. Зачем-то опубликованные черновики, зачастую никуда не годные. Когда то, что никогда не было бы явлено публике, объявляется тоже частью истории. Подробный отчёт о том, что и как рождается в человеческой голове. Бесценный материал для исследований, в конце концов, но не художественное произведение.
И если так, если всё, что она пишет, — и есть эта трудная, объёмная подготовка к истинными историям, то…
…то я даже не знаю, какой вывод сделать из этого, кроме разве что: в какие страшные времена мы живём и o tempora, o mores!